Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2005)

Эссе о поэте Сергее Стратановском по случаю его 60-летия.

“Стратановский далек от традиционализма, не будучи в то же время, что очень существенно для понимания природы его поэзии, сторонником авангардистских, тем более постпостмодернистских крайностей. Ему чуждо понимание искусства как иронической игры со знаками культуры. Искусство — и прежде всего поэзия — имеет, полагает он, прямое отношение к онтологическим ценностям человеческой жизни: к любви, к радости, к горю, к вере и неверию. Стихотворение представляется Стратановскому неким цветком в захолустье, диковинной красоты существом, въяве растущим и крепнущим на глазах читателя. (Не знаю, как Стратановскому, а мне, читателю, так и представляется почти каждое его произведение. — П. К. ) <…> Из того, что Стратановский „мыслит мифами”, вывода о его собственном „мифотворчестве” не последует. „Мифологию” он скорее дискредитирует. Во всяком случае, „современную мифологию”. Лирический субъект этой поэзии — человек бунтующего сознания. <…> Очень ответственное эстетическое кредо Стратановского сводится к желанию обнаружить неведомое в пошлом, истинное в банальном, к попытке раскрыть ходульное выражение как лирическое. Это своего рода „остранение остранения”…”.

Вослед за эссе Арьева — совсем новые стихи Стратановского.

А. А. Бабий, В. М. Кириллов, Г. В. Кузовкин, В. И. Хвостенко. “Возвращенные имена”. Программа и проблемы ее реализации. — “Вопросы истории”, 2005, № 1.

Тут и обзоры региональных программ, и определение категорий репрессированных и типов источников, методическое и техническое обеспечение. Адреса сайтов, руководители отдельных проектов, статистика и еще раз статистика…

Хорошо бы кто-нибудь собрал сводную статистику (по годам) — уничтоженных органами дел оперативных разработок 20-х — 90-х. Хотя бы только по известным фамилиям. За последнее время некоторые цифры просачивались в печать. Они впечатляют.

Из преамбулы: “С конца 1980-х годов факт политических репрессий признан официально. Приняты законы о реабилитации жертв политических репрессий, созданы комиссии по восстановлению прав реабилитированных. Но комплексной межгосударственной научно-исследовательской и общественной программы изучения и распространения информации о массовых репрессиях в СССР до сих пор нет. Более того, наблюдается тенденция к закрытию этой темы — якобы из-за того, что процесс реабилитации завершен и проблема исчерпана. Это ложная и опасная установка <…>”.

Сергей Бирюков. Сквозь мелкий морок дождя и снега. — “Дети Ра”, 2004, № 4 <http://www.detira.ru>.

Благодаря издательско-редакторской работе главного редактора “Детей” Евгения Степанова для меня, обозревателя его детища, навсегда решена проблема того, как называть наших неутомимых нью- и неофутуристов от Кедрова до Бирюкова. Так и буду теперь, как они сами себя назвали, — Дети Ра.

Скажу вам по-читательски/по-приятельски, что С. Б. для меня изо всех Детей Ра — самый любимый, живой и последовательный. Мне нравится даже его биографическая справка: “<…> поэт, саунд-поэт, филолог, перформер, издатель… Основатель и президент Академии Зауми, учредитель Международной Отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка. В настоящее время преподает в университете им. Мартина Лютера в городе Галле. Автор многих сборников стихов, а также теоретических книг <…>”. Его отношения со словом напоминают мне того охотника, который однажды ушел на промысел и не вернулся, остался жить в лесу: “Так и честнее, и проще. Лес прокормит”. Нынешний номер журнала посвящен “русскоязычной (и не только) литературе Германии”.

Анри Волохонский. Живи пока и дышишь и живешь. — “Дети Ра”, 2004, № 4.

Финал биосправки: “Член Союза немецких писателей. Автор многих книг, публикаций и знаменитой песни „Под небом голубым” (в соавторстве с Алексеем Хвостенко)”. Слышал я тут, что “ под небом голубым…” — это вовсе Гребенщиков соорудил, а у Хвоста с Волохонским было — над . Но не суть: в массовом сознании эти двое “останутся” одной песней. Кстати, а что было бы, если б БГ за нее не взялся? Ничего. Пришлось бы обойтись без массового сознания, как они всегда честно и обходились.

Читаем Волохонского: “Живи пока и дышишь и живешь / Дышать и жить и жать не ложно можно / Одной ехидной дикобразу в еж / Но избежать пожалуй невозможно / Так жди и не надейся переждать / Плыви плыви пока умеешь плавать / Хотя конечно жать не пережать / Живей лепить лупить и лапать в лапоть” (“Посмертное”). И чтобы нас не упрекнули в исключительности внимания к эмигрантам — из подборки тутошней Ры Никоновой. В справке: “Ры Никонова (А. А. Таршис) (Киль) — поэтесса, художница, издатель. Занимается визуальной поэзией, „мейл артом””. Кстати, человек на московском слуху. Читаем: “Монисты мага / корнями влага / Мизинец мысли / врага (живаго)”. Под текстом четверная дата: (1969) — 1995 — 2000 — 2002. А что такого? Написалось примерно в 1969-м, лежало в архиве, два раза переосмысливалось, в 2002-м — осмысление закончилось, введено в канон.

…Футуристический клей “В-Момент-Будетлянин”. Хочешь — нюхай, хочешь — клей. Существительный глагол.

Производство компании “Старая эстетика в новой реальности”. Дистрибьютер — международный литературно-художественный журнал “Дети Ра”, поставщик — Евгений Степанов. В “Колонке редактора” он поздравляет всех нас с Новым годом, желает крепкого здоровья и благополучия, а также… “Мы хотим также, чтобы у вас всегда была возможность читать хорошие стихи и прозу. А мы постараемся вам в этом помочь”.

Спаси

бо

от всех

но

Дети Ра

Ры — дары

Робкое послание Детям Ра от составителя “Периодики”.

Евгений Гришковец. Спокойствие. Рассказ. — “Знамя”, 2004, № 1 < http://magazines.russ.ru/znamia>.

“От автора” тут (как последнее время делают в “Знамени”) ничего нет. Тут полстраницы — “об авторе”. Это первая его публикация в толстом литературном журнале.

Изумительно мягкий, чуть-чуть насмешливый (но без осуждения!), малость романтичный (но без натуги!), проницательно-ленивый, мудро-заикающийся такой джазок. Тема: Один дома, или Временно без семьи.

На мгновение я понял, почему Е. Г. читает свои штуки под музыку. Оттягивает. Или — вытягивает?..

…Ну не называть же рассказ: “Осторожно: равнодушие!” — отпугнет. Вот и лабаем понемногу, по(д)смотрим/по(д)слушаем да и с народом поделимся. Тихо так, славно, миролюбиво, спокойно, все-хорошо-все-в-порядке…

Александр Еременко. Новые стихи. — “Знамя”, 2005, № 1.

Насколько я знаю, о судьбе только двух значительных поэтов наших дней — Александра Еременко и Алексея Цветкова — можно говорить как о случае “возвращения музы”. Оба записали (или по крайней мере начали отдавать в печать) после очень долгого перерыва.

Мне не хочется сейчас сравнивать те и эти стихи, “старого” и “нового” Еременко. Но я проверяю себя: сразу ли узнается интонация, “собственность” голоса и музыки. Да, узнается. Впрочем, по-моему, безнадежной, стальной ярости стало больше (“Каток”, “В воюющей стране…”, “Возложите на Правду венки…”).

Скажу тебе, здесь нечего ловить.

Одна вода — и не осталось рыжих.

Лишь этот ямб, простим его, когда

летит к тебе, не ведая стыда.

Как там у вас?

........................................

Не слышу, Рыжий… Подойду поближе.

( “Борису Рыжему на тот свет”)

…Тут мне даже показалось, что сим подведена черта под жанром стихотворных посланий. Что тема закрыта, предельней некуда.

Ирина Ермакова. Дурочка-жизнь. — “Арион”, 2004, № 4 <http://www. arion.ru>.

Удивительные, жутковато-отчаянные и вместе с тем очистительные стихотворения Ермаковой Алехин увел почему-то в самый конец номера. И ни я, и никто не смог бы — ни из одного — ничего процитировать. Из песни слова не выкинешь. Почему-то все крутилась и крутилась в голове музыка прозы Андрея Платонова.

Я уже вспоминал публично известные слова другого классика о том, как много требуется глубины душевной, “дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл создания”. И. Е. делает это на раз, соединяя редкую для сегодняшних стихов сюжетность с таинственной, экзистенциальной сущностью вещей. А может и не быть никакого сюжета: вот, миф-имя-образ центростремительно, на глазах у читателя заворачивается в смыслы, вот что-то почти сгустилось в главные слова, но тут же взорвалось и истаяло. Птичка вылетела, а в кадре-то никого и не было. Короче говоря, завершающее подборку стихотворение “Гоголь” (он, кстати, и есть процитированный выше классик) — выше любых оценок. Я не смогу, не понимаю, как делается (и делается ли?) подобная тонкая “материя”. Как бы я хотел, чтобы его мог прочитать Розанов, долго и много терзавшийся Николай Васильичем.