Я последовал за ними, но неохотно. Сколько раз уже в Мексике доводилось мне подкреплять репутацию целителей, к которым я приходил; сколько перевидел я пациентов, ободряемых присутствием doctor Americana, большого ученого, который приехал из Соединенных Штатов ради встречи с великим целителем!
Клиникой Махимо служила гостиная. Это была простая тесная комната с голым деревянным полом, несколькими стульями и столом, заваленным травами и мазями; в центре комнаты стояла койка. Единственное окно выходило на Салкантей, самый высокий из четырех снежных пиков вокруг Куско. Повсюду стояли свечи: комки пчелиного воска; красные рождественские свечки; принесенные по обету жертвенные свечи из темно-желтого воска, вылитые с помощью небольших стаканчиков. Ни одна из них не горела. Благодаря чисто выбеленным стенам комната была светлой; электрические лампочки на стенах и лампа дневного света, свисавшая на шнуре с потолка, рассеивали и те небольшие тени, которые образовались от лучей послеполуденного солнца.
Хуану Игнасио было велено подождать на кухне, после того, как Махимо объяснил, что «это большой ученый-медик из Соединенных Штатов»; сеньора Перальта сняла блузу и легла на койку лицом вниз. У нее было по меньшей мере пятьдесят фунтов лишнего веса, и это положение для ее легких представляло тяжелую нагрузку, поэтому Махимо велел ей сесть; она повиновалась, прижимая блузку к груди. Махимо обошел вокруг койки, искоса оглядывая пациентку.
— Дыши глубоко, — сказал он, и она стала дышать сосредоточенно и с усилием. Он остановился у нее за спиной и, слегка мигая полуприкрытыми веками, положил руки по сторонам от ее позвоночника. Он провел невидимую линию правым указа тельным пальцем, остановился и глубоко вдавил конец пальца в жирную мякоть спины. Она вздохнула и отшатнулась от боли; он велел ей расслабиться и продолжал вести линии вниз по спине, нажимая на различные точки, иногда вдавливая большой или указательный палец с поворотом, как бы ввинчивая, и налегая всем телом. Она кряхтела от боли, и я видел, что его ногти оставляют глубокие красные отметины вдоль позвоночника.
Он снял с нее туфли и потрогал какую-то точку на левой подошве. Затем приподнял подол ее длинной черной сорочки и отметил точки акупрессуры на венозных икрах и морщинистых бедрах. После этого он вышел, так и оставив ее сидеть разутой, с подолом сорочки на коленях. Закрыв глаза и прижав блузу к груди, она покачивалась вперед-назад и дышала с тем же мокрым хрипом. Он пошел к Аните, которая дала ему короткую ветку, покрытую корой кофейного цвета; на ней еще был один высушенный листок.
— Теперь можешь идти, — сказал он жене и резко обернулся к сеньоре. — Одевайся.
Она открыла глаза и умудрилась надеть блузку, не показывая передней части бюстгальтера.
— Возьми эту ветку, — продолжал он. — Я освятил ее. Будешь заваривать и пить как чай три раза в день, воду бери из Тамбо Мачей. Через два дня придешь снова. Это все.
Итак, он применил акупрессуру, использовал меридианы, начерченные древними китайцами две или три тысячи лет тому назад. Он предписал заварки из растения, вел себя величественно и сказал ей, чтобы пришла на следующий сеанс лечения. Я был свидетелем таких сеансов у мексиканских городских целителей не менее двенадцати раз. Я видел, как донья Пачмта вспарывала животы охотничьим ножом и удаляла опухоли; я даже придерживал кишечник пациента во время «пересадки мочевого пузыря» при свечах в задней комнате ее дома в Мехико. Брат Махимо не произвел на меня большого впечатления.
— Я пойду за такси, — сказал я.
— Нет, — остановил меня Махимо. — Это бедный район города, здесь ты ничего не поймаешь. И я хочу, чтобы она прогулялась. Пожалуйста, останься пообедать с нами.
Я попрощался с Хуаном Игнасно и его матерью, а Махимо приказал Аните пойти купить еды. Тон его был возмутительным. Мы сели за кухонный стол.
— Вы здесь надолго?
Я сказал, что мое пребывание в Перу зависит от того, насколько будут успешными мои поиски традиционных целителей и работа с ними.
— Вы из американского университета?
— Да, Калифорнийского, — сказал я.
Он медленно повторил название, артикулируя каждый слог.
— Я о нем слышал, — сказал он.
Я рассказал ему о своем интересе к традиционному целительству, упомянул, что я провел некоторое время в Мексике и что хочу изучать и описывать психологию целительства. Похоже, это произвело впечатление. Он налил две рюмки прозрачной жидкости из бутылки, которую достал из буфета.
— Вы слыхали обо мне, — сказал он.
— Профессор Моралес, из здешнего университета, посоветовал мне встретиться с вами.
— О! — Его глаза слегка округлились, затем он закивал головой. — Да, да. Он тоже приходил ко мне.
— Лечиться?
— Нет, просто повидать меня. Salud!
— Salud. — Я поднял стакан, сделал глоток и содрогнулся. Что-то вроде сладкого джина, но выжигает все на своем пути.
— Pisco, — сказал он.
Я кивнул головой и сделал второй глоток. Второй пошел легче.
— Вы пользуетесь акупрессурой, — сказал я.
— Как? — он поднял брови.
— На сеньоре Перальте. Вы шли по китайским акунунктурным меридианам. Где вы это изучали?
— Прошу прощения… — Махимо тряс головой, на лице его выразилось подозрение. — Я не знаю об этом. О чем вы говорите?
Я изложил ему суть китайской традиции о двух тысячах особых точек вдоль вертикальных меридианов, по которым энергия Ци обегает человеческое тело; по, по-видимому, это только привело его в недоумение. Наконец он рассмеялся:
— Да нет же, нет! Я ничего этого не знаю. Все гораздо проще. Я смотрю на световые ручейки и иду по ним. Там, где запруда, я расчищаю.
Это было что-то новое.
— Световые ручейки? Как они выглядят?.
— Ну… — он выпятил нижнюю губу, пытаясь описать их. — Это… свет… иногда голубоватый… Как бы потоки энергии. Они текут сквозь ауру. Я вижу их. — Он вытянул руку и остановил палец в половине дюйма от моей руки. — Вот, здесь.
— Вы видите их сейчас?
— Да. Если я смотрю.
Может быть, это был pisco. А может быть, высота. Вероятно, и то, и другое вместе. Во всяком случае, пять минут спустя я стоял на стуле, раздетый до трусов, а Махимо Гомес с губной помадой Аниты в руке рисовал «ручейки света» на моем теле. Я дал ему фотокамеру: мне хотелось сравнить «ручейки» с акупунктурным атласом, когда я вернусь в Сан-Франциско. Он щелкал вовсю, когда вошла Анита с набитой продуктами bolsa; она бросила сумку, разрыдалась и выбежала из комнаты. Это была ее единственная губная помада.
23 февраля
Необходим план действий. Махимо пригласил меня пожить у них. «Оставайся и учись». Учиться чему? Узнать еще больше об эзотерических целителях городского толка? Конечно, что же еще.
Что я могу, жить какое-то время здесь и изучать практику Махимо.
Что я хочу, попасть к hatun laika, шаману-мастеру, настоящему сельскому колдуну.
Что необходимо: разобраться с тем, что случилось со мной в джунглях.
Письмо от Стефани. Почему именно от нее, столько людей. Отослано, видимо, в день моего отъезда. Благодарит за обед, извиняется за свою «позу».
Мне кажется, я ей нравлюсь.
Прекрасно. Я раскрою секреты человеческого сознания. Моими лабораториями будут джунгли, покрытые лесами плоскогорья, дикие пустынные просторы земли. Я на опыте изучу состояния сознания и культуру врачевания у примитивных, но искусных мистиков, тщательно соберу их мудрость и перекодирую ее в рабочую, западную форму. С ее помощью. Западный психиатр с классическим образованием, рационалист. Инь в дополнение к моему Ян. Левосторонний разум к моему правостороннему. Мы построим мост через пропасть между инстинктивной мудростью предков и прагматическими, потом и кровью добытыми «фактами» современного цивилизованного человека. Рука в руке, Идеальное равновесие. Прямо вперед.
Почему я неизбежно примеряюсь, как к самке, к каждой красивой женщине, которую встречаю? Это у тебя лимбическая функция. Все сводить к сексу.
Лимбический мозг. Поговорить об этом завтра. Лекция для студентов Моралеса. Запудрить им мозги… теорией мозга.
Однако ничего не скажешь, я ее… чувствовал той ночью в джунглях. Интересно, как на самом деле выглядит ее спальня.
Я пошлю ей открытку. Например: «Дочь Рамона была очаровательна. Как я хочу, чтобы ты была ею».
Не забыть купить помаду для Аниты.
Она более настоящая в этой паре. Махимо говорит уверенно, но она выглядит так… Может, все дело в беременности. Здоровье. Невинность. Могущество. Он держит ее, словно собаку, на короткой цепи.
В четвертом часу следующего дня профессор Моралес представил меня своему классу как молодого доктора психологии из Соединенных Штатов. Мне уже было очевидно, что Моралес в университете — явление уникальное, и не только потому, что он индеец. Во время забастовки я не видел здесь ни души, за исключением сторожа, персонала кафетерия и — преданных студентов старого профессора. Я слышал самый конец ею лекции, и я понял, что он принадлежит к редкой породе преподавателей, которые не только учат, но и воспитывают, просвещают, дают образование; он создал атмосферу познания, в которой живут его студенты, завоевал их уважение, каждого персонально включил в процесс обучения. Я уверен, что он дал им больше, чем обещает университетский каталог. А сейчас пришла моя очередь.
