Жозефина хотела заплатить. Ширли не согласилась. Они долго ругались перед кассой, Дениза потешалась, глядя на них. В итоге Жозефина одержала верх.
Подруги возвращались домой, любуясь своими отражениями в витринах, то и дело отвешивая друг другу комплименты.
— Помнишь, всего год назад ты чуть не силком тащила меня делать мелирование. И на нас напали — как раз на этой улице.
— И я тебя защитила!
— Да, меня страшно удивила твоя сила. Ширли, умоляю, открой мне свою тайну. Я ужасно хочу ее узнать.
— А ты попроси Бога, он все тебе расскажет.
— Не шути с Богом! Нет уж, сама мне скажи. Я тебе все рассказываю, во всем тебе доверяю, а ты нема как рыба. Я уже взрослая, ты сама говоришь, что я изменилась. Мне уже можно доверять.
Ширли остановилась и долго, внимательно смотрела на Жозефину.
— Эта история касается не только меня, Жозефина. Я не хочу подвергать своих близких риску. Когда я говорю «риск», я имею в виду серьезную опасность, тектонические колебания, землетрясение…
— Нельзя всю жизнь что-то скрывать.
— Отчего же, у меня вот неплохо получается. Жозефина, я честно не могу рассказать. Не проси у меня невозможного.
— Я не смогу хранить секрет, который может хранить даже Гэри? Ты считаешь меня такой слабой? Посмотри, как мне помогло, что ты узнала про мою книгу…
— Но мне вовсе не нужна помощь, я храню эту тайну с самого детства. Меня и воспитывали втайне. Это моя вторая натура…
— Я знаю тебя восемь лет, Ширли. Никто ни разу не приставал ко мне с ножом к горлу, чтобы я что-нибудь про тебя рассказала.
— Это верно.
— Ну и…
— Нет. Не настаивай.
Они долго шли молча. Жозефина взяла Ширли под руку.
— А почему ты мне сказала, что ты очень богата?
— Я тебе такое сказала?
— Да. Я предложила тебе денег в долг, если у тебя проблемы, а ты сказала «брось, я очень богата»…
— Видишь, Жозефина, как опасны могут быть слова, когда люди становятся близки — перестаешь следить за своей речью. С тобой я плохо себя контролирую, и слова выскакивают наружу, как в твоей истории про пазл. Глядишь, ты и сама откроешь истину… в какой-нибудь очередной шикарной раковине!
Обе расхохотались.
— Отныне буду целыми днями разгуливать по туалетным комнатам. Заведу себе такую причуду. Раковина-раковина, скажи мне откровенно, кто эта женщина, которую я безумно люблю и которая тут напускает туману?
Ширли не ответила. Жозефина вспомнила ее замечание про слова, которые вырываются ненароком и предают нас. Накануне ее очень взволновало внимание Филиппа. И, к чему лукавить, ей понравилась эта нежность в его голосе. Она положила трубку, удивляясь нахлынувшим на нее чувствам.
В лифте, под бледным мертвенным светом молочно-белого плафона, Ширли спросила: «О чем ты думаешь, Жозефина?» Та тряхнула головой и ответила: «Ни о чем». Двери лифта открылись. На коврике возле двери Ширли сидел мужчина, одетый в черное. Он увидел их, но не встал. «Oh! My God!» [65] — прошипела Ширли. Повернувшись к Жозефине, она шепнула: «Будь естественной, улыбайся. Говори по-французски, он не понимает. Возьмешь моего сына к себе переночевать?»
— Конечно!
— А главное, можешь покараулить его, чтобы он не зашел домой, а сразу пошел к тебе? Этот человек не должен знать, что он живет здесь вместе со мной, он считает, что Гэри учится в пансионе.
— Ладно…
— Я сама к тебе зайду, когда он уйдет, но до тех пор пусть мой сын на пороге не появляется.
Она поцеловала ее, стиснула ей плечо, подошла к человеку, который по-прежнему сидел на коврике, и беспечно бросила: «Hi, Jack, why don’t you come in?» [66]
Гэри тут же все понял, как только Жозефина упомянула человека в черном.
— Портфель у меня с собой, я сразу от вас пойду завтра в школу… скажи маме, чтобы она не беспокоилась, я сумею за себя постоять.
Во время ужина заинтригованная Зоэ задавала вопросы. Она вернулась из школы раньше, чем Гортензия и Гэри, и успела заметить человека в черном.
— Этот мсье — твой папа?
— Зоэ, замолчи! — оборвала ее Гортензия.
— Но я имею право спросить!
— Он не хочет об этом говорить. Ты сама видишь. Не терзай его.
Зоэ поднесла к губам кусок запеканки, откусила совсем чуть-чуть и с грустным видом отложила вилку.
— Да все потому, что вот я очень скучаю без моего папы. Мне бы хотелось, чтобы он был с нами. Без папы плохо, вот.
— Зоэ, кончай ныть! — воскликнула Гортензия.
— Мне все время страшно, что его сожрут крокодилы. Крокодилы такие злые…
— Тебя же они не съели этим летом, — резко ответила Гортензия.
— Нет, но я была очень осторожна.
— Ну и скажи себе, что папа тоже будет очень осторожен.
— Он иногда такой рассеянный… Он иногда долго-долго стоит и смотрит им в глаза. Он говорит, что учится читать их мысли.
— Хватит молоть чушь!
Гортензия повернулась к Гэри и спросила у него, не хочет ли он заработать немного карманных денег, приняв участие в дефиле.
— У «Диора» ищут высоких, интересных, ярких юношей для участия в показе.
Ирис спрашивала, нет ли у нее приятелей, которых это может заинтересовать.
— Она спрашивала про тебя… Помнишь, мы ходили с ней в фотостудию. Она тебя считает очень красивым…
— Я не уверен, что действительно хочу, — сказал Гэри. — Не люблю, когда меня одевают и трогают мои волосы.
— Но там будет клево! Я пойду с тобой.
— Нет, спасибо, Гортензия. Но я с удовольствием посмотрю фотосессию с Ирис. Мне хотелось бы стать фотографом, вот что я думаю.
— Я думаю, можно туда съездить. Я спрошу…
Когда ужин закончился, Жозефина принялась убирать со стола. Гэри складывал тарелки в посудомоечную машину, Гортензия вытирала стол губкой. А Зоэ, совсем расквасившись, сидела и бормотала: «Хочу папу, хочу папу». Жозефина обняла ее и отнесла в кровать, по дороге нарочито жалуясь, что она такая тяжелая, ужас просто, а какая большая, а какая красивая — словно звездочка!
Зоэ вытерла глазки и спросила:
— Мам, ты правда думаешь, что я красивая?
— Ну конечно, радость моя, иногда я смотрю на тебя и думаю: «Что это за красивая девушка у нас тут живет?»
— Такая же красивая, как Гортензия?
— Такая же красивая, как Гортензия. Такая же шикарная, как Гортензия, такая же неотразимая, как Гортензия. Единственная между вами разница — Гортензия это знает, а ты нет. Тебе кажется, что ты маленький гадкий утенок. Я неправа?
— Тяжело быть младшей сестрой…
Она вздохнула, повернулась на бочок и закрыла глаза.
— Мам, я могу сегодня не чистить зубы?
— Ладно, но только в порядке исключения…
— Я так устала…
На следующий день, ближе к полудню, в дверь Жозефины постучала Ширли.
— Мне удалось убедить его уйти. Это было непросто, но он ушел. Я ему сказала, что не стоит больше сюда приходить, что в здании находятся осведомители…
— И он тебе поверил?
— Думаю, да. Жозефина, я кое-что решила сегодня ночью. Я уеду… Сейчас конец ноября, он не должен скоро вернуться, но мне надо уехать… Я отправляюсь на Мюстик.
— Мюстик? Остров миллиардеров, где живет Мик Джаггер и принцесса Маргарет?
— Да. У меня там дом. Туда он не приедет. Дальше будет видно, но пока я не могу здесь оставаться.
— Ты переедешь? Ты меня бросишь?
— Ты, между прочим, тоже хотела переехать.
— Это Гортензия хотела, а не я.
— Знаешь, что мы сделаем? Все поедем на Мюстик отдохнуть, а потом я там останусь. Гэри уедет с тобой, чтобы закончить школу и сдать выпускные экзамены. Глупо ему школу бросать, он уже так близко к цели. Можешь посмотреть за ним?
Жозефина кивнула.
— Я ради тебя что хочешь сделаю…
Ширли взяла ее руку, сжала.
— А потом посмотрим. Еще куда-нибудь переедем. Я привыкла…
— Ты по-прежнему не хочешь рассказать мне, что происходит?
— Я скажу на Мюстике, в Рождество. Мне там будет спокойней.
— Но тебе, по крайней мере, не угрожает опасность?
Ширли слабо улыбнулась.
— В данный момент нет, все в порядке.
Марсель Гробз потирал руки. Все шло как по маслу. Он расширил свою империю, перекупив братьев Занг, обскакав немцев, англичан, итальянцев и испанцев. Он выиграл эту партию в покер. И теперь все ниточки были в его руках. Ему удалось обвести вокруг пальца Анриетту, и он снял большую квартиру рядом с офисом для Жозианы и Младшего. Квартиру в хорошем доме с консьержем, телефоном, Интернетом, высокими потолками, сияющим, как в Версале, паркетом и богато украшенными каминами. Народ весь непростой, белая кость: бароны, баронессы, премьер-министр, академик и любовница крупного промышленника. Он был уверен: Жозиана вернется. Вернется как пить дать. Утром он поднимался к себе в кабинет на цыпочках, тихо-тихо, на пороге закрывал глаза и говорил себе: «Может, она уже здесь, моя перепелочка! Пузатенькая моя блондиночка! Сидит себе за столом, зажав трубку между плечом и ухом, и, как войду, скажет мне — звонил мсье такой-то, а мсье сякой-то ждет свой заказ, давай, пошевеливайся, Марсель! А я ничего не стану отвечать, я суну руку в карман и достану ключи от квартиры, чистенькой, отремонтированной, пусть подождет меня там после работы. Пусть отдыхает, ленится, объедается говяжьими отбивными и бараньими ножками, чтобы Марсель Младший родился щекастеньким, крепеньким, голосистым. Пусть целыми днями нежится на большой кровати в нашей спальне, поедая фруктовое пюре, жирного лосося и зеленую фасоль. В спальне не хватает разве что занавесок… Попрошу Жинетт этим заняться».
