— Почему ты не прислал мне свой рассказ тогда?
— Я его стер!
— Зачем?
Двое повисли в сититайме, с галогеном витрин и бьющими холодным спектром фонарями, вечерними людьми, спешащими к горящим окнам и ужину. А мы смотрели в блестящие от ветра глаза и просто улыбались.
— Так надо было. Ладно, меня Жанна ждет… — он чмокнул меня в холодную от воздуха и отсутствия оргазмов щеку. Мне в спину ударил тяжелый женский взгляд.
— Я скучаю, — шепнула я почти на ухо.
— Я… тоже скучал.
— Пока…
Алек однажды сказал, что Жанна простит любую измену, кроме той, что будет связана со мной. А кроме меня и ее он ни с кем не спал и никому не звонил. Они встречались уже полтора года, но вместе не жили. Он не хотел. Ей было двадцать пять, ему двадцать два. У нее это последний шанс, у него первое «всерьез». А нас с ним связывало непонятными нитями странное прошлое, которое мы старались забыть, но почему-то помнили. Иногда я засыпала и не могла найти места, привыкшая к бережливому касанию воздушных кудряшек, хотелось перекинуть ногу через его бедро или даже отвернуться к холодной стене, чувствуя, как он сопит мне в лопатки.
Были моменты, когда надо было давить на газ и пересекать две сплошные. Но я разворачивалась через пунктир. И снова стояла на светофоре. И он бы ушел от нее. Но в те моменты я сама с кем-то встречалась.
Мы с Настей встретились в уютном итальянском ресторане на Смоленке. Она странно улыбнулась при моем появлении, я наклонилась, чтобы чмокнуть ее в щеку, но она отклонилась и с суровым взглядом, устремленным вдаль, сухо произнесла:
— Избавь меня от этого!
Логические выводы скомкались у меня в голове и устремились к сигарете, которую я судорожно закурила.
— А что случилось?
— Знаешь, когда мы клялись не разглашать информацию о мужчинах, болезнях и абортах, мы клялись! Клялись жизнями наших будущих детей, матерей и просто клялись! Если ты безбожна, то это твои проблемы. И какого хрена они должны становиться нашими?
— Настя, о чем ты, черт возьми, говоришь?
— Ты знаешь, у меня сейчас живет Алина! Да, та самая девочка, которую выкинули из машины. От нее отказалась семья, на всех порносайтах видео с ее участием, снятое на любительскую камеру! Девочке тринадцать лет! Я выплачиваю деньги модераторам, чтобы только они убрали злосчастные ссылки. Это свинство. И ты такая же свинья!
— Так, либо ты мне скажешь, что случилось…
— Либо что? Ты что, всерьез такая наивная? Знаешь, я три часа откачивала Линду, отмывая растворителем ее лобовое стекло! Надпись «сука абортная» особенно оценил ее молодой человек, они встречаются давно! Он жениться на ней хотел!
— Да что за бред-то? Ты что, с ума сошла? Я бы никогда такого не сделала!
— Но ты кому-то сказала! Знали я, ты и Линда! Все! Ни одна живая душа! Меня даже в Москве не было в те дни! Это был страшный факт, который не должен был всплыть!
— Ты мне предлагаешь доказывать, что это не я?
— Нет, я тебе предлагаю найти новых подруг! Ты уж извини, мне надо бежать к Алине. Мне не до тебя.
Настя ушла, кинув стервозный взгляд на официанта и высоко подняв брови. Надменно и высокомерно. И тут меня осенило. Я подскочила со стула и в одной рубашке выбежала на улицу. Настя ловила машину рядом с магазином «Руслан».
— Постой, знала еще Карина!
— Ты что, совсем дурная, мы храним ее секрет о наркомании, она же не идиотка — пара слов, и она вылетит с работы!
— То есть ты хочешь сказать, что протрепался тот, кто ничем не рискует?
— А что? Нас с девятого класса называют циничными суками! Что тебе скрывать? Трихомоноз? Случайный секс с Романовичем? Кирилл тебя простит и глазом не моргнув! И кому нам говорить?
— Если такая ботва, то это могла быть и ты. Кроме того, что ты обслужила всю редакцию, тебе бояться нечего? — я перешла на повышенные тона.
— Расскажи это Линде и Глебастому. Они возьмут вторую версию на разработку. — Настя захлопнула дверцу такси, а я стояла и внимала скорости снега. Сто снежинок в секунду. И ни одной слезы.
Я вернулась в ресторан и расплатилась. В соседнем зале отмечали чей-то день рождения. Произносили тосты, соприкасались фужерами с бордо 2002 года и улыбались.
Я набрала Линде. Она так и не взяла трубку. У меня больше нет подруг.
Таксист рассказал анекдот:
«Приходит муж с рыбалки пьяный в салат. Жена укладывает его спать, и тут из кармана выпадает упаковка презервативов. Она достает один и засовывает ему в задницу. За завтраком муж сидит угрюмый. Жена его спрашивает.
— Ну что, дорогой! Как рыбалка? Как друзья?
— НЕТ У МЕНЯ БОЛЬШЕ ДРУЗЕЙ!»
Пойду и поищу презерватив у себя в заднице.
На следующей неделе мы с Романовичем коротали время, ведя бессмысленный разговор в «Библиотеке», сидя за белым продолговатым столом, покрытым розово-бордовыми салфетками, и ждали черничного пирога. Мы вообще всегда чего-то ждали: то ли вестей от Бога, то ли решимости кого-то из нас, одним словом, потакали бессмысленности.
— Чего ты хочешь?
— Вообще?
— По меню. — Всем своим видом показывая, что я должна прекрасно понимать, о чем идет речь, и добавил: — От отношений.
— Это слишком широко, чтобы так сразу.
— Ну а для начала. Так, наобум.
— Я, может, замуж хочу… Эх, было бы тебе двадцать семь и ездил бы ты на спортивном лексусе, — с иронией сказала я.
— Но я же буду, и ты будешь. И зачем все это?
— Не знаю. Так просто. Чтобы было.
— Вот и я не знаю, зачем тебе все это надо, — не верящим голосом начал он.
— Что ты сейчас читаешь?
— Ничего, я глупый!
— А я…
— Мне это ни о чем не скажет, — перебил он мой интеллектуальный вздор.
— Вот скажи, а о чем мне с тобой говорить?
— Обо всем! Разговаривать можно обо всем! И потом…
И потом темноволосая официантка тургеневского типа принесла нам черничный пирог, две квадратные белые тарелки, сухие и плоские.
Я выделяю несколько видов молчания: когда говорить не нужно, ты просто даешь себе возможность раствориться в другом человеке, небе, городе, книге; любой звук, даже самый притягательный и необременяющий, просто-напросто убьет идиллию; бывает молчание-интрига, когда ты оставляешь на домысливание тот или иной факт и, пристально вглядываясь в мускулатуру скул, прогадываешь реакцию — позиция наблюдателя; а бывает молчание, когда хочется сказать правду, но что-то сжимается и выводит диагноз: «Еще не время». Действительно, кто такие мы с Романовичем? Кто такие мы? И есть ли эти самые мы? Мне захотелось убежать, просто бежать от молчания, в тайной надежде, что он остановит, взяв за руку, и хоть что-то сделает ясным в этом сумбурном наборе знаков препинания. Было все, кроме точек, но больше всего вопросов, ни на один из которых я не находила ответов. Глупо искать точку в триллионе запятых.
В детстве я получила прозвище почемучки, я все время хотела понять, как летают самолеты, как зовут аиста, который меня принес родителям, и правда ли, что творог берется из вареников. И каждый день я старалась прожить, находя хоть один ответ с точкой на конце предложения. Тогда я не знала, что каждый ответ порождает все новый вопрос, главный из которых «А как и когда остановиться?»
В такие моменты я иду в туалет. Зеркало отражает меня, и я сама себе задаю часть этих вопросов. Можно поправить кофту, выдавить прыщик и в конце концов улыбнуться выходящей из кабинки женщине, которая через три минуты будет задавать другие, но не менее важные вопросы. За своим столом. Со своим мужчиной.
Я шла по Г-образному коридору в направлении того, что в России именуют буквой «Ж». Почти у дверей я почувствовала запах. Armani? Он стоял и смотрел, как я почему-то застыла и чуть шмыгнула носом в поисках источника, который бил ключом. Гаечным и по нервам. Он просто стоял и смотрел, застыв в дверях туалета с однобуквенным названием «М». Что ни говори — соседние двери туалетов многое определили в общении полов. Гладкий и довольный, высокий, еще выше, чем тогда, и тот же лукавый взгляд и странный оскал.
— И по какой причине ты здесь?
— А ты?
Он затянулся, держа сигарету глубоко между пальцев и облокотившись рукой о стену…
— Я Макс… И я знаю, как тебя зовут. Так что можешь смело сказать мне номер своего телефона.
И непонятно зачем, под давлением нитевидного импульса я назвала ему семь цифр.
— Я позвоню. — Он прошел, проведя рукой по моей, и все. Просто прошел мимо, унося за собой аромат Armani. А я… Я не понимала, что в нем цепляет. Может, просто запах? И мы на уровне чего-то животного — я же говорю, живот, а не сердце, — воспринимаем проходящих мимо? Но почему-то от него журчало что-то возле ключицы и уходило вниз по спине. Сильно вниз.
Есть типаж мужчин, который меня привлекает. Немного молчаливые, стальные и обжигающие холодом, непонятные, неясные, непредсказуемые для меня, но стабильные и чистые для кого-то, немного мечущиеся, но представляющие свой выбор как единственно правильное решение люди. Когда он стоит рядом, ты чувствуешь его по запаху, теплу, не нужны прикосновения, чтобы ощутить то самое «рядом».
