ужас происходящего. Я очень хорошо помню этот вечер.
Заходило солнце, и запад был багровым. На широком дворе
одной из краснопресненских школ выстроились повзводно
уезжающие на спецзадание студенты. Помню Николая в этот
момент – высокий, русоволосый, он смотрел на кроваво-
красный запад широко распахнутыми глазами... Что видел он
там?
Судьбу поколения, так хорошо предсказанную им в
стихотворении «Мы»? Может быть, именно в тот момент он
особенно ясно понял это, почувствовал, что «Мы» – это стихи о
нѐм самом, о его товарищах, что «ушли, не долюбив, не докурив
последней папиросы», в бой за мир, в бой, который помешал им
прожить большую жизнь и дойти до потомков в творениях, а не
только в «пересказах устных да в серой прозе наших
дневников...».
...Скомандовали всем построившимся: "Разойтись,
попрощаться!" Видно, и у меня в этот момент шевельнулось
какое-нибудь тяжѐлое предчувствие и горестно сжалось сердце,
только я бросилась к Николаю, и мы крепко обнялись. Хотя
перед этим долго не виделись и не подходили. Он очень меня
обидел, и я уже не верила ему. А тут – все по боку, все обиды и
недоразумения, все забылось в один миг. Бросились в объятья,
крепко расцеловались. Сказали ли что-нибудь? Не знаю.
Наверное, сказали какие-то ничего не значащие слова. Главное
было не в них... Ребят снова построили и повели. Ушли они –
еще не на саму войну, но уже почти, ушли на спецзадание и для
84
многих это было началом пути военного. И многие уже в
мирную жизнь так и не вернулись. В том числе и Николай. А все
то, что он не сказал мне тогда – он потом написал в
пронзительных по искренности нескольких письмах, солдатских
письмах...
Это была наша последняя встреча...
Ирина Пташникова вспоминает
(Текст воспроизведен по аудиозаписи рассказа
И.В.Пташниковой автором)
1.
Мы познакомились на первом курсе исторического
факультета МГУ, где одновременно учились с ним. Это набор
1937 года. Двести человек, двести с лишним в то время набрали:
половина – иногородних, вторая половина – москвичей. И вот
иногородние жили в общежитии, в центральном студгородке,
ЦСГ, на Стромынке, где наши комнаты были неподалеку друг
от друга.
Занятия проходили в основном в старом здании МГУ, это
на Моховой, и на улице Герцена 5 был исторический факультет,
где обычно мы на занятиях и встречались в одной языковой
группе, в одном практикуме. Как-то на первом курсе слишком
много было разнообразных впечатлений от Москвы. У меня
появилась масса возможностей в различные кружки записаться.
А Николай был с первого же курса, сразу у него
единственное увлечение, кроме… (он учился очень старательно
и хорошо) – это поэзия была. Надо сказать, что я с детства очень
любила всегда стихи. В детстве раннем и стихи от мамы
услышанные, а потом и прочитанные, как-то я приучилась
запоминать их. И очень много читала, и очень много наизусть
запоминала. Сама я не пыталась писать никогда, но
интересовалась этим.
И вот на истфаке, как-то знакомство и дружба, сближение с
Николаем произошли-то на почве поэзии. Помню, как-то я
читаю выпуск многотиражки университетской «Московский
85
университет», где была литературная страница, которую
редактировал Болховитинов, в то время студент, немножко
старше нас. Он был на втором или на третьем курсе.
Впоследствии это писатель известный, многолетний редактор
журнала «Наука и жизнь». И там же, на этой литературной
странице, появились первые стихи Николая Майорова, в
университете. И он как-то сразу выдвинулся в первые ряды
студентов-поэтов. Вот, собственно говоря, до войны у него
ничего не было опубликовано, кроме стихов, которые
печатались в многотиражке университетской «Московский
университет».
Познакомились так поближе мы с Николаем при чтении
этой литературной страницы вышедшего только что номера
«Московского университета». И там были стихи. В одних
стихах… Стихи были посвящены мне другим поэтом,
второкурсником Володей Скворцовым. И там были такие слова
или «что-то профиль строгий твой вижу…» или «взгляд
коричневых глаз…». Вот что-то такое. Как он торопится на
лекцию и рассказывает: «Вот и вход. Обгоняя звонок рывком,
вот и лестница змеем разлеглась посреди колон». Я это читаю и
слышу такое ироническое хмыканье у меня за спиной: «Хм,
лестница змеем». Смотрю: это Коля стоит. «Тоже образ
придумал!».
И вот мы сперва начали обсуждать это стихотворение, но
оно было посвящено мне. Ему это как-то не очень понравилось.
И уже вечер мы провели вместе в библиотеке, на третьем этаже
мехмата, в читалке, вернее, где наши места оказались рядом. И
мы проговорили весь вечер и потом возвращались в общежитие
вместе, это из центра в Сокольники. И вот с тех пор, вот с этого
стихотворения, у нас началось, так сказать, близкое знакомство.
Сперва — о стихах. Я знала наизусть очень много стихов. В
то время и не очень известную для нас и Цветаеву Марину, и
Ахматову. И многое наизусть ему рассказывала, а он мне в ответ
свои стихи читал. И меня поразило, насколько у него
действительно настоящие… (вот любил он это слово
«настоящие») стихи.
86
Потом познакомились поближе. Стали чаще бывать вместе.
Все возвращения домой, считай, были они совместные. И он
мне понемножку рассказал о себе. Он приехал в Москву из
Иванова.Родители Петр Максимович Майоров, участник
Первой войны четырнадцатого года. Ну, он был плотником по
профессии, не очень грамотный человек. Но много, видимо,
читавший. (Впоследствии мы с ним десять лет переписывались,
с Петром Максимовичем. Его письма сохранились, и я сдала их
в ЦГАЛИ, в архив). И мама его Федора Федоровна, маленькая,
щупленькая.
Вот кроме Николая, был у еще них старший сын 1909-го
года –Алексей,еще в тридцать девятом году на
Халхин-Голе он воевал,летчик. Следующий сын был
Иван, вот он погиб в эту войну, сорок первого – сорок пятого
года. Затем был Виктор. Виктор по профессии – инженер, но
военный инженер. И Александр, самый младший, который в
войне участия не принимал.
Ну, вот так познакомились мы с ним. Ну, а потом,
собственно, такое знакомство с разговорами, в основном, о
стихах, о поэзии. Николай стал приглашать меня на занятия
литературного кружка. Есть такая фотография, появилась перед
войной, в сороковом году. Этот литературный кружок, которым
руководил в то время орденоносец Долматовский, и Маргарита
Алигер приходила. Так мы гордились. И вот есть фотография,
на которой показано занятие этого кружка. Видим там –
Николай Майоров, и его друг, наш сокурсник, Немировский
читает стихи.
Ну, и вот как-то Коля мне предлагает: «Хм, ты знаешь,
давай я вот напишу стихи, и ты их прочитаешь, как будто это
твои стихи». А я говорю: «Зачем мне это нужно?». В общем, я
ходила с интересом на эти занятия литературного кружка, но у
меня интересов было очень много в то время. Я участвовала в
занятиях кавалерийской школы, пулеметной школы. И там, и
там я стала инструктором, несмотря на то, что я была уже с тех
пор очень сильно близорукая. Вот у меня было «минус семь».
И.. лошадь сама скакала, куда надо. А из пулемета я стреляла
все-таки при помощи очков. Ну, и альпинизм меня увлекал.
