Мы непростительно задержались с показом портрета нашего героя, бегло упомянув лишь о том, что он большеголов и большеглаз. Головаст он, конечно, особенно в старости, когда «шарабан» вырастает до непомерных размеров, а еще сильнее выпирает вперед нижняя челюсть. Но при этой голове — вполне приличное круглое, спереди вальковатое тело с двумя спинными, парой широких и сильных грудных и анальным плавниками. Хвост плавно закруглен…
В общем же он с виду довольно оригинален, и при некоторой условности даже красив. Особенно симпатичны самцы в брачную пору, когда становятся блестяще-черными, с белыми пятнами на спинных плавниках, с этаким кокетливым гребешком на голове…
Кстати, ротан и по части окраски своего тела оригинален, что нас, юнцов, немало удивляло: в зеленых травах при светлой воде он явно зеленоват, в бурых — темно-бур, а пересели его в озеро с желтым песком — пожелтеет. Сверху ни птице, ни человеку его не видно, ни снизу водяному хищнику…
Даже, казалось бы, безобразно большой рот головешки при внимательном рассмотрении интересен. Меня, например, до сих пор удивляет, как ротан умудряется им аккуратно соскабливать мелкую икру с травы, поднимать с ила, не взмутив его, всякую съедобную крошку, выедать мякоть из дохлых двустворчатых ракушек. Ухаживая в ожидании потомства за кладкой, он непринужденно выбирает из нее побелевшие икринки…
При всей своей воинственности ротан вовсе не лишен осторожности и на чистую воду выходит редко: береженого бог бережет! Его стихия — заросли травы. Наевшись чего придется, он зацепится грудными плавниками, словно ладонями, за какой-нибудь стебелек или лист и «мертво» повиснет — иной раз в самой смехотворной позе. Но зорко наблюдает за своими владениями. Завидев добычу, подбирается к ней очень медленно и осторожно. Проявляя несомненную сообразительность, срезает углы, маскируется, где замирает, а где снова подгребает… Потом стремительный рывок — и добыча в пасти.
Склонен он и к каннибализму, но надо же природе хоть как-то регулировать численность ротаньего населения, когда она перевалит нормы целесообразности! Особенно когда нет для взрослых хищников другого корма. А так он семьянин отменный: попробуй подсунь ему палец, когда он в аквариуме стережет икру — непременно цапнет! При всей своей прожорливости он в это время от своих родительских забот не отвлекается даже для кормежки.
А как все же занятно было его удить весною, когда он берет жадно, смело и уверенно! За зорьку совсем нередко доводилось ловить по 2–3 сотни головастых бодрячков, но оказывались в уловах и великаны чуть ли не в полкило. Мясо у ротана белое и вкусное, особенно если его поджарить, а уха, поостыв, превращается в заливное. И в пору наших весенних голодовок были нам головешки милее всяких яств. Пусть теперь привередливые амурские рыболовы говорят, что, мол, на безрыбье и ротан рыба, или чем бы рыболов ни тешился, лишь бы не маялся от бесклевья — все равно ротан мне мил и симпатичен. И потому, что он в Амуре у себя дома, и потому, что пластичен и неприхотлив, и потому еще, что было с ним связано мое детство.
Глава третья
Знакомые незнакомцы
Богат Амур не только экзотическими рыбами, но и, казалось бы, хорошо известными любому рыбаку нашей огромной страны. Ну кто не знает сазана, щуку или того же сома! Однако это и так, и не так. Дальневосточный сазан, например, обитатель водоемов Китая, Кореи, Японии и нашего Приамурья. В нем много своеобразных черт поведения. Он особенно дик и осторожен. И даже во внешности есть особенности. По темпу роста, зимостойкости и товарным качествам мяса сазан из Амура значительно превосходит родичей из Европы и Средней Азии, и потому именно его акклиматизируют, и именно его используют для гибридизации и улучшения жизнестойкости прудовых карпов.
А щука? На бескрайних просторах Сибири, Европы и Северной Америки обитает обыкновенная щука, а на юге Дальнего Востока — и нигде больше — живет амурская, Вид самостоятельный. В противоположность обыкновенной амурская щука не избегает рек и проток с быстрым течением, и далеко не всегда она обосновывается в зарослях затопленных трав, не боится открытого дна. И потому окраска взрослых особей не темно-зеленая с белыми горошинами, а сероватая в темных пятнышках… И биологически амурская щука более прогрессивна — не зря же американцы теперь ею заинтересовались.
Сомов в Амуре два вида, и оба они заметно отличаются от европейского. Амурский и Солдатова…
Нам часто кажется, что мы рыб, с которыми постоянно имеем дело, знаем как и себя, но это не так. В ребячьем возрасте я тоже в этом был уверен, но чем глубже изучал своих старых знакомых, тем больше удивлялся и тому, что многого не ведал раньше, и тому, что еще неизученного, непознанного, загадочного — не перечесть. И оказывались эти старые знакомые незнакомцами.
Обыкновенный, всем известный карась
Скромная, неприхотливая, вездесущая рыба, но нет ее желаннее рыбаку. Вроде бы всем досконально известен карась-простофиля, но не так уж он прост. Ведома ему и осторожность, и не все его повадки, не все особенности известны нам. На десяток икрянок приходятся один-два молошника, а то и ни одного. Карасихи в нерест способны обходиться и вовсе без брачных партнеров.
С годами мне все реже и «короче» удается выезжать на рыбалку, но всякий раз гложет нетерпение: быстрее закинуть удочки, вытянуть карася и взять его вздрагивающее живое прохладное серебро на ладони. И именно о карасе мечтается, хотя всякую амурскую и заморскую рыбу лавливал и разную держал в руках — обычную и диковинную, размером нормальную и громадную, никчемную и бесценную, робкую и хищную. Оказывались в моих уловах пудовые сазаны, сомы и щуки, метровые верхогляды, амуры и змееголовы, а желтощеки и того больше. Видел еще живыми калуг и сомов в 2–3 метра длины, а в морях — громадных акул, тунцов, меч-рыбу. Удивительных по красоте и форме снимал с крючка тоже… Но нет мне рыбы милее карася, и никакая иная не радует так душу и сердце.
Почему же? Отчего так волнует столь тихая, скромная, чуть ли не всему свету известная рыба? Может быть, оттого, что всякая истинная любовь часто необъяснима? Но нет же, нет! Все гораздо проще: карась — это мои детские и юные годы. Сначала он ввел меня в чудесный мир ни с чем не сравнимых и ничем не заменимых ребячьих радостей и открытий, а потом помог пережить страшную голодуху военных лет. И с тех пор на всю жизнь стал он и любовью моей, и болью…
У каждого рыбака своя звезда.
…Всю долгую зиму я с нетерпением ждал появления первых мартовских проталин под берегами, из которых можно было осторожно вынимать сачком изголодавшихся по кислороду рыб, а больше всего карасей. Чуть позже, вооружившись удочками, усаживался на мелях около едва освободившихся ото льда зимовальных закоряженных ям, когда еще не совсем оклемавшаяся от долгих холодов и полугодового оцепенения рыба клевала едва-едва… Но известно было мне, что через несколько дней попрет карась вместе с весенними водами на быстро прогреваемые отмели и там покажет: что значит хороший аппетит в здоровом теле после многомесячного воздержания от пищи. А впереди была пора черемухового цвета, и знали мы, мальчишки, что в ту уже теплую, хотя и нежаркую еще пору карась пойдет на красного дождевого червяка и на раковый хвостик просто зверски… А потом будут нерест и хороший клев после него до августа, и станет наш зажиревший герой к концу лета ленивее, к наживе привередливее, но мы все же сумели выуживать его даже из зимовальных ям и глубоких заливов у самого ледового порога, когда он, полусонный, будет клевать столь вяло и осторожно, что едва заметно пошевелится самый легкий поплавок, который смело и легко топит даже синявка.
Деревенская пацанва — народ бывалый, предприимчивый, инициативный и сообразительный. Мы неусыпно следили за уровнем воды, погодой и поведением рыб и не хуже взрослых знали, какую из них, где, когда и как, да на какую наживу поймать. Умели наблюдать за событиями в подводных царствах и невооруженным глазом, и через «водяной бинокль», и сквозь стеклянно же прозрачный осенний ледок, еще совсем не посеченный белыми трещинами. И красоту познавали — правда, скорее подсознательно, — и щедрую пищу для размышлений черпали.
Бывало, уляжешься на плотике из бревен в чистоводном заливчике, опустишь в воду тот «бинокль», или «водяной глаз», прикроешься сверху от света и замрешь. Затаишь дыхание. Окунешься в сказочный таинственный мир и забудешь обо всем ином… Шевелятся будто бы во вздохах водные травы, суетливо снуют меж ними стайками пескари, гольяны, синявки, деловито осматривают свои владения сазаны, скрипуны да «красноперки», полусонно поглядывают на всю эту живность плотно набившие свое брюхо сомы и щуки. Озабоченно проплывают косячки чебаков, востробрюшек, белых лещей, темной тенью выплывет поверху воды «угорь» и растает где-то меж бревен. А то разбойно нагрянут волчьей стаей верхогляды и посеют панику… Но скоро снова здесь будет спокойно. И всякой рыбы полно. А глаза ищут… карасей.
