Они тогда рухнут сами, эти энергетические колоссы на глиняных ногах, потому что…
— они — сами — ничто!»
580
Странное это время воспитало по своим законам бесчисленные толпы угрюмых мальчиков и девочек в тяжёлых чёрных ботинках, решительно шествующих по гулким мостовым. Они идут в будущее с лицами сирот…
Мальчики и девочки в чёрном
думают и действуют,
как безотцовщина,
беспризорщина,
и в душах их гуляют ночные сквозняки
всех вокзалов
опустошаемой страны,
— украденной — у — них.
«Подождите же вы, несмышлёные и беспощадные, хоть чуть-чуть! — кричал бы им всем Цахилганов. — Не торопитесь перечёркивать нас как вольных и невольных разрушителей будущего. Мы ещё живы,
— полуживы —
и мы не успели, не смогли, не сумели стать опорой для вас. Но…
У вас есть отцы!»
Сын — Божий — хотя — спасти — свою — тварь — отческих — ядр — не — отступи — не — отступи…
Однако человек в милицейской форме, снова принявшийся вертеть ручку регулятора, вдруг решительно установил стрелку ровно посредине,
чтобы не ошибиться и не напортачить ненароком.
— Этими вертелками ничего не открывается, — почёсывал он залысины под фуражкой. — Написано хрен знает, по-каковски. На трезвую голову не поймёшь… Короче. Ищите ключи! В темпе. Ломать их придётся, если они не разомкнутся, эти холодильные ваши камеры х-хранения,
— ранения — ранения — лишь — долетал — до — сознания — Цахилганова — обрывок — слова — будто — эхо —
а пока я тут всё опечатаю.
581
Заместитель главврача по хозяйственной части держался за свой портфель двумя руками. Он предлагал подождать, когда разыщут и привезут главного,
а ещё — прозектора Самохвалова, за которым уже посылали машину дважды, но безуспешно.
— Ломать? Не дам! Ни сегодня, ни завтра! Я лучше морг на неделю закрою! — возмущался хозяйственник, заслоняя камеры спиною заранее. — Нам их прислали в качестве гуманитарной помощи из-за рубежа! Понимаете? Запчастей к ним нет… Целый самолёт медикаментов просроченных доставили — на помойку. А камеры для трупов новёхонькие оказались. Просто замечательные. И что? Крушить?… Только через мой труп.
Следователь взял свою красную папку под мышку:
— Ну, если Западу лучше гуманитарно помогать нашим покойникам, а не живым, то он ещё пришлёт! Такие же клетки. Холоднющие. Даже лучше… Не беспокойтесь,
— покойтесь — покойтесь — покойтесь — граждане — товарищи —
он нас всех скоро переморозит, в темпе! Благодетель ваш.
— Чего это он мой? — не верил следователю хозяйственник с портфелем. — Оттуда хлам везут самолётами, а чтобы качественная медтехника снова к нам попала — сомневаюсь. Редчайший случай был.
Милиционер подумал, упруго переминаясь с ноги не ногу, однако продолжил
с ещё большим упорством:
— Зря переживаете! В чём, в чём, а в этом он нам завсегда поможет… В первую очередь агрегаты для мертвецов не кому-нибудь, а нам Запад направит,
— правит — правит — правит — Запад —
в целях облегчения новой нашей жизни,
так сказать.
582
Но вот чужие слова перестали дробиться и рассыпаться. В душе Цахилганова наступила тишина. Даже сильный стук в дверь, раздавшийся сразу после полудня, никак не нарушил его безразличия. Крики, топот, растерянные голоса, тихое рыдание во дворе, возле машины «скорой помощи», всё это оставалось по ту сторону никелированой дверцы. Лишь вялая мысль появлялась иногда в его сознании: «Я блокирован. Именно тогда, когда стал готов к поступку. Я лишён возможности действия…
Мы все лишены возможности действия. Так или иначе… Скоро я потеряю последнюю способность:
осознавать что либо
в импортном этом плену…»
И улавливалось мысленным взором Цахилганова уже немногое, плохо различимое в кромешной тьме: присутствие близкое кого-то,
— чей — белый — халат — накинут — был — на — арестантскую — робу —
и всё на том.
Мерещится, мерещится пустое. Никаких заключённых медиков тут быть не может…
Как вдруг, именно с той стороны, последовало сильнейшее внушение, напоминающее властно: большие полушария есть совокупность анализаторов, которые разлагают сложность внешнего и внутреннего мира на отдельные элементы и моменты и затем связывают проанализированные явления с той или иной деятельностью организма. Деятельность же организма может быть не только физической, продолжалось внушение. Куда более мощная деятельность — это деятельность ума и души.
Поступок — ума — поступок — души?
…Мир влияет на мозг, изменяя сознанье.
…Но и мозг влияет на мир, изменяя его!
583
Приток странной силы ощущался теперь Цахилгановым в самом себе. Жизнь тела, возможности тела — не всё, далеко не всё! Ибо дана нам свыше не единичная, но тройственная — тройственная! — ипостась,
тело, дух, душа.
А иностранные клетки-ловушки властны лишь над телами.
И только!..
Одним усилием воли он попытался собрать воедино — душу и дух. Дабы, воссоединившись, они оказались готовыми к невероятному действию. И он ощутил вдруг на своих ладонях горячую боль от вращаемой, норовящей вырваться, рукоятки. Клеть со скрежетом и тонким металлическим посвистом, летела, раскачиваясь, в глубину шахты,
— подожди — Стеша — «Ослябя» — включится — скоро — дремавший — десятки — лет — под — землёй — грозный — «Ослябя» — и — что — по — сравненью — с — ним — твой — маленький — глупый — подвиг!
За решёткой скрипучей клети высвечивались, и меркли, и уползали вверх близкие высверки антрацита. Замелькали потемневшие доски обшивки…
Цахилганов почувствовал сильный толчок —
от того, что клеть остановилась.
И сыпалась потом недолго, с тихим посвистом, угольная пыль с километровой толщи чёрного, тяжёлого неба. Струился по тёмному краю, в водоотводе, чёрный ручей…
584
Но, совсем некстати, всё окружающее вдруг побледнело, обесцветилось враз — от обострившегося до сердечной тупой боли сомненья: отец Степаниды — он, Цахилганов?
Опять нахлынул этот нервно-паралитический яд, и откуда он только берётся…
Душевно Цахилганов — с ней. С дочерью. И точка.
Но… Чья в ней кровь? Его ли продолженье — она?
Вот оно — подозрение, преграждающее путь…
Однако картина происходящего в старой шахте понемногу восстановилась сама собою. Медузьи липкие прикосновения боли отпустили сердечную мышцу. И даль бесконечных коридоров снова ощущалась сырым дыханьем земли. И редкий стук капель с чёрных стен казался оглушительным…
Слаженное движенье ума и души затем ускорилось. Но что-то рассказывает, рассказывает ему запыхавшийся Дула Патрикеич, бегущий в резиновых сапогах по узкоколейке, с двумя респираторами в руках, с тяжёлым аккумулятором на боку —
настырный служака в шахтёрской каске,
старательно высвечивающий лампою со лба —
тёмное пространство,
которое не обязательно высвечивать, совсем не обязательно теперь, когда…
— Стой! Сынок, да как же можно — без снаряженья? Никак нельзя, калёно железо!.. Душа, она в чём держится? В спецодежде. А без этого не вижу я тебя совсем, а только чую… Я тебе что, собака борзая, по нюху за тобой носиться? Да не лети ты так, не успеваю я…
Отстань, старик! Отстань ты со своей громыхающей материей! Не до тебя… Не до неё…
585
Промчалась перед мысленным взором Цахилганова и осталась далеко позади узкоколейка. Но Патрикеич в резиновых сапогах стремительно шлёпал уже в боковом штреке, по пляшущим световым бликам,
— грунтовые — воды — которых — здесь — не — должно — было — быть — всё — же — поднялись —
и вопил на бегу:
— Ой, утопну… Колдобина на колдобине! Ну, попал я в сиськину кулигу… Как пить дать, утопну. Воды-то сколько! Они ведь, учёные прежние, свою систему самоосушения тут наладили, вроде — на века. А видишь чего?.. Да погоди ты! Не поспеваю я за душой твоей, калёно железо… Радикулит у меня. Недостаток кальция в костях. И так уж два раза грохнулся я. Навернулся под клетью,
всю эмалировку с таза сбил…
Шумный плеск заглушал слова Дулы. Они были не важны Цахилганову совершенно,
— ну — что — коловратии — далёкого — прошлого — умершие — многие — десятилетия — назад — ожили — вы — в — шахтной — поднимающейся — из — недр — воде — плаваете — ли — умеющие — побеждать — смерть?
Промелькнула тем временем в сознании дощатая обшивка трансформатора. Потом — счётчик метана, показывающий запредельный его уровень.
