Я впервые за все время поднес часы к глазам. Час ночи. И тут к «Плачам Иеремии» вовремя подключились звезды: они тоже должны были поучаствовать в моем спасении. Звезды, мириады звезд. Вот Млечный Путь. Интересно, сколько людей, запрокинув головы, взирают сейчас на небо и видят загадочный Млечный Путь? Я, раскинув руки, лежал на спине и пытался раствориться в бездонной, неописуемо прекрасной вселенной. Да-да, Млечный Путь — это мое спасение! Млечный Путь, все это сияющее скопище безмерного множества звезд вдруг приблизилось ко мне, Млечный Путь вдруг распался на части, и я увидел каждую звезду в отдельности. Звездное золото, звездное серебро и звездный хрусталь! Полная луна казалась лишней на этом звездном празднике вселенской жизни, она была слишком ярка и вульгарна. Я забыл о страхе. Все это принадлежало мне. Звезды перемигивались, переговаривались со мной и друг с другом. Время не имело ни конца, ни начала. Я не ощущал себя бессмысленной беспомощной песчинкой. Я был приобщен к красоте и величию вселенной. Я был неумирающей частью ее, неумирающей частью Млечного Пути. Я почувствовал, что восторг переполняет меня, что он переливается через край, — пора было его и умерить. «Выхожу один я на дорогу! — заорал я, чтобы поубавить пафос. — А со мною сорок человек!»
Главное, это не уснуть, не уснуть, твердил я себе беспрестанно.
Если уснешь, то уснешь с концами. Никакой Господь не воскресит.
Чтобы взбодрить себя, пришлось перебрать в памяти смертные свои грехи. Их было много, но мне хватило одного — первого.
Первый грех, с чего все и началось, — давняя поездка к умирающей матери. Укоряющий и одновременно виноватый взгляд отца, словно он винил не меня, а себя — за сына, предателя и подлеца… и опять что-то соленое стало разъедать мне глаза.
Есть Господь, есть! Если Господь помогает даже таким отпетым негодяям, как я, значит, существует некая высшая справедливость, понимание которой недоступно порядочным людям. Меня подобрали местные рыбаки. Их было трое. Старик с сыновьями. Меня втащили в лодку и положили на сети, от которых упоительно пахло свежей рыбой. Запах жизни. Я привалился к борту и высморкался в воду кровью. Потом рыбаки напоили меня водой из огромного термоса, такой холодной, что у меня заныли зубы. Разом я выпил, наверно, литра два.
Сутки одиночества в море. Да еще в грозу. Для безрассудных храбрецов, плавающих как топор, — это рекорд, который, уверен, никогда никому не перекрыть. Это ж как должно было все сойтись, чтобы в один пакет попали страх, покаяние, «Плачи Иеремии», звезды, Господь и мои истинные спасители — рыбаки! Прощаясь, я снял с руки золотой «Ролекс». Год назад я выложил за него 30 тысяч долларов. 30 тысяч, так оценил я свою жизнь.
— Китай? — спросил один из сыновей, рассматривая часы.
Я отрицательно помотал головой.
— Они стуят… — я изобразил на пальцах цифру с четырьмя нулями.
— Как часто вы здесь купаетесь? — вежливо поинтересовался старик, отбирая часы у сына. Он понял, что я не шучу. — Мы забросим рыбалку и с завтрашнего дня будем барражировать в этом районе с утра до ночи.
Дружески похлопав меня по спине и посмеиваясь, они высадили меня на том самом месте, откуда почти сутки назад я стартовал в бескрайние морские просторы.
* * *
Пляж был полон, и поэтому на меня никто не обратил внимания. Я лег животом на песок и тотчас уснул.
Я спал, наверно, часа два. Сон освежил меня. Продрав глаза, я сел, огляделся. К этому времени пляж почти опустел. День клонился к вечеру.
Спортивные брюки, бутылку с водой, плед, халат, бумажник, шлепанцы — никто не тронул. Словно на пляже перевелись воры. А ведь не далее как три дня назад здесь обокрали чету из Англии. А у меня никто ничего не тронул. Даже красивый камушек, подарок сына, в кармане брюк был на месте. Не было только сына и Ани. Я опять ощутил сильнейший приступ жажды. Я припал к бутылке, вода оказалась горячей, но меня это не остановило. Я отпил не меньше половины, оделся и отправился на поиски.
Нашел я их сразу. Прибрежный ресторанчик. Терраса. Столики под навесом. Илюша и Аня сидели спиной ко мне, лицом к морю.
…Недавно я получил ответ из лаборатории. На этот раз он касался Илюши. Плотный конверт. Письмо на мое имя. Официальное. С печатями. Не вскрывая, я смял его и положил в пепельницу. Поднес зажигалку. Смотрел, как сгорают мои сомнения и мой стыд. Налетевший порыв ветра разметал пепел по воздуху.
…Мой сын с увлечением поедал мороженое. Его пополневшие щеки лоснились. Глаза сияли, даже отсюда видно.
В какой-то момент Аня оглянулась, что-то произнесла. Клянусь, она смотрела на меня, меня не видя. Словно меня и не было. Словно я пустое место. Но я знал, что она сказала. «Еще не время…»
Потом Аня придвинулась к Илюше. Илюша, продолжая уплетать мороженое, повернул к ней радостное лицо. Потом оба снова принялись смотреть в сторону закатного моря. Они смотрели туда, где совсем недавно я боролся со смертью.
Вокруг меня текла жизнь, сновали официанты, галдели посетители. Несколько раз меня толкнули. Никто и не подумал извиниться.
Я постоял минут пять. Или десять. Или сто лет.
Господи, кто я? Что я здесь делаю? Где тот шутник, что играючи отправлял людей на тот свет? Куда он подевался? А что, если пошутить, вспомнив дни золотые? Для этого надо было себя чем-то взбодрить. Я подошел к бару.
Водка подействовала так, как я и ожидал. Самое время увенчать эту часть жизни чем-то экстраординарным. Ведь до полного краха полшага. Самое время для шутки. Шутка. Ну, конечно, шутка! Хорошая, надежная. Шутка не циркового фокусника или пароходного шулера, а работа великого мастера. Надо было поразить мир выдающейся, высококачественной шуткой. Этаким шутовством класса люкс, буффонадой буффонад. А что, если ускориться? Да так, чтобы весь мир остановился окончательно и бесповоротно — навек? А я буду как ни в чем не бывало ходить и рассматривать замершие, как изваяния, человеческие фигуры, без опаски накручивая им уши, строя «козу» и взъерошивая куафюры.
Мысли в голове выровнялись. Двинулись в одном направлении. В какой-то точке они совместились. Началось самое интересное. В какой-то момент разнородные звуки вокруг меня объединились в единый мощный поток и стали напоминать рокот океана. А потом наступила гудящая тишина.
Неведомая сила подняла меня над землей и швырнула в небесные просторы. Напитавшись эфиром, я разбух, как воздушный шар размером с аэростат, я плыл над притихшей, застывшей землей и видел людей, замерших в самых разнообразных позах. Так они будут стоять, пока мне не надоест.
Все в этом мире, пусть на краткий миг, было подчинено мне. Все живое будет бездействовать, я же буду витать в ноосфере, наслаждаясь одиночеством и своей кратковременной, но безраздельной властью.
Но очень быстро мне все это стало приедаться. Чувствовать, что все вокруг тебя замерло, чуть ли не умерло, а ты остался на всем белом свете один, не подчиняясь законам, по которым живет большинство, было невыносимым испытанием. Один во всем мире! Это ужасно! Одиночество тогда приятно, когда оно рукотворно и кратковременно, когда оно питает иллюзию, в которой нет места унынию. А тут вселенское одиночество, даже не одиночество, а мировая скорбь, подкатившая ко мне с неожиданной стороны. Если я усилием воли сейчас же не прекращу это хулиганство, носиться мне над землей, как ведьме на помеле, до скончания века. Добром это не кончится: поносишься так, поносишься и рано или поздно, не дожидаясь скончания века, околеешь. Я отдал своим необычным талантам приказ спуститься на бренную землю. Воображаемый аэростат бесшумно обмяк, и я снова оказался среди людей.
И тут же разнородные шумы нахлынули на меня: словно я вынул из ушных раковин ватные затычки. Я расправил плечи и осмотрелся. Я стоял на прежнем месте, возле барной стойки.
