Однажды мне пришлось работать с мужчиной, который влюбился без памяти в замужнюю женщину. Женщина призналась, что и она любит его, но не может бросить своего мужа. Мужчина рассматривал ее, как оказавшуюся во власти бесчувственного мужа, не имеющую силы следовать за своими эмоциями и прийти к нему. Он чувствовал, что должен использовать любую возможность, чтобы быть с ней, поскольку время их встреч было крайне ограниченным. Она стала единственным смыслом его жизни, и, естественно, он боялся ее потерять. Поскольку ему не пришло в голову определить свои подавленные чувства, то он оказался во власти обыденного желания и обеспокоенности. Избранница была любима и одновременно недостижима для него. Внешняя ситуация отразила его взаимоотношение со своей внутренней жизнью, со своей душой: его собственные чувства оказались запертыми, и во всех своих отношениях с жизнью он испытывал затруднения в принятии ответственности за свое сердце. Он заставлял ее принять решение, чем уже порядком утомил, но сам так и не мог принять решение по поводу дальнейшего в своей собственной жизни.
Есть одна трудность в распознавании проекции, состоящая в том, что проекции обычно содержат в себе элемент истины. Женщине, например, не хватало уверенности, и она стремилась следовать своему сердцу. Чувственная проблема, таким образом, оказалась их общей ношей, но ей пришлось нести эту ношу в одиночку, и тяжесть этой ноши привела к концу. Через год она оставила обоих мужчин и стала жить одна. Если бы мужчина сконцентрировался на своих собственных чувствах и жизненных интересах, а не на том, чтобы преследовать свою возлюбленную с целью обладать ею, то его борьба могла бы обеспечить ей свободу последовать за ним. Вместо этого отношение привело к истощению.
Быть недосягаемым означает не только и не столько вопрос физического расстояния, на котором оказалась эта пара, сколько сознательного отношения, которое, по словам дона Хуана, "включает в себя бережное прикосновение к окружающему тебя миру". Быть недосягаемым значит лишь слегка прикасаться к другому человеку, не перегружая его своей собственной психологией. Иногда это подразумевает и физическую недоступность. Когда мы видим, что становимся слишком досягаемыми, нам следует поинтересоваться, не отражает ли сам привлекающий объект или его противоположность что-то такое в нас самих, что мы не имели еще возможности осуществить, или осознать, или спросить, какой вопрос, еще остающийся без ответа, этот другой человек ставит перед нашей собственной жизнью. Это и есть сам процесс изъятия и интеграции проекции; он высвобождает энергию и укрепляет ощущение индивидуальной целостности и свободы в отношениях.
Описание ветра, изложенное доном Хуаном, связано еще с одним аспектом проекции. Ветер подобен непреодолимой бессознательной силе, находящейся вне нашего контроля. [57] Ветер, говорит он, "и падает", и «кружит» или, другими словами, ветер либо толкает и побуждает нас, либо кружит и дезориентирует. Когда мы чувствуем себя побуждаемыми или дезориентированными, то можем признать, что становимся слишком досягаемыми, и, как и охотники, оказываемся перед необходимостью определить источник ветра, его происхождение. Дон Хуан говорит Карлосу, что у ветра есть лицо, то есть любая непреодолимая сила, которой мы противостоим, имеет обыкновение к своей персонификации. Ветер может быть представлен некой фигурой в сновидении или фантазии или оказаться кем-то из окружающего нас мира, на кого спроектировано то или иное бессознательное содержание. Персонификация наделяет ветер объективным качеством и обеспечивает нас специфическими сведениями о самой себе.
Для того, чтобы оставаться бодрствующим и путешествовать в ночи, охотник, согласно дону Хуану, может умышленно сделать себя доступным ветру, способным к броску из бессознательного. Он может использовать ветер, двигаясь, например, в том же самом направлении. Когда Король Лир восклицает: "Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!" (Акт III, сцена вторая), он просит ветер — необузданное чувство внутри самого себя — подгонять его усерднее и сильнее до тех пор, пока он не окажется в состоянии видеть. То, что человек позволяет себя подталкивать, оказывается для него важным и подтверждается в нижеприводимом сне одной молодой женщины:
"Я нахожусь в небольшом горном городке вместе с каким-то мужчиной, и мы видим, что начинается наводнение. Спасаясь, мы убегаем, стараясь все время быть впереди настигающего нас водного потока. Пока мы бежим, становится известно, что мои родители погибли от наводнения. В конце концов мы забираемся на самую вершину какой-то горы неподалеку от города. Вода, следовавшая за нами неотступно, плещется рядом, но больше уже не поднимается, С другой стороны горы видна прекрасная и мирная долина. Мужчина поворачивается ко мне и говорит: "Это твоя новая жизнь. Твои родители умерли, и теперь ты должна взять ответственность за свою жизнь".
Со стороны сама сновидица производила впечатление очень независимого человека, способного к самоконтролю. Бессознательно она была привязана к своим родителям, стремясь получить от них больше, чем это удавалось, Если бы она последовала за своим сновидением и позволила своим чувствам вырасти до масштабов половодья (сродни поиску порыва-толчка ветра), ее жизнь могла бы измениться. Прежнее приспособление к жизни, символизировавшееся ее родителями, отмерло бы, и она получила бы возможность свободно жить в собственной жизни. Необычайная красота долины, столь впечатлившая ее, выглядит попыткой бессознательного втянуть ее в этот процесс.
Переживание Карлоса демонстрирует нам, что когда начинает дуть ветер, можно улечься и ощутить, что набрасывающийся на нас в беспорядке ветер оказывается ласкающим. Мы переживаем само это кувыркание, когда оказываемся переполненными чувством, своим собственным или чьим-то еще, или же и тем, и другим вместе. Мне вспоминается случай, когда я вернул однажды секретарше некоторые официальные бумаги, отчитав за ряд обнаруженных в них технических погрешностей. В сердцах она бросила бумаги в мусорную корзину, после чего принялась нападать на мой характер и мое профессиональное положение.
Прежде я ответил бы эмоциональной защитой или же контратакой, но сейчас решил «залечь». Пока она кричала, что со мной бесполезно иметь дело, поскольку ничего правильного я сделать все равно не могу, я некоторое время молчал, а потом сказал ей, что она была права, что как бы старательно я ни стремился делать вещи правильно, мои усилия никогда не были вполне успешными, что я в самом деле обеспокоен и нахожусь в замешательстве по поводу своего несовершенства. Ее атака на меня сразу же прекратилась. Она достала бумаги из корзины и принялась меня утешать — вот он, ласкающий ветер. Истинным наслаждением в том момент для меня было само внутреннее постижение того, что поскольку я смог принять свою несостоятельность, то оказался свободным. Мое действие вызвало к жизни момент озарения и пришедшее ему на смену чувство освобождения, как говорит дон Хуан, когда можно считать, что худшее уже произошло.
Мой собственный сон расширяет этот образ состояния недосягаемости. Он указывает на внутреннее духовное измерение, которое уводит человека с "проторенного пути". В этом сне летним вечером я разговаривал со своим аналитиком. Я припомнил два или три сновидения, о которых меня кто-то спрашивал, и мне хотелось отложить работу над ними на некоторое время. Когда я упомянул об этом своему аналитику, он показал мне способ и путь их толкования. Он зажег свечу, которую установил на земле, а затем спокойно улегся рядом со свечой. В тот момент его жест во сне осенил меня мыслью, как не делать интерпретации сновидений. Сама свеча привлекла или притянула к себе своим светом значение сновидения. Это свет сердца, в котором и должно рассматриваться само сновидение. Как отметил Юнг: "Если наши впечатления слишком отчетливы, нас удерживает настоящее — час и минута — и не дает возможности узнать, как к этому прислушивается наша родовая унаследованная психика и как она понимает это настоящее".[58] Когда мой аналитик улегся на спину в сновидении, он «говорил», что работа по истолкованию требует прежде всего восприимчивого отношения как к самим образам сновидения, так и к ответу своей собственной психики. [59] И это напоминает образную картину Карлоса и дона Хуана, лежащих на вершине холма, неподвижных и покрытых ветками деревьев; меняющийся ветер от "непрерывно порывистого" до "мягко вибрирующего", укрывает их своей силой, оберегает их словно кокон.
Таким образом, мы обсудили различные аспекты отношения охотника к жизни и к бессознательному. Мы увидели, как охотник охотится. И пришло время понять, что тот, кто охотится, также является предметом охоты.
Охотиться и быть предметом охоты
