После Распутина уже никто не страшен. Варламов-биограф состоялся благодаря Варламову-прозаику. Беседу вела Ольга Рычкова. — “НГ Ex libris”, 2007, № 47, 20 декабря.
Говорит лауреат премии “Большая книга” Алексей Варламов: “Я бы сказал так: в стремлении писателей создавать биографии, а читателей — эти книги покупать сказывается тоска по большому стилю. Это понятие, которым была жива наша литература на протяжении десятилетий как до революции, так и после, ныне в художественной прозе практически утрачено. Романов много, много вообще интересной, яркой прозы, но она, за редким исключением, апеллирует в большей степени к частностям, мелочам, подробностям. А в биографии есть судьба. Некий код судьбы. Если автору удается его извлечь и разгадать, книга состоялась. С высокой долей уверенности можно предположить, что вслед за тем, как будет восстановлено понятие большого стиля в той области прозы, которую принято называть привычным словом „нон-фикшн”, большой стиль вернется и в „фикшн”. И это будет не фикция, а подлинная русская литература, способная ответить тем вызовам, которые бросает нам время”.
Станислав Рассадин. Невидимый боец, или Культ вычитания. В. В. Путин как эстетическая проблема. — “Новая газета”, 2007, № 97, 20 декабря <http://www.novayagazeta.ru>.
Cреди прочего: “Путин — деятель эпохи Сорокина, Пригова, Пелевина, Акунина, совершенно безотносительно к тому, как он к ним персонально относится”.
Андрей Рудалев. Вхождение в храм: Анна Ахматова. — “Органон”, 2007, 12 декабря <http://organon.cih.ru>.
“Стихотворение молодой Ахматовой „Молюсь оконному лучу” — одно из доказательств того, что для художника вера не воспринималась как что-то далекое, экзотическое…”
Анатолий Рясов. Экстравертивная и интровертивная стратегии в художественной прозе. — “Топос”, 2007, 18 декабря <http://topos.ru>.
“Сразу надо оговориться, что приведенная ниже схема разграничения литературных текстов (а если шире — то любых произведений искусства) довольно условна, спорна и при серьезном анализе может не выдержать аргументированной критики. <…> И конечно же в большинстве текстов антиномия экстравертивный/интровертивный может не проявиться столь уж явно, ведь у многих авторов обе стратегии совмещаются и в равной степени используются в художественных целях. Но, возможно, именно интровертивные тексты сохраняют одно из главных отличий литературы от других форм искусства: отсутствие привязки к визуальному объекту, дающее возможность передачи внутреннего переживания через слово, а не через визуальный ряд (как музыка делает это через звук — также без обязательной привязки к объекту)…”
Александр Самоваров. Лев Толстой как зеркало русского национализма. — “АПН”, 2007, 14 декабря <http://www.apn.ru>.
“„Война и мир” является националистическим произведением, которое написано гением. Это главное. <…> Но скажем честно: это совершенно не характерно для мировых гениев — писать националистические романы. Что послужило причиной появления такого романа? Все довольно просто…”
Константин Симонов (генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности). Война не за горами. — “Политический журнал”, 2007, № 34, 28 декабря <http://www.politjournal.ru>.
“В борьбе за ресурсы союзников нет и быть не может. Война за ресурсы в условиях ресурсного голода может идти только по принципу игры с нулевой суммой. Россия вынуждена строить свою геополитическую стратегию исходя из необходимости обороны своих богатств. Сильные игроки, которым не будет хватать ресурсов, начнут отбирать их у стран, обладающих лишними запасами, обосновывая это различными политическими и философскими теориями. Территории, богатые ресурсами, могут стать ареной боевых действий между США, Китаем и Европой, которые не имеют другого пути, кроме как расталкивать друг друга в схватке за ресурсы. Это вполне может спровоцировать новую мировую войну”.
Сергей Слепухин. Пути и перепутья. — “Волга-ХХI век”, Саратов, 2007, № 11-12.
“Нет никакого соблазна противопоставить входящей в моду поэзии „новой искренности” стихи К. Рупасова, И. Караулова, М. Квадратова и Г. Каневского. Можно было бы назвать написанное ими поэзией „новой существенности”, подразумевая под этим верность поэтическому ремеслу: поиски новых форм и смысла без разрыва с традицией. Но пустое это занятие — клеить ярлыки <…>”.
Максим Соколов. Обвал русской истории. — “Эксперт”, 2008, № 1.
“Ни разинщина, ни пугачевщина, ни эпоха стрелецких мятежей и стрелецких казней не в состоянии сравниться со смутами начала XVII и начала XX века хотя бы уже в силу своей локальности. То были тяжкие беды, но никак не охватывающие всю землю. Модное ныне сравнение 1917 года с 1991-м уместно еще менее, поскольку объем страданий и разрушений здесь в принципе несопоставим. В результате 1991 года не вымерзали крупнейшие города, моровые поветрия не выкашивали людей, картофельные очистки не были лакомством, массовая гибель людей не стала повсеместным бытовым явлением. Кризис 90-х был тяжел, но уровень промышленного производства не падал, как в 1921 году, до 3% от уровня 1913 года, в стране не было голода вплоть до людоедства, в ней не выбивались целые сословия и не случалось в ней такого, чтобы затем спрашивать в изгнании: „Зачем меня девочкой глупой / От страшной родимой земли, / От голода, тюрем и трупов / В двадцатом году увезли?” Повторимся: такого голода и стольких трупов горькая русская земля не знала триста лет. Что есть вполне достаточное основание для употребления термина „катастрофа Семнадцатого года”…”
Александр Солженицын: я мечтал о другой России. Беседу вел Андрей Кондрашов. — “Вести”. Информационный канал. 2007, 9 декабря <http://www.vesti.ru>.
Из интервью Александра Солженицына программе “Вести недели” (РТР) 9 декабря 2007 года: “Очень интересный вопрос: насколько она [РФ] близка к той России, о которой я мечтал... Весьма и весьма далека. И по государственному устройству, и по общественному состоянию, и по экономическому состоянию весьма далека от того, о чем я мечтал. А нынешний строй заметно отличается от того, который был. Совершенно зря его смешивают — это совсем не то. Это нечто другое, заметно другое. Конечно, к сожалению, со своими недостатками и со своими обязанностями к развитию. <…> Главное в международном отношении достигнуто — возвращено влияние России и место России в мире. Но на внутреннем плане мы далеки по нравственному состоянию от того, как хотелось бы, как нам органически нужно. Органического родства с тем, что нужно, еще нет. Это трудное духовное развитие, которого одними государственными приемами, стандартными приемами парламентаризма не выполнишь, — перешагнуть их нельзя. Это очень сложный духовный процесс”.
Валерий Соловей. “Мы” и “Они”. — “Литературная газета”, 2007, № 52, 26 декабря <http://www.lgz.ru>.
“Пора понять, что отношения между „ними” и „нами” не объясняются только материальным неравенством, для их объяснения явно недостаточны классические теоретические модели вроде социального отчуждения, классовой вражды и культурного разрыва. Это все присутствует, но вместе с тем есть нечто гораздо более глубокое и основательное — антропологический разрыв”.
“Взять, например, интенсивные исследования в области обретения физического бессмертия (или кардинального увеличения продолжительности человеческой жизни), финансируемые двумя видными, знаковыми представителями российской элиты (фамилии не называю, но, поверьте, они не сходят с газетных страниц). Цель эта, по оценкам ряда американских исследовательских центров, вполне достижима на современном этапе научно-технического развития. <…> В этой перспективе отношения между элитой и „остальными” превратятся в отношения имеющих общий антропоморфный облик, но фактически двух различных видов живых существ наподобие уэллсовских элоев и морлоков. Тем, кто посчитает эту зловещую перспективу авторской „страшилкой”, напомню, что в человеческой истории упадок и регресс занимают ничуть не меньше места, чем прогресс и развитие. <…> Давайте посмотрим правде в глаза: великий Третий Рим пал, и на его руинах строится новый, поистине варварский мир”.
“Как показывает мировой опыт, радикальная самотрансформация элиты вообще возможна лишь перед лицом серьезных внешних и внутренних вызовов и угроз. Другими словами, чтобы измениться в нечто более справедливое и эффективное, наше правящее сословие должно быть поставлено перед выбором: уничтожение или изменение”.
