3) Мой друг сообщил мне, что результатом всех предпринятых им шагов было отчетливое понимание, что сделать он ничего не может.
4) Точно такой же ответ и столь же категоричный я получил от своего отца, который пытался найти контакт с французскими региональными властями.
5) Один друг по моей просьбе поговорил с автором «Бог, он — француз?» (Фридрихом Сибургом), и тот пообещал — нет, речь не идет об освобождении, которое он считает весьма сомнительным, — постараться узнать хоть что-то.
6) Вчера я звонил в Красный Крест и говорил с заместительницей мадам Руссо, она очень любезна и в курсе всех событий. Доктор Бази в настоящее время в свободной зоне и собирает информацию в вышестоящих инстанциях. Он должен вернуться в четверг, и я позвоню ему перед отъездом.
Мои личное мнение относительно происходящего:
1) Мера, которая коснулась Вашей жены, не содержит в себе никакой исключительности (здесь, в Париже, обошлись точно так же не с одной тысячью апатридов), что, с одной стороны, отчасти объясняет, почему нам не удается добиться помилования, но, с другой, позволяет надеяться, что с Вашей женой ничего исключительного не случится.
2) Предприняли эту меру немецкие власти, всемогущие в своей области, и никакие другие власти — ни военные, ни гражданские, ни немецкие, ни французские — не в силах повлиять на них.
3) Огьезд в Германию правдоподобен, считает мадам Моран, но не в лагерь, а в польские города, где перегруппировывают людей, лишенных гражданства.
Все это очень тяжело, и поверьте, дорогой Мишель, я тоже это чувствую. Ваш долг думать о детях и беречь себя ради них. Легко давать советы, скажете Вы мне. Увы! Я сделал все, что мог. Преданный Вам, Андре.
14 августа 1942
Мишель Эпштейн — м-м Кабур
К несчастью, Ирен увезли. Куда? Не ведаю. Можете себе представить степень моего беспокойства. Ее увели 13 июля, и с тех пор у меня нет от нее вестей. Я здесь один с двумя малышками, которыми занимается Жюли. Может быть, Вы помните, Вы видели ее однажды на улице Президента Вильсона. Если я узнаю что-то об Ирен, сообщу немедленно. Вы готовы, дорогая мадам, предложить мне свою помощь. Я воспользуюсь Вашим предложением, не зная, исполнимы ли мои просьбы. Можете ли Вы достать для нас ниток и ваты, и еще бумаги для пишущей машинки? Вы нам окажете величайшую услугу.
20 августа 1942
Мишель Эпштейн — м-м Кабур
13 июля по приказу немецкой полиции жандармы увели Ирен и отправили в Питивье. Ее сочли еврейкой, не имеющей гражданства, забыв, что она — католичка, что ее дети — французы, что сама она сбежала во Францию от большевиков, лишивших ее родителей состояния. Она прибыла в Питивье 15 июля, и согласно единственному письму, которое я от нее получил, она должна была покинуть его 17 июля и уехать в неизвестном направлении. С тех пор ничего. Ни единой весточки. Я не знаю, где она, не знаю, живали. Поскольку я не имею права уехать отсюда, я попросил помочь мне разных людей, но пока безрезультатно. Если Вы можете сделать хоть что-нибудь, умоляю, сделайте, тревога и беспокойство невыносимы. Вообразите, я не могу послать ей еды, у нее нет белья, нет денег… Меня пока оставили здесь, потому что мне больше 45-ти…
15 сентября 1942
Мишель Эпштейн — Андре Сабатье
По-прежнему ни малейшего признака жизни от Ирен. По совету мадам Поль[33] я не предпринимал никаких новых шагов. Не думаю, что смогу и дальше выносить эту неизвестность. Вы написали, что ждете новостей от д-ра Бази. Предполагаю, что пока еще их не получили? Если бы Красный Крест помог хотя бы передать Ирен продукты, деньги и теплую одежду до наступления зимы.
Если увидите м-м Поль, будьте так любезны и сообщите ей, что я получил открытку от монсеньора Гики,[34] который вот уже полгода живет в Бухаресте и прекрасно себя чувствует.
17 сентября 1942
Андре Сабатье — Мишелю Эпштейну
По возвращении я позвонил м-м Поль. Передал ей Вашу благодарность и сообщил, что Вы последовали ее совету. Все предпринятые шаги, в том числе и Ваше письмо, переданное известной персоне, не принесли пока никакого результата.
«Мы натыкаемся на стену», — сказала она мне. М-м Поль считает, что нужно немного подождать, — кипящий водоворот несколько успокоится, и возникнут каналы.
19 сентября 1942
Мишель Эпштейн — Андре Сабатье
Наши письма пересеклись. Благодарю Вас за вести, сколь бы безнадежны они ни были. Если нет возможности поменяться нам местами — мне и моей жене, — может, есть возможность перевести ее к нам поближе, я бы оказывал ей помощь и облегчал положение. Если нет и такой возможности, то нельзя ли отправить меня к ней — вместе нам было бы легче. Разумеется, было бы лучше обсудить с Вами все возможности лично.
23 сентября 1942
Андре Сабатье — Мишелю Эпштейну.
Если бы начиная с 14 июля я понял, что приезд в Исси необходим, я приехал бы. Но и сейчас приезд не принесет отчетливого и значимого решения. Поэтому.
Обменяться местами в настоящее время невозможно. Возникнет еще один заключенный, и только, но я понимаю, насколько глубоки Ваши побудительные мотивы. Как только мы точно узнаем, где находится Ирен, иными словами, когда ситуация «устоится», тогда и только тогда можно будет вернуться к этому вопросу.
Вместе в одном лагере! Еще одна невозможность — существует жесткое разделение — лагеря мужские и женские.
Красный Крест попросил у меня одно уточнение, я не смог его дать и отправил Вам утром телеграмму. Я передам его тотчас же. Надеюсь, что вести не замедлят прийти.
29 сентября 1942
Мишель Эпштейн — Андре Сабатье
Я обещал завалить Вас просьбами и исполняю обещание. Вот в чем дело. Мое удостоверение личности как иностранца действительно до ноября и должно быть возобновлено в ближайшее время. Зависит это от префекта Сон-э-Луар или Макона, на днях я должен писать просьбу о возобновлении. Хотелось бы, чтобы моя просьба не принесла нам новых неприятностей. Прошу Вас замолвить за меня слово перед префектом Макона. У меня все в порядке со всех точек зрения, но обстоятельства мало благоприятны для людей вроде меня, и я опасаюсь всевозможных бюрократических препон. Могу ли я рассчитывать на Вас? Я не предприму никаких шагов, прежде чем не получу от Вас ответа, но время поджимает.
5 октября 1942
Андре Сабатье — Мишелю Эпштейну
Только что получил Ваше письмо от 29-го. Прочитал сам и дал прочитать. Сомнений нет, отвечаю определенно: не предпринимайте никаких попыток, любой шаг мне кажется крайней неосторожностью. Я жду встречи с каноником Димне и буду счастлив поговорить с ним.
12 октября 1942
Андре Сабатье — Мишелю Эпштейну
Утром получил Ваше письмецо от 8-го и копию письма, которое Вы отослали в Дижон. Пишу Вам, чтобы сообщить следующее:
У нашей знакомой тоже все было в полном порядке, но это ничему не помешало.
Что касается детей, то, учитывая, что они француженки, мне кажется — использую Ваше выражение, — менять климат нет необходимости, но это я так думаю. На этот счет Красный Крест проинформирует Вас с большей точностью и более определенно.
19 октября 1942
Мишель Эпштейн — Андре Сабатье (тюрьма в Крезо) [письмо написано карандашом]
Я все еще в Крезо, со мной прекрасно обращаются, и я прекрасно себя чувствую. Не знаю, когда путешествие продолжится и куда мы поедем. Рассчитываю на Вашу дружбу по отношению к моим. Она им необходима. Я уверен, что Вы их не оставите. Кроме этого мне нечего Вам сказать, я не теряю мужества и крепко жму Вашу руку.
1 октября 1944
Жюли Дюмо — Роберу Эсменару
Благодарю Вас за возвращение к ежемесячным выплатам. Вы поняли, что у меня были опасения. Семь месяцев назад я вновь должна была принять меры, чтобы держать их в изоляции и в разных местах. Надеюсь, что теперь этому кошмару пришел конец. Я поехала за детьми и вновь поместила их в пансион. Старшая уже в третьем классе, а Бабе в первом, обе счастливы оказаться на свободе, Денизе будет спокойнее заниматься своей учебой, речь как-никак идет о ее будущем.
10 октября 1944
Жюли Дюмо — Андре Сабатье.
Я получила 15 000 фр. С конца февраля я очень тревожилась за детей. Мне пришлось снова их прятать. Именно поэтому, я думаю, сестра Габриэль и не ответила Вам. Девочки не могли учиться на протяжении семи месяцев. Теперь, я надеюсь, мы будем жить спокойнее, и они будут старательно учиться. Я снова поместила их в пансион. Дениза вернулась в третий класс, а Бабе в первый. Они были рады увидеться со своими подругами и добрыми сестрами, которые так помогали мне в трудные периоды. Я надеюсь, что теперь больше ничего уже не будет грозить нам и мы спокойно дождемся возвращения наших изгнанников. Можно ли уже продавать произведения любых авторов или в продаже все еще существуют ограничения?
