Ознакомительная версия.
Но, собственно, речь у нас пойдет о свадьбе. Как бы мало значения ни имела свадьба для мужчин в Древней Греции, для женщины она становилась зачастую единственным праздником за всю их жизнь. Немецкий историк, специалист по античности, Ганс Лихт писал:
«Собственно свадьба предварялась обычно самыми разными обрядами, в первую очередь, разумеется, жертвами богам — покровителям брака, и, в частности, Гере и Зевсу; запрет на использование желчи жертвенного животного являлся символом, смысл которого нетрудно понять: в браке нет места “желчи и гневу”. Во многих местах было принято, чтобы невеста возлагала на алтарь несколько прядей волос или пояс либо то и другое вместе; принесение на алтарь локонов символизировало расставание с юностью, принесение пояса — с девственностью. До жертвоприношения или после него невеста совершала омовение, воду для которого приносил мальчик, живший по соседству. Вода бралась в ручье или реке, имевших в данной ситуации особенно большое значение — будь то афинский источник Каллироя или фиванская река Йемен.
Обыкновение устраивать свадебный пир было, вне всяких сомнений, распространено по всей Греции. В то время женщины не могли присутствовать на мужских застольях, однако на свадебных пирах они угощались в одной комнате с мужчинами, занимая при этом отдельные столы. Расходы, которые несли устроители таких пиров, и род увеселений, конечно, различались в зависимости от финансовых возможностей хозяев и вкусов эпохи. Кунжутные пирожные, сдобренные фруктовыми добавками, были на этих застольях обычным лакомством. Символическое значение имел и другой обряд: во время пиршества прекрасный обнаженный юноша, украшенный боярышником и листьями дуба, обходил гостей с подносом, на котором были разложены печенье и пирожные, восклицая: “Я избежал зла и обрел наилучшее”.
После трапезы, которая, естественно, сопровождалась тостами и здравицами, невеста садилась в повозку, запряженную быками, мулами или лошадьми, и отправлялась в дом жениха. Она сидела между женихом и его парохом — лучшим другом или ближайшим родственником.
После прибытия невесты в дом жениха ось повозки иногда сжигалась. Это считалось предзнаменованием того, что невеста никогда не захочет покинуть дом мужа.
Свадебные факелы были неотъемлемым атрибутом свадебного шествия; их возжигали матери невесты и жениха и несли те участники праздника, что шли пешком. Все они были нарядно одеты, о чем можно догадаться, если, не довольствуясь сообщением об этой подробности у Гомера, принять во внимание развитое у греков чувство прекрасного. Платье невесты было, по-видимому, разноцветным, одежда жениха (очень характерная деталь) не черной, как это принято у нас, но белой, сотканной из самой тонкой шерсти; мужчины, участвовавшие в процессии, были одеты также, как и жених. Невесту и жениха украшали венками и пестрыми лентами; невеста не жалела на себя благовоний, и у лица ее колыхалась яркая пелена — традиционная деталь наряда невесты.
Встречные поздравляли и шутливо подбадривали свадебную процессию, двигавшуюся по улицам города под аккомпанемент флейт; ее участники распевали гименей — свадебную песнь, названную именем бога свадьбы Гимена.
Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске,
Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают;
Юноши хорами в плясках кружатся; меж них раздаются
Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены
Смотрят на них и дивуются, стоя на крыльцах воротных.
Перевод Н. И. Гнедича
В древности существовал обычай, согласно которому брачные покои умелой рукой украшал сам муж.
В песенных состязаниях и играх протекает ночь. Темнота сгущается. Настал долгожданный час. Жених порывисто встает, сжимает в крепких объятиях застенчиво сопротивляющуюся ему невесту и, по обычаю героических времен, поспешно уносит свою драгоценную добычу. За ним следует самый надежный из его друзей, юноша «высокого роста и с крепкими руками», способный отстоять двери свадебного покоя от врага даже более опасного, чем девушки, которые быстро вскакивают со своих мест и с хорошо разыгранным ужасом устремляются вслед за похитителем в надежде вырвать подругу из его рук; они также беспомощны, как пташки, бросившиеся в погоню за ястребом, похитившим одну из их товарок и уносящим ее в своих когтях. Когда, запыхавшись, они подбегают ко входу в комнату новобрачных, дверь уже захлопнута. Из-за дверей до них доносится голос жениха, который тем временем опускает прочные засовы и обращается к ним с насмешливым старинным изречением: “Назад, здесь девушек хватает и без вас”. А снаружи, перед запертой дверью, возвышается исполинская фигура верного стража, уже приготовившегося к бою и с удовольствием предвкушающего веселую схватку с “проклятыми девками”.
Но веселое подзадоривание длится недолго. Остается только в последний раз выказать свою привязанность, сказать последнее “прости” подруге, которая, вступив в брачный покой, “стала уже хозяйкой дома”. Девушки снова поспешно перестраивают свои ряды и запевают песнь брачного покоя эпиталамий в собственном смысле слова, который становится последним актом всего торжества, даже если на следующее утро оно получит продолжение в виде песни пробуждения, которая подводит окончательный итог всему свадебному представлению.
Наутро новобрачные просыпались под звуки серенады и принимали всевозможные подарки от своих родственников. С этого дня молодая жена показывалась на людях уже без покрывала невесты, которое она посвящала Гере, богине — покровительнице брака. В этот день в доме отца жениха или самого жениха устраивался пир, в котором — немаловажная подробность — женщины, а стало быть, и новобрачная уже не участвовали; очевидно, что всякие лакомства, подававшиеся в этот день к столу, готовились вчерашней невестой, которая таким образом впервые получала возможность продемонстрировать свои кулинарные таланты. Смысл данного обычая ясен. В первую ночь муж отдал жене то, что по праву принадлежит ей и теперь он снова временно принадлежит обществу друзей и родственников-мужчин, тогда как молодой жене приходится исполнять свои обязанности на кухне. То, что, по-видимому, пир этот был исполнен радости и веселья, вовсе не мешало ему быть последним и торжественным подтверждением юридической полноценности свадебной церемонии, а поэтому было принято приглашать на него как можно больше гостей, которые как бы выступали в роли свидетелей».
Ксантиппа оказалась не такой кроткой, как другие древнегреческие жены, скромные обитательницы женской половины дома. Она вошла в историю как самая сварливая и злобная жена, основательно попортившая философу жизнь. Впрочем, кое-кто из историков считает, что большинство рассказов о ней — анекдоты, придуманные друзьями Сократа, которые недолюбливали Ксантиппу за то, что великий философ отвлекался на нее от общества друзей. Ведь Сократ был так влюблен, что даже позволял жене ездить на нем верхом — непонятно только в прямом или переносном смысле, однако художники предпочитали считать, что в прямом, и изображали Ксантиппу сидящей на спине Сократа. Когда Сократ был арестован, Ксантиппа повела себя как самая достойная жена: с младшим ребенком на руках каждый день приходила к стенам тюрьмы, пыталась разжалобить судей и добиться свидания. А когда Сократа приговорили к смерти и он принял яд, Ксантиппа искренне оплакивала его смерть.
Александр Македонский и Роксана
327 год до нашей эры
Александр Македонский — один из величайших в истории правителей и завоевателей — женился, в отличие от многих его современников, по большой любви. Причем женился не по греческому, а по персидскому обычаю. На пленнице бактрийке, чем возмутил всех своих сподвижников.
Видимо, восточные женщины нравились Александру больше, чем греческие. В 333 году, по словам Плутарха, ему приглянулась тридцатилетняя пленница благородных кровей, красавица Барсина. Она была старше его, и все же «Александр последовал совету Пармениона, предложившему ему сблизиться с этой красивой и благородной женщиной. Глядя на других красивых и статных пленниц, Александр говорил шутя, что вид персиянок мучителен для глаз».
Еще более мучителен для глаз завоевателя оказалась внешность четырнадцатилетней дочери бактрийского вельможи Оксиарта. Она была знаменита своей красотой и среди соплеменников, недаром ее назвали Роушанак — «сияющая». На латыни ее имя звучало как Роксана…
Перед наступающими армиями Александра Оксиарт с семьей и войском заперся в крепости, считавшейся неприступной, но все же крепость пала, и вельможе пришлось сдаться на волю победителя вместе с женами и детьми, среди которых было несколько взрослых девушек. Александра Македонского в пути всегда сопровождали писатели, историки, философы, в общем — было кому вести летопись. Этими летописями пользовались историки последующих эпох, чтобы воссоздать события жизни великого завоевателя. Греческий писатель Арриан из Никомедии рассказывал: «Одну из этих дочерей звали Роксана. Она была девушка на выданье, и те, кто принимал участие в походе, повторяли, что она была прекраснейшая из женщин, которых они видели в Азии, исключая одну только жену Дария. Александр влюбился в нее с первого взгляда, но, хотя она была пленницей, он отказался из-за страстного влечения к ней взять ее силой и снизошел до женитьбы на ней».
Ознакомительная версия.
