Григорий Кружков. Йейтс как пример? — “Русский Журнал”, 2007, 2 ноября <http://www.russ.ru/culture>.
“То, что Йейтс предлагает современному писателю, это пример самоотверженного труда и упорства. Идеальный пример для поэта, приближающегося к среднему возрасту. Он напоминает, что кропотливая работа над собой, над своими стихами неизбежна, если вы хотите достичь удовлетворения результатом; он предупреждает вас, что, если вам удалось написать стихотворение в определенном ключе, вам нужно отбросить и забыть это, обратившись к новой области своего опыта и, соответственно, к новым поэтическим приемам. Он учит вас тому, как сама форма может стать источником поэтической энергии, как выбор размера может расширить ресурсы поэтической дикции. Он доказывает, что напряженное раздумье может стать полноценным эквивалентом вдохновения. И сверх того, он напоминает нам, что искусство есть сознательное действие, часть творческого усилия самой цивилизации”.
Станислав Кувалдин. Борьба Добра со Злом, последняя версия. В продажу поступила седьмая книга “Гарри Поттера”. — “GlobalRus.Ru”, 2007, 18 октября <http://www.globalrus.ru>.
“Если Хогвартсу суждено занять на культурологической карте место рядом со Среднеземьем и Далекой-далекой Галактикой, то реальный мир тоже может ожидать много всего интересного. Пожалуй, одно из важных отличий „Гарри Поттера” от других произведений „о Добре и Зле” — это то, что противостояние оказывается практически не связанным ни с какими атрибутами государства. <…> Иными словами — те, для кого эпопея Гарри Поттера оказалось в детстве самой главной и интересной книгой, будут прекрасно подготовлены к тому, что все важные для этого мира вопросы решаются вне и помимо любых хороших государств и даже не борьбой с нехорошим государством. Главное, что нужно, чтобы сражаться за Добро, — это собрать свое тайное общество и начать бороться за светлые идеалы, причем бороться не с империей, не с „Властелином на черном престоле” — а с таким же тайным обществом нехороших людей, столь же самоотверженно отстаивающим свои, прямо противоположные, темные идеалы. А государство оказывается в лучшем случае — пятым колесом в телеге. <…> То есть образы „Гарри Поттера” будут точнее всего описывать мир, в котором на острие всех конфликтов будут находиться террористические группировки и неправительственные организации”.
“Что же касается самих „Даров смерти”, с которыми Роулинг сделала все возможное, чтобы вызвать ассоциацию со свастикой, то здесь история получается совсем странной. Фактически предлагается отказаться от того, чтобы связывать этот символ со злом. Более того, объясняется, что его связь со злом — ситуативна и возникла недавно. Фактически же борьба Добра со Злом становится борьбой за овладение Реликвиями, создающими символ (в каком-то смысле — за право обоснованного использования такого символа). Борьба Добра со Злом, ведущаяся под знаком свастики, на обладание которой претендуют обе борющиеся стороны, — это, пожалуй, самое странное пророчество относительно будущего Европы. Ожидающие превращения Евросоюза в Четвертый Рейх могут решить, что „Гарри Поттер” — самая актуальная книга начала XXI столетия”.
См. также: Андрей Немзер, “Конец — делу венец. Издан русский перевод седьмой части истории Гарри Поттера” — “Время новостей”, 2007, № 188, 15 октября <http://www.vremya.ru>.
Илья Кукулин. Героизация выживания. — “Новое литературное обозрение”, 2007, № 86 <http://magazines.russ.ru/nlo>.
“По сути, апологеты и противники [Алексея] Иванова сходятся в одном: сегодня существует запрос то ли общества, то ли критиков на новую „Большую книгу” (недаром появившаяся недавно полугосударственная по источникам финансирования литературная премия называется именно так), или, как формулировали в 1920-е годы — „на нового Толстого”, и Иванов сегодня — главный претендент на удовлетворение этого культурного ожидания (Борис Кузьминский, вполне в духе таких предчувствий, назвал его „писателем-онтологом”), причем эту задачу писатель взял на себя по собственной инициативе, она не была ему навязана издательскими пиарщиками или рецензентами”.
“Литературные категории, в которых романы Иванова воспринимает большинство критиков, — странны и, пожалуй, опасны. Как уже было сказано, в рецензиях на сочинения Иванова обсуждается прежде всего вопрос, соответствуют ли эти опусы критериям „большой-настоящей-серьезной” литературы или нет. Но никто не поставил под сомнение единство явно существующего в сознании критиков „мысленного образа” „большой-настоящей-серьезной” литературы. Должна ли она представать обязательно в облике пудовых томов под шестьсот-семьсот страниц каждый? Может быть, она имеет право быть разнообразной, и грандиозные романы-эпопеи, в которых объяснено решительно все, — далеко не главное, или, во всяком случае, не единственное ее воплощение?”
Борис Куприянов. Оригинал превращаем в подделку. — “Искусство кино”, 2007, № 3.
“Фактически гуманитарная интеллигенция превращается в гигантскую маркетинговую корпорацию. По заказу мы берем явление культуры, оцениваем его рыночный потенциал, производим ребрендинг, раскручиваем, исходя из сегодняшних потребительских ожиданий, и выдаем готовый товар. Авангард, Пушкин, Иван Великий или Булгаков — не имеет значения, зависит только от воли заказчика. А уж о том, чтобы „культтовары” покупали, мы позаботимся. Мы по сути убиваем культурное явление, зато приобретаем неплохой товар. Наши дети вряд ли нас осудят: „Папа — работал, вас надо было кормить. Кто-то хот-доги продает, а наш — новое толкование Филонова””.
Александр Кушнер. Новые заметки на полях. — “Знамя”, 2007, № 10 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“Научных критериев нет. Ни оригинальная мысль, ни „образность”, ни „искренность” тоже сами по себе ничего не значат. Остается один критерий, „домашний”, приспособленный для „частного пользования”: стихи, доставляющие нам радость, — хорошие. Все остальные — плохие. Здесь, конечно, важно, кому — „нам”. Но я ведь и говорю: мой, частный, домашний способ различения хороших стихов и плохих”.
Вадим Леванов. Святая блаженная Ксения Петербургская в житии. Пьеса в клеймах. — “Урал”, 2007, № 10 <http://magazines.russ.ru/ural>.
Пьеса получила на конкурсе “Евразия-2007” первый приз в номинации “Пьеса для большой сцены”, принята к постановке в Александринском театре (Санкт-Петербург).
Евгений Лукин. Свадьба Рыси. Мифология абсурда в творчестве Александра Введенского. — “Топос”, 2007, 5 октября <http://topos.ru>.
“<…> поэтическая бессмыслица Александра Введенского оказывается далека от абсурда. Семантический эксперимент поэта как способ объективного отражения реальности сопровождается поиском новых сочетаний словесных символов и понятий, имеющих традиционную историческую и мифологическую основу. Подобно тому, как русская авангардная живопись ХХ столетия зиждется на древнерусской иконописи и „скифской пластике” (Давид Бурлюк), так и русская поэзия бессмыслицы имеет свои древние религиозные и национальные истоки”.
Юрий Малецкий. Случай Штайна: любительский опыт богословского расследования. Роман о романе. — “Континент”, № 133 (2007) <http://magazines.russ.ru/continent>.
От редакции: “Предлагаемый читателю роман о романе Юрия Малецкого своим появлением обязан журналу „Новый мир”. Это именно новомирским нашим коллегам пришла идея опубликовать подборку откликов на нашумевший роман Людмилы Улицкой „Даниэль Штайн, переводчик”. Попросили высказаться на эту тему и Малецкого. Однако его „реплика” превзошла все ожидания и возможности новомирской подборки: мало того, что проделанный анализ „Даниэля Штайна” количественно едва ли не соперничал с самими романом Улицкой, выступление Малецкого по своей проблематике, ширине и глубине охвата превратилось в серьезный (и, на наш взгляд, чрезвычайно удачный) опыт апологии Церкви „от противного”. В итоге получилась вещь, сопоставимая с „Вечным Человеком” Честертона и „Просто христианством” Льюиса, из которой „Новым миром” была опубликована едва ли десятая часть. Мы же печатаем труд Малецкого целиком — и помещаем его не в разделе „Религия” или „Литература и время”, не в рубрике „Прочтение” или „У книжной полки”, а непосредственно в „Литературной гостиной ‘Континента‘”, на законном месте художественной прозы. Потому что произведение Юрия Малецкого мы считаем не затянутой критической статьей и не богословским трактатом, а художественным произведением, очень своеобразного жанра, художественно-философской прозой — романом о романе, как и было сказано. И право отнестись к тексту Малецкого именно таким образом дает нам в числе прочего следующее обстоятельство: у Малецкого, как представляется нам, получилось то, что самой Улицкой удалось не вполне, — живой, объемный и по-своему симпатичный главный герой — Даниэль Штайн, переводчик ”.
