— Вот увидишь, что это правда, — сказал он и больше не стал говорить об этом.
Но на следующий день Амастан пошел на другой конец селения, привел к ней старого Азелуана, и тот подтвердил этот невероятный факт.
— Если в пустыне льет дождь, то это страшный ливень с грозой, — сказал старик. — Он так силен, что земля не успевает впитать воду, она собирается в уэдах и образует мощные потоки. Когда в небе появляются облака, мы ищем места где повыше.
Она все равно не очень ему поверила, подумала, что Амастан просто подговорил старого погонщика верблюдов, который и подтвердил эту сказку, но теперь вспомнила тот разговор и, когда стемнело, повела Такамат вверх по склону скалистой долины. Идти здесь было трудней, они продвигались гораздо медленней, приходилось пробираться меж скал и огромных валунов, но скоро Мариата заметила у Такамат особый дар находить лучший маршрут. Тогда она наконец-то влезла на спину верблюдицы и дала отдохнуть своим усталым костям. Последние несколько недель они шагали бок о бок. Мариата стала уже слишком тяжела для этого небольшого животного и теперь была рада, что щадила Такамат. Верблюдица двигалась осторожно и расчетливо, значит, не очень устала. Интуиция не подвела Мариату. Ближе к рассвету с шорохом стали падать первые капли, оставляя на скалах, покрытых пылью, темные пятнышки. Скоро Мариате уже пришлось искать убежище. Дождь вдруг полил как из ведра. Со своей удобной позиции на склоне она с изумлением смотрела, как в уэд стеной хлынула огромная, пенистая, коричневая волна, несущая за собой песок и вымытую почву. Если бы они сейчас были там, внизу, то беспощадный поток в одно мгновение смыл бы и унес с собой и ее, и Такамат. Совсем скоро Мариата уже вся дрожала от холода. Впрочем, может быть, больше от потрясения, которое она пережила, представив, что могло случиться, если бы они оставались на дне уэда.
Сезон дождей пробудил к жизни невиданные прежде силы пустыни. Отовсюду, из каждой щели, из любой мельчайшей дырочки полезли какие-то травки, и Такамат их тут же выщипывала. Окруженная этим неожиданным изобилием, животворящей энергией, все свои силы, все внимание Мариата теперь отдавала растущему в ней ребенку. Ее живот распухал, как тесто на дрожжах, хотя непонятно было, куда ему еще расти. Мариата спрашивала себя, в какой же момент зародилась в ней новая жизнь, этот огромный ребеночек, и никак не могла собраться с силами, чтобы посчитать недели и месяцы обратно, до смерти Амастана и далее. Совершенно выбившись из сил, она раскачивалась в седле в такт движениям верблюдицы и то и дело сползала, обеими руками вцепившись в его резную, раздвоенную деревянную рукоятку. Никогда в жизни Мариата еще не чувствовала такой усталости.
Потом настал день, когда, продолжая двигаться вперед, она ощутила под платьем струю влаги. Сначала Мариата подумала, что это моча, хотя в последние несколько недель она почти не ходила по малой нужде. Потом вдруг живот пронизала столь резкая боль, что Мариата раскрыла рот и согнулась пополам. Через минуту боль утихла, но прошло немного времени, и нахлынула новая, а потом еще и еще.
Мариата родила в холмах Адрар-Ахнет. К родам она отнеслась как к обычному делу, не паниковала. Да и к чему? Все равно рядом не было ни души, никто не мог ей помочь. Она разделась и нараспев произнесла нужные слова, которые должны отпугнуть всех джиннов от самых уязвимых ее мест. В песчаном углублении между двумя красноватыми крошащимися утесами, совершенно одна, если не считать терпеливой верблюдицы, открытая пылающему глазу солнца, Мариата присела на корточки и стала тужиться, потея и не забывая молиться. Когда над горой Тиннирет взошла луна, ребенок наконец-то выскользнул из нее и явился на свет под перекличку шакалов, вышедших на ночную охоту.
Дрожа от слабости, Мариата завязала узлом и перерезала пуповину, длинную и толстую, как змея. Она видела, как это делают женщины ее племени. Роженица повесила ее на куст, чтобы высушить. Послед, запах которого мог привлечь шакалов, она закопала в землю, оставив маленький кусочек, который съела, чтобы часть ребенка всегда оставалась в ней и мать могла бы драться за его душу с полчищами Кель-Асуфа.
Ребенок оказался здоровый, крепкий и спокойный. Он лежал на песке и извивался как червяк, словно ему уже сейчас хотелось встать на ножки и побежать. Мариата провела рукой по крошечному пухлому личику, прижала и слегка прикрыла веки, погладила густые черные волосы, которые уже подсыхали, обдуваемые прохладным ночным ветерком. Она омыла дитя песком и положила в мягкую кожаную сумку, которую ей сшила инеден, женщина-кузнец. Рядом Мариата вонзила в землю нож, чтобы отпугивать злых духов. Пока ребенка не станет защищать от джиннов собственное имя, полученное в ходе ритуала, который проводится на шестой день после рождения, злые духи представляют для него серьезную угрозу. Затем она очистилась сама, стараясь делать это как можно лучше, закидала свежим песком место, где рожала, только потом надела изорванное платье, легла и свернулась клубком вокруг нового живого существа, которое создали они с Амастаном.
Ел ребенок быстро и легко и, по-своему решая задачу выживания, ни разу не пожаловался, словно понимал, что они попали в весьма непростую ситуацию, и не хотел привлекать к себе внимание дурного глаза. Следующие два дня Мариата отдыхала и набиралась сил. Она не могла наглядеться на своего ребеночка. Гугукала с ним, пела ему не только детские песенки, которые помнила еще с малолетства, когда жила в Хоггаре, но и печальные, даже военные. Когда ребенок впервые открыл глаза, они оказались темными, как ночь. Мариата на секунду даже испугалась, хотя не знала, самого ли малыша или за него.
На третий день, в самую знойную пору, Мариата подошла к бурдюку, подвешенному на ветке куста, где сушилась и пуповина. Она хотела набрать воды и спугнула какое-то существо, которое вдруг раздробилось на сотни белых прозрачных кусочков, порхнувших в ослепительно-синее небо. Несколько секунд женщина смотрела, ничего не понимая, а потом до нее дошло, и она улыбнулась. Это были бабочки, маленькие и хрупкие, с бледными полупрозрачными крылышками, сквозь которые виднелось солнце.
— Если вы можете жить в таких местах, то и мы не пропадем, — прошептала она.
Вечером шестого дня Мариата встала и торжественным шагом трижды обошла вокруг ребенка и верблюдицы. Ближе этих двух существ у нее теперь никого не осталось. Не было и барашка для свершения обряда, да и инедена, который принес бы его в жертву, поэтому Мариата попросила Такамат, чтоб та позволила взять немного крови из своей шеи. Она проделала все очень осторожно, и надрез получился совсем неглубокий. Потом мать со своего пальца дала ребенку попробовать крови, но он все отворачивал личико, молотил руками воздух. Видно, ее солоноватый запах ему не понравился. Мариата вздохнула и все-таки заставила малыша принять немного в себя. Это было необходимо, чтобы Кель-Асуф не проник в него через рот. Потом мать тоненькой веточкой нарисовала в уголках его глаз и на лбу узор в виде гусиных лапок, чтобы зрение было острым, а ум крепким. Когда кровь подсохла, она перевернула ребенка и проделала то же самое на его спине и ногах, чтобы дать ему силу и защиту. На животе крохи мать написала имя и шесть раз вслух объявила его всему миру, чтобы все знали этого человека, племя и родословную, по материнской линии восходящую к Тин-Хинан. Потом она сняла амулет, достала из него маленький свиточек и старательно, высунув от усердия язык, крохотными аккуратными буковками вписала прозвание нового человека рядом с именами тех двоих, кто его породил.
Мариата сорвала с ветки высушенную пуповину, положила на скалу, сосредоточенно отбила, пока та не стала плоской, разрезала вдоль на три тонкие полоски и заплела так красиво, что сама Тана похвалила бы ее искусную работу. Она сняла амулет с красивого, унизанного бусами шнурка, на котором тот висел до сих пор, снова связала эту веревочку и повесила обратно себе на шею. Потом продела в амулет плетенку, только что сделанную из пуповины, обмотала ее вокруг ребенка и положила его в сумку. Теперь этот амулет обладал величайшей силой, какую только можно представить. Если уж он не защитит ее дитя от злых сил, то ничто другое и подавно.
На седьмой день она распутала ноги верблюдицы и повела ее по длинному сухому руслу, которое выходило на равнину. Потом они вышли в долину и в самом ее начале наткнулись на колодец Азиб Амеллул. Там Мариата встретила нескольких кочевников, которые приветствовали ее криком: «Исалан? Что нового?» — и восхвалили красоту ребенка. Это были простые добрые люди. Несмотря на то что сами были бедны, они не отпустили Мариату сразу, а настояли на том, чтобы зарезать для нее козу. Целых два дня Такамат делила пастбище с их животными, а с Мариатой они обращались как с королевой, которой случилось их навестить. Женщины у них говорили на странном диалекте языка тамашек. Мариата такого прежде не слышала. Слова они произносили резко и в нос, сильно растягивая гласные. Им было очень любопытно знать, почему она одна и куда направляется.
