Когда они все вместе ужинали в первый раз в «Юнионе», Берни первым попытался разрешить замысловатую головоломку: по какому же принципу косные гарвардские руководители, специалисты по «всеобщему расселению», соединили именно их троих.
— Все дело в палке, — предложил он им свое решение. — Это единственный символ, который объединяет нас троих.
— Думаешь, ты сказал что-то мудрое, или просто прикидываешься? — спросил Кингман By.
— Черт, неужели вам не ясно? — настаивал Акерман. — Дэнни собирается стать великим дирижером. Чем эти ребята размахивают перед оркестром? Дирижерской палочкой. У меня самая большая палка, потому что я — фехтовальщик. Теперь понятно?
— Ну а я? — спросил By.
— Чем архитекторы обычно рисуют? Карандашами, ручками. Вот вам три палки, и в этом разгадка тайны нашего объединения.
Такое объяснение китайца не впечатлило.
— Ты только что присудил мне самую маленькую. Он нахмурился.
— Ну что ж, зато ты знаешь, куда ее засунуть, — хихикнул Акерман, довольный собственной шуткой.
Так зародилась первая вражда в стане студентов выпуска 1958 года.
Несмотря на кажущуюся самоуверенность, Джейсону Гилберту очень не хотелось одному идти в «Юнион» для участия в «инаугурационной» трапезе. Причем до такой степени, что он готов был пригласить Д. Д. составить ему компанию. Увы, сосед уже успел вернуться из столовой — еще до того, как Джейсон надел галстук и пиджак.
— Я был третьим в очереди, — похвастался он. — Съел одиннадцать порций мороженого. Моей мамочке это должно понравиться.
Пришлось Джейсону набраться смелости и отправиться туда самому. К счастью, у ступеней, ведущих в библиотеку Вайденера, он случайно наткнулся на одного паренька, с которым играл (и у которого выиграл) в четвертьфинале турнира между частными школами Грейтер-Метрополитен. Тот с гордостью представил бывшего соперника своим нынешним соседям со словами: «Этот сукин сын, похоже, станет вместо меня первой ракеткой универа. Пока тот паренек из Калифорнии не побьет нас обоих». Джейсон с радостью к ним присоединился, и они разговорились — в основном о теннисе. И еще обсуждали невкусную еду. И конечно, посуду, напоминающую собачьи миски.
21 сентября 1954 года
Мы с моими соседями наш первый вечер в Гарварде отметили тем, что не стали там ужинать. Вместо этого решили отправиться в Бостон, быстренько перекусить в «Юнион-Ойстер-хаусе», а затем двинуть на Сколэй-сквер — одинокий оазис распутства посреди городской пустоши пуританского приличия. Здесь мы посетили весьма поучительное представление в «Олд-Гарварде». Подмостки этого освященного веками эстрадного театра видели самых легендарных стриптизерш своего времени — такой же была и звезда сегодняшнего вечера, Ирма Тело.
После ее выступления (если это слово подходит для описания того, что она вытворяла на сцене) мы все подбивали друг дружку сходить за кулисы и пригласить ведущую артистку за наш столик, чтобы предложить ей бокал шампанского. Сначала нам хотелось сочинить для нее элегантное послание («Дорогая мисс Тело…»), но потом мы решили, что живой посланник произведет на нее большее впечатление.
К этому моменту обнаружилось, что она уже отправила прочь целую пачку дерзких хвастунов, спустив их всех с лестницы. Каждый из нас демонстрировал потрясающее скрытое мужество, когда притворялся, будто собирается пойти к ней. Однако никто не спешил сделать больше двух шагов к двери, ведущей за кулисы.
Тогда я выступил вперед с блестящим предложением: «Эй, а не пойти ли нам всем вместе?»
Все посмотрели друг на друга — кто первым откликнется? Но никто не откликнулся.
А потом, охваченные внезапным и необъяснимым приступом добросовестности, мы, не сговариваясь, пришли к единодушному мнению, что будет благоразумнее выспаться, чтобы наутро быть готовыми окунуться в лихорадочную гонку под названием «гарвардское образование». Дух, заключили мы, должен главенствовать над плотью.
Увы, бедняжка Ирма, ты даже не знаешь, чего лишилась.
Двенадцать новобранцев построились в одну линию, совершенно голые. Различного телосложения — толстые и хилые (среди них был и Дэнни Росси), разной внешности — от Микки-Мауса до Адониса (Джейсон Гилберт тоже находился среди этой дюжины). Перед юношами стояла длинная деревянная скамейка чуть меньше метра в высоту, а за ней торчал надменный руководитель, ответственный за физподготовку, который перед этим грозно представился как «полковник Джексон».
— Значится, так, — рявкнул он. — Вам, как новобранцам, предстоит пройти знаменитый гарвардский тест «Наступи на скамейку». И не надо кончать Гарвард, чтобы понять: тест заключается в том, чтобы наступать на скамейку и спускаться вниз. Всем ясно? Так вот, этот тест придумали во время войны, чтобы проверять физподготовку у наших американских солдат. И должно быть, тест оказался хорош, не зря же мы Гитлера побили, ведь так?
Он замолчал, ожидая хоть каких-то проявлений патриотических чувств со стороны своих подопечных. Но затем, теряя терпение, продолжил излагать правила:
— Ладно, как только я дуну в свисток, начинайте наступать на скамейку — шаг вверх, шаг вниз. Мы будем слушать пластинку, и одновременно я стану отбивать ритм этой палкой. И так эта процедура будет продолжаться полных пять минут. Я буду следить за всеми, поэтому не вздумайте отлынивать, пропускать шаги — а то весь чертов год будете дополнительно заниматься физкультурой.
Пока этот любезный великан-людоед разглагольствовал, у Дэнни внутри все сжималось. «Вот черт, — думал он про себя, — остальные-то парни вон какие высокие — намного выше меня ростом. Им это все равно что встать на поребрик. А для меня вшивая скамейка — как гора Эверест. Это нечестно».
— Значится, так! — крикнул полковник Джексон. — Когда я скажу «пошел», вы начинаете шагать. И не отставать! Пошел!
И они пошли.
Пронзительно заиграла пластинка, а изверг застучал своей палкой — в безжалостном и невыносимом ритме. Вверх-два-три-четыре, вверх-два-три-четыре, вверх-два-три-че-тыре.
Сделав дюжину шагов, Дэнни сбился со счета и начал уставать. Как бы ему хотелось, чтобы полковник сбавил темп, хотя бы чуть-чуть, но этот тип стучал, как дьявольский метроном. «Хоть бы все поскорее закончилось», — заклинал Дэнни в душе.
— Полминуты! — выкрикнул Джексон.
«Слава богу, — подумал Дэнни, — еще немного, и можно будет остановиться».
Но когда мучительные тридцать секунд подошли к концу, физрук завопил:
— Одна минута прошла, осталось еще четыре!
«О нет, — взмолился Дэнни, — только не это! Я уже выдохся». Но затем он напомнил себе, что если он остановится, то придется, в дополнение к другим занятиям, целый год ходить на физкультуру к этому садисту! Итак, он призвал на помощь всю свою силу духа, все мужество, которое некогда поддерживало его на беговой дорожке, и продолжал двигаться, преодолевая адскую боль.
— Давай, ты, рыжий хиляк! — орал чемпион мира по пыткам. — Я вижу, как ты пропускаешь шаги. Не останавливаться, а то получишь лишнюю минуту.
Пот ручьями лил по рукам и ногам всех двенадцати новобранцев. Даже брызги летели по сторонам, обдавая тех, кто рядом.
— Две минуты. Всего три осталось.
И тут Дэнни пришел в отчаяние, он понял — это конец. Ноги совсем не слушались. Вот сейчас он точно грохнется и сломает руку. И тогда — прощайте концертные залы. А все из-за какого-то нелепого и бессмысленного упражнения для животных.
В это мгновение чей-то тихий голос рядом сказал ему:
— Терпи, парень. Постарайся восстановить дыхание. Если пропустишь шаг — я тебя прикрою.
Дэнни устало поднял голову. Его подбадривал светловолосый и мускулистый сокурсник. Этот спортсмен был в такой прекрасной физической форме, что мог еще советы давать, не сбивая при этом дыхания, и ритмично шагать вверх и вниз. У Дэна сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть в знак признательности. Он воспрял духом и продолжил выполнять упражнение.
— Четыре минуты, — закричал Торквемада в трикотажной футболке. — Всего одну осталось шагать. А вы, парни, неплохо справляетесь — для гарвардцев, я имею в виду.
Вдруг ноги у Дэнни совсем перестали сгибаться. Он не мог ступить ни шагу.
— Не останавливайся, — шепнул тот юноша, который был рядом. — Давай, красавчик, еще каких-то вшивых шестьдесят секунд.
Дэнни почувствовал, как чья-то рука берет его под локоть и тянет наверх. Его конечности словно разомкнуло, и он, ценой неимоверного усилия, возобновил убийственное восхождение в никуда.
А потом наконец наступило освобождение. Весь этот кошмар закончился.
— Значится, так. Все сели на скамейку и приложили руку к шее вашего соседа справа. Будем считать пульс.
