Вера Павлова. “Изменять себя, не изменяя себе”. Подготовила Екатерина Бычкова. – “Новое русское слово”, Нью-Йорк, 2010, 26 февраля <http://www.nrs.com>.
“Я бы обозначила эту тему несколько иначе: как из девочки получается женщина. При правильном ходе обстоятельств это происходит всю жизнь. Не в первую ночь, не с первым любовником. Женщина становится женщиной до самой смерти, если все идет как надо. Так что давайте лучше назовем эту тему темой женственности. Она включает не только эротическую любовь, но и любовь к детям, к родителям”.
“В новой книге, которую я складываю прямо в эти дни, очень много стихов о старости – хочется нанести ей упреждающий удар. Заглянуть одним глазом, что там, за углом. И знаете, что удивительно? Глава о старости оказалась самой просветленной. Такое ощущение, что я жду ее прихода, чтобы отдохнуть и насладиться красотой мира”.
“Пока я уезжала из России на месяц-два, я браво заявляла, что родина – это мужчина, которого ты любишь. И в общем-то все сходилось. Но сейчас, когда я уехала на полгода, я поняла, что родина – это также твои старики, дети и друзья. Родина – это родненькие, твои родненькие. И не нужно мне ни березок, ни рябинок – ничего мне не нужно, только мои родненькие. И там, где я смогла бы собрать их в одну кучу, там и была бы моя родина”.
По морю жизни – на русском челне. Беседа главного редактора газеты “Завтра” с выдающимся русским писателем. – “Завтра”, 2010, № 10, 10 марта.
Говорит Владимир Личутин: “Нам неизвестно, почему рождаемся, с какой целью. Рождается собака. Она тоже для какой-то задачи. Мышь, таракан, клоп – все затеяны для какой-то цели. Изъять один элемент – и вся гармония мира разрушится. Почему Творец создал букет народов? Он бы мог создать одних евреев или негров, а он же создал бесконечное число племен! Они разнятся не только цветом кожи, разрезом глаз, разнятся одеждой, нравами, характером, отношением к природе – разнятся кровью. В крови, по еврейскому пониманию, растворена душа. Они похожи только тем, как едят и плодятся, эти акты похожи у всех: едят через рот и плодятся определенным образом. А во всем остальном Бог их создал странными. Для чего странными? Тоже не знаем. Я часто думаю: для чего я появился на свет? И пришел в конце концов к выводу: для того, чтобы не кончился народ”.
“Самая большая печаль, что язык слабый во мне. Это мой бесконечный укор. Я чувствую, как все время запинаюсь. Лезут все время одни и те же обороты, фразы, метафоры. Меня удивляет (это я без всякой рисовки говорю), почему мне говорят, что язык хороший. На самом деле язык бедный. Когда послушаешь, как говорит простой народ... Ему не надо сочинять, выдумывать, метафоры из него изливаются сами: так, между прочим. Вся наша образованность не помогает нам в языковой стихии. Она в нас все затенила и приглушила”.
“Когда написал роман (1)Раскол(2), не встретил никакой благодарности человеческой. Печатать никто не печатал. Время тогда было, сам помнишь, какое дикое. Получалось, что я написал роман в стол. Когда опубликовали, тоже никаких впечатлений. Было только ёрничанье, что два романа есть – Леонова (1)Пирамида(2) и Личутина (1)Раскол(2) – которые никто никогда не прочитает”.
“Сейчас, если бы появился Никон, было бы хорошо. В данный момент необходим исповедник нравственности. Он церковь хотел поставить во главе государства, как в Иране теперь. При распаде мировой нравственности такие, как Никон, как Хомейни, – просто необходимы, чтобы спастись в этом разгуле сластолюбия и содомии”.
Михаил Попов. Золотая стрела. – “Литературная Россия”, 2010, № 8, 26 февраля.
“Отношения с юмором у него [Юрия Кузнецова] были сложные и интересные. Он пытался разобраться в проблеме комического, на свой манер, конечно. Можно упомянуть все те же рифмованные анекдоты. Опыт, на мой взгляд, это был скорее неудачный, но для чего-то он его поставил. Однажды он в застолье рассказал историю, претендующую на звание смешной, никто не рассмеялся. Юрий Поликарпович добродушно махнул на собеседников рукой: (1)У вас нет чувства моего юмора(2)”.
Постмодернизма не было. Тимур Кибиров о поэзии, возрасте и гордыне. Беседовал Дмитрий Фалеев. – “НГ Ex libris”, 2010, № 9, 11 марта < http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Тимур Кибиров: “Один мой коллега однажды сказал: (1)Хватит! Надоели мне эти ваши разговоры про конец культуры! Они всегда велись, и все равно ничего не кончается!(2) Я ему тогда резонно ответил, что (1)потому и не кончается, что эти разговоры всегда велись(2). Ничто не гарантировано. Все может рухнуть в любой момент. Те, кто тревожится, всегда правы. Мы живем не в Царствии Небесном. Этот мир подвержен болезням, порчи и смерти. Нужно этому противостоять, но желательно это делать с умом и вкусом”.
“Познакомились мы [с Приговым] довольно поздно, однако именно его литературное влияние было последним из литературных влияний, что-либо изменившим в моем творческом поведении. Дело в том, что Пригов обозначил в искусстве то, с чем я согласиться не мог. Условно говоря, пафос Пригова состоял в том, чтобы провозгласить – абсолютных языков культуры нет, все относительно, можно и так, и так, об этом и о том. В отличие от большинства стихийных носителей данной идеологии Пригов делал это сознательно и очень убедительно. Я понял, что передо мной только два пути – либо покориться его идеологии, либо противопоставить ей что-то иное. А что? Естественно, не тупо следовать традиции, делая вид, что Пригова не существует, а честно полемизировать с идеями Дмитрия Александровича, ясно понимая все резоны противоположной стороны и, более того, – понимая, что почти все резоны там , а тут только Вера, Надежда и Любовь, больше ничего”.
Андрей Ранчин. Сознание современного российского общества в комментариях Рунета. – “Неприкосновенный запас”, 2010, № 1 (69) <http://magazines.russ.ru/nz>.
“(1)Среднее(2) рунетовское сознание – необычайно упрощенное и плоскостное. Примитивизм проявляется прежде всего в чудовищной редукции, в невероятно упрощенном понимании мотивов поведения оппонентов и (1)врагов(2)”.
Лев Рубинштейн. Собиратель камней. Беседу ведет Николай Александров. – “Лехаим”, 2010, № 3, март.
Говорит Лев Рубинштейн: “В какой-то момент, примерно году в 1973-м, – он оказался для меня важным, хотя и мучительным годом, – я сильно экспериментировал. Не столько даже с текстом, сколько со способами его бытования. Сочинял какие-то тексты на спичечных коробках, на конвертиках, на открыточках, чуть ли не на винных этикетках. Была идея внедрения текста в бытовую ситуацию. И был период, когда я с моим приятелем-фотографом заходил в московские дворы и на глухой стене писал мелом какую-то фразу, после чего он фотографировал меня на ее фоне. Фразы были совершенно бессмысленные, то есть не бессмысленные сами по себе, они текстуально были бессмысленными, что-то типа: (1)Волга впадает в Каспийское море(2). А потом в какой-то момент, в результате всех этих дел, возникла картотека. И я понял, что это уже не изобретение, не радикальный жест, не прием даже, а жанр, который мне свойственен и удобен. <…> Для многих, очень многих – я автор картотеки, Рубинштейн, который на карточках. А что там внутри, не очень вникают. Ну, карточки и карточки”.
“Я всегда исходил из аксиомы, что камни уже разбросаны. Кто думает, что они собраны, ошибается. Мне кажется, я скорее собираю камни. Хочется думать, что мои тексты скорее созидательные, чем разрушительные”.
“Совпадение забавное, но абсолютно принципиальная разница в том, что Набоков текст писал на карточках, а я его на карточках репрезентировал. Вряд ли он опубликовал бы роман в карточном виде, ему бы даже в голову это не пришло. Он просто на них писал, потому что так было удобно. Между прочим, я до того, как решился сделать из картотеки готовое произведение, тоже писал на карточках. Черновики. Потом переносил на бумагу. В какой-то момент подумал: а почему я, собственно, это делаю? Вот же произведение у меня в руках! Так первая картотека и появилась”.
Александр Самоваров. Русский народный SOS. – “Русский Обозреватель”, 13 марта <http://www.rus-obr.ru>.
“Страх перед чужими, ощущение себя второсортным народом, отсутствия перспектив в качестве великого народа – это и есть основные подспудные переживания нынешних русских. И хотя в реальности все эти страхи мы преувеличиваем, и ничего катастрофического (необратимого) вроде бы не происходит, но эти наши субъективные переживания неизбежно породят новую реальность”.
