Вадим Муратханов. Анна Русс: победа над слэмом? — “Интерпоэзия”, 2007, № 4 <http://magazines.russ.ru/interpoezia>.
“Книгу стихов Анны Русс „Марежь” <…> берешь в руки, как сборник текстов популярной рок-группы. Очень уж прочно связан со стихами „сценический образ” королевы слэма. <…> Сама Анна Русс на страницах исследования Анатолия Ульянова „ SLAM!: Теория и практика поэтической революции” определяет слэм как особый жанр, называя его „сочетанием исполнения и интересного текста”. Выделяя „форматных” и „неформатных” для слэма поэтов, она делает акцент на умении или неумении читать свои стихи (оговариваясь, правда, что для этого жанра не подойдут тексты, „в которых эмоции — не главное”). <…> Первую книгу Анны Русс можно представить в виде двух пересекающихся плоскостей, на одной из которых ее слэмерские стихи, на другой — поэзия в собственном смысле слова. Линия пересечения плоскостей — это на данный момент линия ее успеха. Отдельные стихи Русс, не вписывающиеся в слэм-формат, лежат ниже этой линии, другие — выше. Но мне кажется, именно в этой, вертикальной, плоскости лежат главные будущие открытия поэта. По мнению Анны Русс, слэм — единственная форма, в которой „молодежная аудитория воспримет поэзию”. Надеюсь, это не так. И в словосочетание „победительница слэма” применительно к этому поэту вкладываю иной, чем принято, смысл”.
См. также: Анна Русс, “Которая никому” — “Новый мир”, 2007, № 7.
Олег Неменский. Национал-консервативный синтез. — “АПН”, 2007, 17 декабря <http://www.apn.ru>.
“К концу ХХ века русские оказались единственным народом европейской части света, не имеющим своей национальной государственности и даже институтов культурного самоуправления. Между тем к началу XXI века в России полностью уничтожена традиционная культура. И относится это ко всем слоям общества: от разоренной деревни до выбитой аристократии. Последние удары были нанесены в 1990-е гг., и современный русский консерватизм становится уже как реакция на события этой эпохи. Консервативное течение мысли в таких условиях приобретает характер, в чем-то схожий с новым популярным литературным жанром „фэнтези”. Если трактовать „Православие” в уваровской триаде как обозначение культурно-религиозной традиции народа, то приходится признать, что уже трудно говорить о ее сохранении, но лишь о воссоздании. Консерватизм призван к сохранению идентичности, внутрикультурной тождественности членов общества, к трансляции основ его цельности. Но у современного русского населения нет цельной идентичности, а значит, нет и не может быть цельного консерватизма. <…> Русская история не раз разрывалась, рвалась традиция, происходили огромные культурные мутации. Дискретность русской истории обусловливает дискретность консервативных идей в России. Задача сохранения культурной самобытности у нас предстает как задача ее воссоздания. А вариантов здесь много, и все несовершенны”.
Сергей Нефедов (Институт истории и археологии УрО РАН). Предопределенность судьбы. — “Эксперт”, 2008, № 1.
“Чтобы понять и объяснить судьбу Российской империи, нужно прежде всего обратиться к „фундаментальным реальностям” — экономическим законам, описывающим динамику населения, потребления, цен и ренты. Тогда как судьбы отдельных людей сложны и непредсказуемы, движение основных экономических параметров выражается простыми закономерностями, открытыми некогда Мальтусом и Рикардо. Впрочем, сразу надо оговориться, что эти закономерности описывают в основном динамику традиционных аграрных обществ — закономерности современного мира намного сложнее. Императорская же Россия была аграрным обществом, и поэтому ее история может быть проанализирована в рамках мальтузианских закономерностей”.
Степан Орлов. Разговор с “варваром”. — “Правая.ru”, 2007, 27 декабря <http://www.pravaya.ru>.
“Русский реванш, если он состоится, будет социальным реваншем научно-технической интеллигенции. Но чтобы это произошло, единственный, быть может, стопроцентно имперский класс (по своему происхождению и базовым интересам) должен обрести свое собственное самосознание, свою идеологию, не надиктованную Стругацкими, Окуджавой и Жванецким. Речь не идет о том, хороши или плохи данные авторы, но новое позиционирование класса по отношению к обществу и государству должно породить новую эстетику и новую субкультуру”.
Юрий Павлов. О спорном и бесспорном в наследии Вадима Кожинова. — “Литературная Россия”, 2007, № 49, 7 декабря <http://www.litrossia.ru>.
“В статьях и интервью Вадим Валерианович [Кожинов] справедливо и методично развенчивал миф о „Новом мире” как лучшем и оппозиционном журнале 60-х годов. <…> Одновременно Вадим Валерианович неоднократно пытался противопоставить главного редактора „Нового мира” его сотрудникам. По сути, повторялась, варьировалась давняя версия о Твардовском как о „свадебном” редакторе, которым умело руководило его окружение. <…> Данная точка зрения легко опровергается дневниковыми записями и самого Твардовского, и его ближайшего окружения: В. Лакшина и А. Кондратовича. Из этих записей следует, что главный редактор „Нового мира” читал все в своем журнале и основные материалы в изданиях оппонентов. И в борьбе с „Молодой гвардией” он занимал такую же позицию, как и Александр Дементьев, чья статья „О традициях и народности” („Новый мир”, 1969, № 4) стала поводом для очередной полемики. <…> По столь важным, определяющим вопросам, как вера в Бога, национальный вопрос, отношение к дореволюционной и советской истории, восприятие славянофильской и революционно-демократической традиций, роли Ленина, Сталина в судьбе страны и многим другим, А. Твардовский и сотрудники „Нового мира” были единомышленниками и идейными противниками „Молодой гвардии”…”
Вадим Перельмутер. О двух сценариях одного мифа. — “Toronto Slavic Quarterly”, 2007, № 22 <http://www.utoronto.ca/tsq/22/index22.shtml>.
“<…> В девяносто втором, в ИМЛИ, на конференции к столетию Цветаевой, американская славистка-феминистка (из Норвича? Стенфорда? — не помню) говорила, что в символизме не было предусмотрено места для женщины, потому женщины вынуждены были даже брать мужские псевдонимы, как Зинаида Гиппиус — Антон Крайний, Поликсена Соловьева — Allegro (хотя Гиппиус сим псевдонимом подписывала лишь критические свои выступления, не хотела, чтобы в полемике с ней, а писала она резко и жестко, „по-мужски”, делали скидку на „женскость”, а „мужской род” Allegro — изобретение докладчицы), и что главная заслуга Цветаевой в том и состоит, что она это место отвоевала. Меня тогда поразило не выступление, а реакция аудитории на него: все кивали и аплодировали. Хотя большинство присутствовавших не могло не знать, что все обстояло ровно наоборот”.
В этом выпуске “Toronto Slavic Quarterly” также много материалов, связанных с Сигизмундом Кржижановским.
Писатель бьет наотмашь. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2007, № 46, 13 декабря <http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Захар Прилепин: “Я по образованию филолог, весьма сомнительных успехов в учебе добивавшийся, но все-таки. Так вот, я как филолог могу не без некоторого успеха доказать никчемность формы и содержания любого текста; особенно если о современниках речь идет. Все это последовательность весьма несложных, а порой и подлых манипуляций. <…> Это все признаки нормального литературного процесса, нечего жаловаться. Но в итоге надо признать, что нет никаких точных измерительных приборов, доказывающих безупречность того или иного текста. Зато есть некие общественные, литературные договоренности об иерархиях, не всегда внятные”.
После Распутина уже никто не страшен. Варламов-биограф состоялся благодаря Варламову-прозаику. Беседу вела Ольга Рычкова. — “НГ Ex libris”, 2007, № 47, 20 декабря.
Говорит лауреат премии “Большая книга” Алексей Варламов: “Я бы сказал так: в стремлении писателей создавать биографии, а читателей — эти книги покупать сказывается тоска по большому стилю. Это понятие, которым была жива наша литература на протяжении десятилетий как до революции, так и после, ныне в художественной прозе практически утрачено. Романов много, много вообще интересной, яркой прозы, но она, за редким исключением, апеллирует в большей степени к частностям, мелочам, подробностям. А в биографии есть судьба. Некий код судьбы. Если автору удается его извлечь и разгадать, книга состоялась. С высокой долей уверенности можно предположить, что вслед за тем, как будет восстановлено понятие большого стиля в той области прозы, которую принято называть привычным словом „нон-фикшн”, большой стиль вернется и в „фикшн”. И это будет не фикция, а подлинная русская литература, способная ответить тем вызовам, которые бросает нам время”.
