Среди выстроившихся в вереницу немцев не было ни одного неизвестного им человека. Все — от посла до второго секретаря по культуре — приветствовали Присядкиных, как старых знакомых. Правда, в конце этой вереницы почему-то оказалась Наталья Солженицына, которая тоже здоровалась с гостями, говоря каждому: «Наталья Солженицына… Наталья Солженицына…» Но, когда к ней приблизились Присядкины, она по какой-то своей причине отодвинулась куда-то вглубь, и избежала рукопожатия с ними. Присутствие жены Солженицына заставило Присядкиных вспомнить, в связи с чем собственно тут все собрались. Обычно Игнатий с Валентиной даже не интересовались, по какому поводу прием, зато перед каждым из таких мероприятий они заранее обговаривали, какие задачи будут решать. В данном случае Присядкиным надо было продвинуть два вопроса: о «творческом отпуске» за счет немцев на озере Бодензее в будущем году и о срочной поездке в Германию, якобы на конференцию по правам человека, но непременно всей семьей. Игнатия туда и так пригласили, визу шлепнули в паспорт через МИД, билеты и гостиницу оплатили организаторы, но надо было протащить еще и двух Присядкиных женского пола
— Розочка, миленькая, ну как твои дела? Все в порядке? — сюсюкала Валентина, вцепившись бульдожьей хваткой в немецкого консула Розу. Роза досталась им по наследству от предыдущего консула — Карла. Обычно когда происходит смена дипломатов, уезжающий передает новичку все свои наработанные контакты, чтоб тому проще было сразу же, с пол-оборота вкрутиться в московскую жизнь. Карл был до своей дипломатической карьеры переводчиком с русского языка, переводил художественную литературу, в частности Присядкина, на немецкий язык. Роза ничем подобным не отличалась.
— Спасибо, Валя, дел много, но в общем дела ничего, — на хорошем русском языке сказала Роза. Как ни странно, она лучше знала язык, чем профессиональный переводчик Карл.
— Розочка, у меня к тебе просьба, — решила взять быка за рога Валентина.
— Понимаешь, Игнатий летит послезавтра в Кельн на международную конференцию. И нам с Машкой так хотелось бы с ним поехать, погулять по городу. Мы ж никогда не были в Кельне…
Это было чистое вранье: лично Валентина была до этого в Кельне два раза.
— Да, Кельн стоит посмотреть, — согласилась Роза.
— Вот и я думаю. К тому же Игнатий неважно себя чувствует последнее время. А так рядом будем мы, всегда подстрахуем, поможем, ему будет спокойнее.
— Так в чем же дело, езжайте, Валя.
— Но понимаешь, Розочка, у нас же нет действующей Шенгенской визы, мы уже не успеем оформить практически за один день.
— Что ж ты мне позавчера по телефону не сказала, Валя. Ну когда мы беседовали с тобой. Я б вам сделала годовую многократную визу. Это совсем несложно, придумали бы что-нибудь.
— Ой, а сейчас поздно? Как жаль, как жаль…
— Завтра могу в срочном порядке поставить вам одноразовые, поедете вместе с Игнатием, не волнуйтесь. А потом вернетесь, несите бумаги на многократную. У вас есть какая-нибудь организация в Германии, которая сделала бы вам формальное приглашение? Писательская, политическая, или редакция какая-нибудь.
— Нет вопросов, Роза, привезем как раз из этой поездки.
— Замечательно. Звоните мне сразу. А как быть с завтрашней визой?
— У нас паспорта с собой. Можем сейчас передать. А то у вас такие тут очереди, можно просто сойти с ума. Карл нам всегда все делал в тот же день.
— Вон господин Шульц, мой сотрудник, сейчас мы к нему подойдем, и ты отдай ему паспорта, ладно? А завтра после обеда пусть кто-нибудь приедет в консульство к Шульцу и заберет паспорта с визами.
— Шофер может подъехать?
— Да кто угодно.
— А ему дадут?
— А почему же не дадут? Дадут.
— Не надо от нас никакой доверенности?
— Не надо ничего. Просто позвонит с улицы Шульцу, и тот к нему выйдет с паспортами.
Валентина не заметила, что возле них уже давно остановилась и стоит сладкая парочка: высокий сухопарый правозащитник Смирдович и толстый приземистый политтехнолог Шура. Про обоих существовало мнение, что они гомосексуалисты.
— Вы, кажется, о визах г-говорили, — несколько заикаясь, спросил политтехнолог.
«Ну вот, подумала Валентина, сейчас вцепится и начнет себе визу клянчить».
Но Шура не стал клянчить визу. Наоборот, он сказал Розе нечто для нее неприятное:
— А вы знаете, что у вас в консульстве есть люди, которые получают деньги за ускорение очереди? Снаружи шныряют жучки, которые собирают деньги с соискателей, а потом передают их внутрь.
— Это невозможно! — вскинулась Роза.
— Вы что, первый раз об этом слышите? — дотошно выспрашивал политтехнолог.
— Первый раз!
— Так об этом же в газетах было сколько раз. Неужели вы не знаете?
— Не знаю ничего.
— И эти нехорошие люди, между прочим, не из русского персонала. Эти люди — немцы.
— Простите, как вас зовут? — вежливо спросила Роза.
Политтехнолог дал ей свою визитную карточку.
Роза взглянула на нее и сказала:
— Знаете, Александр, чтобы принять меры, мы сначала должны провести свое расследование. Но как мы можем провести расследование, если у нас нет абсолютно никаких фактов.
— То есть вы предлагаете, если факты появятся, обращаться непосредственно к вам?
— Конечно, обращайтесь ко мне, — и Роза в свою очередь сунула Шуре свою карточку.
«Ну вот, хитрая лиса добился своего, — решила Валентина. — Молодец,
решил начать знакомство с наезда. А завтра же, глядишь, позвонит и попросит визу без очереди. Ну и ну».
— Спасибо, Розочка, огромное. Ты нас очень выручила, — Валентина сделала книксен и потрусила к Игнатию.
— Игнатий, — конфиденциально, половиной рта сказала она. — Визы мы с Машкой, считай, получили. Сейчас я отдам паспорта какому-то Шульцу, завтра водитель их получит.
— А кто б сомневался.
— Как быть с билетами и гостиницей, скажи лучше. Ты видел Сибелиуса?
— А причем тут Сибелиус?
— Так это ж он тебе звонил насчет конференции?
— А тоже правда.
— Короче, погуляй тут, увидишь Сибелиуса, скажи, что у тебя проблемы с сердцем, боишься один лететь, пусть оплатят билеты и гостиницу для нас с Машкой.
— Скажу. Но его нет.
— Ну, может, будет еще.
— Тогда скажу, конечно.
В зал набилось довольно много народу. Люди с бокалами в руках хаотично перемещались по помещению. Среди них преобладали все же русские: писатели, кинематографисты, чиновники, правозащитники в кавычках и без кавычек. Ходил даже поп в рясе. Все здоровались со всеми, то и дело завязывались короткие разговоры. Иногда это был незначащий вежливый
обмен репликами. Но нередко обсуждались вполне серьезные вопросы. За один такой вечер можно было уладить множество дел. К Игнатию и Валентине вновь приблизились политтехнолог с правозащитником. «Черт, что им еще надо» — подумала Валентина, но на всякий случай улыбнулась приветливо. Про технолога ходил упорный, хотя ничем не подтвержденный слух, что он входит в засекреченную группу молодых интеллектуалов, которые готовят президенту его речи.
— Конечно, — не мог успокоиться пылкий Шура, — с визами в последнее время творится черт знает что. В консульствах требуют неслыханные вещи.
Справки с работы, купчие на дом и машину, даже выписку из банка о состоянии счета. Между прочим, везде на Западе эта информация считается конфиденциальной, и если бы наше какое-нибудь консульство вздумало от них такое потребовать, когда они приходят за визой, представляете, какой хай поднялся бы. А с нами можно поступать как угодно. Вот вы бы, Игнатий Алексеевич, и вы, Абрам Абрамович, — он обратился к Присядкину и Смирдовичу, — как правозащитники, должны бы давно этим заниматься. Вот где нарушение прав. Или я ошибаюсь?
— Шура, когда права наших граждан ущемляют собственные власти, это наше дело, а когда чужие — не наше, — объяснил Смирдович..
— А чье же? — не успокаивался Шура.
Нет, все-таки и в более молодом поколении есть какой-то процент прекраснодушных романтиков.
— Вот свежая история, — начал Смирдович, — Обратилась ко мне одна глупая тетка. Дура пришла возложить 11 сентября цветочки к американскому посольству. Разумеется, не просто так: на следующий день ей предстояло идти на собеседование по поводу визы. Причем она сделала все, чтоб броситься в глаза: с трагическим видом ходила взад-вперед перед камерой наружного наблюдения, шилась возле охранников. Короче, на следующий день охрана засекла, что некая подозрительная тетка два дня толчется у посольства, и на всякий случай в визе ей отказали. Тем более что она не нашла ничего лучшего, как изобразить траур по погибшим — повязала на голову черный платок. Ну вылитая шахидка со стороны.
— Бедная женщина, — сказал Шура.
