Юрий Пивоваров. Западники и славянофилы. Беседовал Виталий Каплан. — “Фома”, 2009, № 7 <http://foma.ru>.
“А потом они разошлись. И поскольку большинство из них были людьми глубоко идейными, честными, открытыми и возвышенными натурами, то свои идейные расхождения они восприняли предельно серьезно, это для них была страшная драма, они глубоко переживали свой разрыв. И в какой-то момент они расстались, сделались друг для друга, как сейчас сказали бы, „нерукопожатными”.
В разных источниках описываются душераздирающие сцены, как, случайно встречаясь, они бросались друг другу на грудь, плакали, но после этого говорили, что всё между ними кончено и что впредь они общаться не будут. Между прочим, точно такие же расставания случались и в среде западников, которая, как мы помним, была очень разнородной.
Но вот характерный пример. В 1860-х годах, уже после польского восстания, Юрий Федорович Самарин приехал в Лондон, где жил в эмиграции Герцен. Общаться с ним было весьма опасно, но Самарин послал ему письмо — давайте встретимся. И вот они встречаются в гостинице, обнимаются, плачут — и часами спорят. Ни к какой единой точке зрения не приходят: Самарин считает, что Герцен своими действиями разжигает гражданскую войну в России, а Герцен уверен, что Самарин, участвуя в восстановлении административного управления в Польше, предает идеалы свободы. Но какая между ними глубочайшая любовь, какая привязанность, уважение!”
Евгений Пономарев. Учебник патриотизма (литература в советской школе 1940 — 1950-е годы). — “Новое литературное обозрение”, 2009, № 97 <http://magazines.russ.ru/nlo>.
“„Патриотизм” в оценочно-хвалебной функции появляется уже в книге „Любовь к родине в русской классической литературе”. Любое положительное качество интерпретируется в ней как частный случай патриотизма. Так, подлинный патриотизм Ломоносова заключается в стремлении к „просвещению русского народа” (раньше это назвали бы классовой позицией выходца из низов). С патриотизмом в деятельности Радищева сложнее — и тогда на помощь приходит другая сторона базового понятия „патриот-революционер”. И так уже до конца дней: „А через несколько лет, находясь в Сибири, в далекой ссылке, Радищев терзался больше всего тем, что не может больше бороться за лучшее будущее для своей родной страны”. А у революционных демократов патриотизм становится полным синонимом революционной деятельности, легко заменяя ее в риторическом нагнетании идеологических пассажей: „Заслуживает особого внимания тот факт, что патриотизм Чернышевского не был отвлеченной теорией, он глубоко вошел в его плоть и кровь, он стал его органическим свойством: Чернышевский подчинил ему свою практическую деятельность”. <…> Предвидение светлого будущего родной страны становится одним из главных свойств великого писателя. Тем самым ему перепоручается и дар смотреть через века, присущий в идеологической системе 1930-х годов только вождям: „Поэзия Пушкина народна. Чутьем гениального художника поэт угадал высокое назначение своей родины”. Патриотизм и, следовательно, величие Пушкина доказывается тем фактом, что он в конечном счете предвидел построение социализма и даже объективно тому способствовал, „так как его творчество, поскольку оно выражало передовые тенденции эпохи, было тем самым поставлено на службу народа; его творчество помогло народу успешнее идти вперед по пути своего освобождения””.
Анна Русс. Песня о колпаке. — “Воздух”, 2009, № 1 — 2.
Я рожался четыре часа,
это были сложные роды,
У меня на лице две родинки —
возле глаза и под губой,
Я ветрянкой переболел
в три с половиною года,
Мой любимый цвет — фиолетовый,
и оранжевый, и голубой.
В чай зеленый кладу я сахар,
засыпаю лучше при свете,
Больше всех остальных игрушек
я люблю ежа и сову,
Когда вырасту — стану доктором,
чтоб найти лекарство от смерти,
Если лось придет — сам с ним справлюсь,
и на помощь не позову.
В тихий час я не сплю из принципа,
размазнёвое есть не стану,
Написал свое первое слово
я не правой, а левой рукой,
От меня шоколад не прячьте —
я его все равно достану.
Если ты не знал всего этого —
ты не папа мне никакой.
Артем Скворцов. Апология сумасшедшего Кыё-Кыё, или Выбранные места из философической переписки с классикой (опыт прочтения одного стихотворения Олега Чухонцева). — “Знамя”, 2009, № 8.
“Каков же жанр сочинения Чухонцева? Если стихотворение — своего рода поэтический конспект метафизических размышлений Чаадаева и лироэпики Гоголя, модернизирующий традицию и полемизирующий с ней, то из всех известных со времен античности жанров ближе всего к “— Кыё! Кыё!..” — эпилий, искусно сжатый до нескольких сотен строк стихотворный эпос, обладающий мощным энергетическим зарядом.
Поэт переписывает классику „вдоль и поперек”, часто наперекор хрестоматии. Сложная подтекстовая игра Чухонцева — не только опора на традицию, но и поэтическое возражение Гоголю и Чаадаеву. И возражение это создается не столько за счет интеллектуального противостояния им, сколько стилем и тоном: поэт не иронизирует, не обличает и не пророчествует, а вопрошает, жалеет и призывает к сочувствию”.
Сергей Худиев. Что такое Закон Божий? — “Фома”, 2009, № 8.
“Иногда говорят, что христианству в современном мире противостоит гедонизм — стремление к удовольствию как главной цели жизни. Это не совсем так. Христианству в современном мире противостоит даже не тенденция к гедонизму, а тенденция к короткому гедонизму. Просто гедонист желает наслаждаться долговременным здоровьем и ест здоровую пищу; „короткий” гедонист хочет съесть сникерс и получить свое удовольствие немедленно — хотя знает, что в недалеком будущем это обернется проблемами с зубами, желудком и лишним весом. Короткий гедонизм не помышляет о вечности, но он не думает и о том, что будет через шесть месяцев, а часто даже о том, что будет на следующее утро. Человек, увы, всегда был склонен к короткому гедонизму: наслаждаться сейчас, платить потом, и в наше время коммерческая культура буквально принуждает его к этому. <…> Между тем даже не Церковь, а обыкновенный здравый смысл говорит, что мы приобретаем прочное счастье, лишь отказываясь от немедленных удовольствий. Чтобы наслаждаться здоровьем, надо вести здоровый образ жизни, питаясь отнюдь не сникерсами и пивом. Самое ценное в нашей жизни — близкие, доверительные отношения с другими людьми, а это требует постоянного самоограничения. Чтобы войти в мир интеллектуального и культурного наслаждения, надо долго и терпеливо учиться. Собственно, это вполне может понять и неверующий, только для него долговременные радости, которые мы приобретаем ценой отказа от кратковременных, простираются не дальше земной жизни. Он вполне может быть „долгим гедонистом”, который идет на сегодняшние жертвы ради завтрашней цели. Церковь же, фигурально выражаясь, говорит о „сверхдолгом” гедонизме — и называет его блаженством . Это — вечная радость, ради которой мы отказываемся от немедленного удовольствия”.
Владимир Чичерюкин-Мейнгардт. По власовским местам Подмосковья. — “Посев”, 2009, № 5.
“В общем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что в Подмосковье существует не так уж мало мест, связанных с именем генерала А. А. Власова. Пусть даже и косвенно”.
Валерий Ярхо. Друг царя, государственный преступник… — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 13 (877) <http://his.1september.ru> .
Из предисловия к публикации: “Наметившийся с недавних времен бум отечественных кинофильмов, снимаемых на исторические сюжеты, не может не радовать, но в то же время настораживают те способы, с помощью которых создатели исторических „кинополотен” стараются рассказать нам о прошлом. Авторы сценариев и режиссеры изощряются, создавая вымышленные сюжеты, пытаются во многих случаях облагородить или унизить для пущей „кинематографичности” своих героев, отводя реальным фактам и ситуациям роль второстепенного „исторического фона”, используют подлинные события лишь в качестве декораций. Хотя „подгримировывать” реальную историю нет нужды, ведь эта реальность много увлекательнее судьбы разных „бедных Настей” и им подобных кукольных героинь, вписанных в исторический антураж. Возьмем хотя бы боярина Матвеева, которому, можно сказать, „повезло”: единственный раз и только в одном фильме С. А. Герасимова „Юность Петра”, снятом по первой части знаменитого романа Алексея Толстого, он появился в амплуа „эпизодического персонажа”. По этому примеру можно судить, сколь расточительны те, кто ходит мимо готового сюжета, с которым можно рискнуть отправиться хоть в Голливуд”.
