«Но не является ли слово или, говоря шире, речь некой ближайшей аналогией семени? Речь есть компактная порция информации, отражающая личность говорящего и являющаяся проекцией его внутреннего мира. Попав в слушателя, речь в минимальной, а при удаче и в значительной степени преобразует внутренний мир слушателя, делая его подобным миру сказавшего. Всякий, кто говорит, извергает из себя информационное семя, надеясь, что оно попадет на „почву” — в души слушающих, произведя в них соответствующее реструктурирующее действие и оставив в них отпечаток личности говорившего, а при большой удаче — сделав слушающего духовным двойником и таким образом продолжением личности говорившего. Здесь мы видим, как срабатывает формула, приведенная Кожевым в книге „Введение в чтение Гегеля”: человек является человеком лишь в той степени, в которой он навязывает другому человеку представление о себе, заставляя признать себя».
Егор Холмогоров. Гарри Поттер и нищета «консервативной революции». — «Новые хроники», 2010, 25 декабря <http://novchronic.ru>.
Расшифровка выступления на заседании книжного клуба Liberty.ru , посвященном выходу книги «Гарри Поттер и философия».
«Реальность волшебного мира Роулинг — это реальность, в которой есть такие вещи, как элементы домашнего рабства, потому что главным обслуживающим персоналом всего того магического хозяйства, которое у нас имеется, являются по сути рабы. Я думаю, все помнят некоторое исключение из правил трансфигурации: нельзя трансфигурировать золото, т. е. нельзя создать золото из чего-то еще и нельзя создать еду из чего-то еще; воду можно выпустить из палочки, а вот бутербродов уже не сделаешь. Все те роскошные лукулловы пиры, которым предаются студенты Хогвартса, — это все кем-то приготовлено. В определенный момент мы узнаем, что это все приготовлено домашними эльфами, которые живут в подвалах этого самого Хогвартса, не имеют ничего, кроме своих рабских туник, работают и, главное, вполне довольны жизнью».
«Один из самых странных и <...> из самых нетолерантных мотивов, которые есть в книгах Роулинг, — это комическая история о том, как Гермиона решила бороться за права домашних эльфов, как она распихивала им едва ли не насильно одежду (а получение одежды, как помните, является символом освобождения), как эти домашние эльфы, если они получали свою свободу, страшно терялись, не знали, что делать, у них начиналась истерика, паника. Как мы все помним, если мы интересовались философией, здесь госпожа Роулинг повторяет классический тезис Аристотеля о существовании рабов по природе. Домашние эльфы, за исключением редких онтологических исключений типа эльфа Добби, — это рабы по природе. И волшебники должны обращаться с ними как с рабами, если они этого не делают, то система дает сбой».
«Дальше мы узнаем очень глухо, из очень немногочисленных намеков о существовании еще одного производящего класса — это гоблины. Про гоблинов мы точно знаем, что они — специалисты в механике, в оружейном деле, они — специалисты во всем, что связано с металлами. Мы опять же узнаем, что между гоблинами и волшебниками велись очень жестокие войны, которые закончились уже где-то в XIX веке. Закончились тем, что, в общем и целом, волшебники гоблинов подчинили. В итоге им было предоставлено какое-то четкое место, гоблины до сих пор осознают себя как фактически порабощенную нацию, которая отчуждена была волшебниками от некоторых очень важных прав, а главное, от некоторых очень важных собственных артефактов».
А также: «Гарри фактически работает в SIS — о чем еще нам сейчас скажет К. А. Крылов. Причем понятно, что к нему абсолютно применима та же формулировка, которая была применена к Майкрофту Холмсу: он работает на британское правительство, а в некоторых моментах он и есть британское правительство. Понятно, что в определенный момент министерство магии — это отнюдь не министр, а Гарри Поттер».
Алексей Цветков. Динозавры и их астероид. — « InLiberty.ru /Свободная среда», 2010, 23 декабря <http://www.inliberty.ru>.
«<…> нефть — совершенно естественный продукт природы, как бы она ни возникла, и вполне могла быть выброшена в результате какого-нибудь натурального катаклизма. Мы боимся извержений вулканов, погребающих экологию под миллионами тонн грязи, но не возмущаемся ими и не подаем на них в суд, тогда как нефтедобыча, в ходе которой была допущена трагическая ошибка, производится для наших же нужд и прекратится с нашим исчезновением, но на нее-то как раз мы и обижаемся».
«<…> мы выпускаем в атмосферу массу ненужного ей углекислого газа, а также загрязняем уникальные плавни нефтяными выбросами — не со зла, а от беспомощности, потому что изначально нам никто не вручил оружия для обуздания природы, и теперь приходится учиться на собственных ошибках. Это, конечно, лишь мелочи по сравнению, скажем, с возможным визитом астероида, где уже не помогут ни вакцины, ни углеводородная эмиссия, ни передовые методы бурения, — мы ведь помним о судьбе наших братьев-звероящеров, не поспевших на торжества в Вифлееме и не перечисленных в райской идиллии пророка Исайи. Но мы прекрасно понимаем, что природа как таковая не желает нам зла, — впрочем, и добра тоже, она слепа. И мы ей в ответ не должны ровно ничего».
Сергей Черняховский. Антисталинист как тип. — «Русский Журнал», 2010, 21 декабря <http://russ.ru>.
«Вопрос цены имеет значение — но только на фоне достигнутой цели. Провал задач, поставленных историей, не может быть оправдан стремлением минимизировать потери. Полководец, умеющий побеждать малой кровью, лучше полководца, который платит за победу большими потерями. Но только при одном условии — если победа достигнута. Если же минимизация потерь рассматривается как нечто более важное, чем победа, полководец вместе со своей армией должен, не вступая в бой, сдаваться в плен врагу».
Игорь Шайтанов. Есть ли в России хорошие писатели? [Пресс-конференция.] — « Lenta.Ru », 2010, 29 ноября <http://www.lenta.ru/conf/shaitanov>.
Главный редактор журнала «Вопросы литературы», литературный секретарь «Русского Букера» Игорь Шайтанов, отвечая на вопросы, среди прочего говорит: «Дело в том, что установка премии, которую я озвучиваю, выглядит так: „Помочь серьезной литературе стать конкурентоспособной на современном книжном рынке”. И что же такое „серьезная” литература? Для меня прежде всего это литература, не забывшая свое изначальное определение — искусство слова. В музыке никого не удивляет понятие „слух”, поскольку он легко проверяется. В литературе это понятие звучит скорее метафорически, как синоним другого понятия, — „вкус”. Главное не в том, чтобы договориться, какой вкус хорош, а в том, чтобы согласиться/не согласиться с тем, что вкус существует. Я убежден в его существовании и необходимости. Им проверяется литературное качество. Если кто-то возразит, что это понятие субъективное и даже элитарное, я соглашусь с этим. Культура демократична по своей доступности, но она элитарна и в творчестве, и в умении судить о результатах творчества. Так что „хорошая” литература прежде всего — дело вкуса, умения слышать слово, а уж потом — способности воспользоваться этим словом для обсуждения проблем и всего, что достойно обсуждения».
«В литературе путь к успеху сегодня лежит за пределами литературы. Так что тому, кто обдумывает стратегию успеха, я бы рекомендовал забыть об искусстве слова, а тому, для кого „вначале было слово”, не огорчаться, что пиар и глянец обойдутся без него».
«Я как раз и начал свои ответы с того, что современная ситуация с ее вызовом литературе еще породит нечто неожиданное и значительное. Это мне кажется возможным».
Составитель Андрей Василевский
«Афиша», «Вопросы истории», «День и Ночь», «Вышгород», «Знамя»,
«Иностранная литература», «История», «Континент», «Нескучный сад», «Посев», «Сибирские огни», «Октябрь»
Владимир Алейников. «Самому легендой быть для всех». — «День и Ночь».Литературный журнал для семейного чтения. Красноярск, 2010, № 6 (80) <http://magazines.russ.ru/din> .
Мемуар-исследование о недооцененном поэте Николае Шатрове (1929 — 1977).
«Во всём — движение, устремлённость вперёд, преодоление земного времени и земного притяжения, выход во Вселенную, в неведомые измерения, в параллельные миры, привычное (как дома!) пребывание в историческом и географическом пространствах, этот отважный прорыв в будущее, эта сжатость и афористичность изречения, как на скрижалях, и вдруг — редкая раскрепощённость, абсолютная свобода с абсолютной точностью найденного слова, эта долговечность написанного, — все, совершенно все, большие и малые, звенья общей цепи, все составляющие этой небывалой музыки, всё информационное поле шатровской речи, шатровской мысли, шатровской высокой поэзии, — всё это самым естественным образом входит в понятие явления , всё говорит о том, что создавался Шатровым на протяжении всей его жизни, в сущности, собственный своеобразный эпос.
