что между небом и землёй.
«Чудесно! — воскликнул охранник. — То есть ты висишь в воздухе?» Вадим ответил: «Конечно» и прибавил, что и охранник висит в воздухе, так как находился на вышке. На вопросы охранника «Ты кто?» и «Откуда ты?» Вадим ответил, что он «Людвиг ван Бетховен» и прилетел сюда, чтобы послушать «Тихую ночь, святую ночь».
— Понравилось?
— Да, ведь пел ангел.
— А ты не боишься, что этот ангел выпустит в тебя небольшую очередь из этого симпатичного пулемётика?
— Надо беречь патроны.
— Для чего?
— Для решающего боя.
— С кем?
— С Люцифером.
— Ну хорошо, Людвиг ван Бетховен, топай в барак и садись за рояль.
* * *
Испытания, выпавшие на долю Вадима, привели его к глубокому убеждению, что «никакой самый мудрый, сильный, удачливый человек не смог бы в одиночку пройти сквозь тысячу смертей». «Меня, — писал он, — вела Божественная рука. Я стал глубоко верующим человеком. Кстати, эта Божественная рука соединила меня с моей глубоко верующей женой Капитолиной».
До встречи с Капитолиной Вадим чуть было не бросился под поезд (уже после всего описанного выше) из-за неразделённой любви. Когда он стоял на рельсах, рядом появился мужчина. Рывком подняв Вадима на платформу, мужчина сказал: «Ты не такое пережил. Переживёшь и это. Только через страдание приходят к истинной вере».
Мужчина буквально втащил Вадима в вагон подошедшей электрички. Придя в себя, Вадим обнаружил в кармане деньги, которых до происшествия не имел. Он оглянулся по сторонам, но незнакомца не было, хотя электричка до следующей станции ещё не доехала.
Решительность без кровожадности, активность без агрессии
Возвращаясь к истории Бессонова, можно отметить ещё одно качество его личности: решительность Бессонова не означала наличия у него кровожадности. Решительность не отрывалась от любви.
Однажды красноармеец был на мушке его винтовки, но Бессонов не хотел стрелять. Стрелять он отказался не по причине неумения применять оружие или страха перед боем, стрелять он был обучен. «Несмотря на опасность, — рассказывал он, — у меня не было никакого волнения, то есть до противности… За всё время похода у меня ни разу не ёкнуло сердце». Стреляя, он сознательно перевёл винтовку с красноармейца и выстрелом отбил кусочек печки.
Примечателен результат: сидевшие в засаде бросились бежать. Если бы Бессонов убил красноармейца, то, кто знает, не приняли ли бы прочие красноармейцы бой. А если бы приняли, то, кто знает, чем бы он закончился, ведь численный перевес был на их стороне.
Размышляя о своём поступке, Бессонов думал, что год назад он бы свой поступок квалифицировал как мягкотелость. Его размышления с темы единичного выстрела переходят в плоскость мировоззренческую. «Что легче: стрелять или удержаться? Плюнуть на всё и идти к намеченной цели или поставить себя в рамки хотя бы людских, компромиссных, но всё-таки нравственных законов?
Порок или достоинство — быть с мягкой душой? Размягчать её нужно или, наоборот, заставить её огрубеть? Гнать всякую сентиментальность, гнать прощение, любовь и… Бога?» Поразмыслив, он всё-таки решил, что не сойдёт с пути, «который указал Христос».
Или ещё пример. Вот из-за кустов показалась лодка, возле которой возились двое красноармейцев. По форме, в которую они были одеты, Бессонов узнал конвоиров дивизиона, охранявшего заключённых того отделения концлагеря, в котором Бессонов находился. Он задал себе вопрос: «Стрелять или нет?» С одной стороны, убив красноармейцев, он приобрёл бы оружие и патроны, в которых нуждалась группа. «Но сейчас же, — писал он, — другой голос заговорил гораздо яснее, проще и убедительнее: просто глупо убивать человека после того, что ты прошёл, и неужели так мало веры в Бога, чтобы можно было из-за какой-то винтовки и 15 патронов убить человека».
Соблазн убить отпал. Наблюдая за красноармейцами, севшими в лодку и отправившимися патрулировать реку, через которую должна была перейти группа, он подумал: «Глупые, очень глупые, но всё-таки милые моему сердцу русские бараны. Душа у них не потеряна, но путь их неправилен, порядка и воли у них нет» (с этими размышлениями можно сопоставить мысли, которым он предавался ещё в лагерном бараке: «Ошибка оказалась в корне: Бога нет… Нет духа в человеке… Нет любви… Нет человека — и остался зверь»).
Страх и способность анализировать окружающее
Важно отметить, что отсутствие страха было связано не с угасанием способности к рефлексии. Если отсутствие страха сопровождается потерей способности к рефлексии и к любви (эмпатии), то такая форма бесстрашия может даже подвести человека.
Так, при психопатии (расстройстве личности, при котором наиболее выпукло в человеке проявляются эгоцентризм, поверхностность, отсутствие сострадания, стремление к власти с полным пренебрежением к личности другого и пр.) люди не испытывают страха в его обычном понимании. Но отсутствие переживаний страха ещё не означает мужества, так как в данном случае речь идёт скорее о принципиальной неспособности человека испытывать «человеческие» эмоции (здесь мы не разбираем вопрос о причинах происхождения данного расстройства, так как этот разбор увёл бы нас в сторону от главной темы).
При данном расстройстве, как писал специализирующийся на психопатии профессор Роберт Хаэр, люди «вечно попадают в разные переделки, и в основном потому что в своих поступках не руководствуются чувством тревоги и не обращают внимания на сигналы об опасности». Они напоминают тех, кто не снимает солнцезащитные очки в помещении. «Как и люди, не снимающие в помещении солнцезащитные очки, они выглядят „круто“, но не замечают многое из происходящего вокруг».
Осознание последствий подталкивает нас к тем или иным действиям. Страх в определённых ситуациях может заставить нас совершать действия по принципу «сделай это или пожалеешь» (например, беспечный студент наконец-то начинает готовиться к экзаменам иногда по страху быть отчисленным из вуза). Или страх мотивирует отказаться от какого-либо действия, исходя из принципа «сделай это — и пожалеешь» (например, движимый ревностью молодой человек и хотел бы разбить своему сопернику машину, но останавливает его иногда страх быть оштрафованным или, ещё хуже, взятым под стражу).
У психопатов же, как показывают лабораторные исследования, «нет физиологических изменений, которые обычно сопровождают чувство страха». Один осуждённый, например, заявил, что не совсем понимает, что другие люди подразумевают под словом «страх». «Когда я грабил банки, — говорил он, — я замечал, что кассиры начинают трястись или лишаются дара речи. Одна так вообще облевала все деньги. Должно быть, ей было очень плохо, но я не знаю, почему. Если бы кто-то направил на меня пистолет, я бы, наверное, тоже испугался, но меня бы уж точно не стошнило». Когда ему задавались вопросы относительно того, что́ в подобной ситуации он мог бы испытать,
