Дети в Соединённых Штатах обязаны, по закону, учиться в школе двенадцать лет. Большая часть этого времени уходит на чисто умственную деятельность — дети получают организованные мысленные образы, мысли, перерабатывают их в своём сознании за счёт своей собственной умственной активности и демонстрируют, к удовольствию или неудовольствию учителей, конечные построения их собственной мысли. Деловой мир в очень большой мере состоит из мысли. Изобретательный ум вынашивает «идею» (мысленное, духовное), продукта, книги, здания или нового потребителя (физическое). Идея получает физическое выражение в чертежах, проектах, описаниях, которые доносят её до сознания других людей (мысленное), которые затем переводят её в физическую «реальность».
На самом деле умственные построения доминируют в нашем физическом мире в гораздо большей степени, нежели мы обычно считаем. Каждый предмет из одежды, которую мы носим, каждый прибор в нашем доме, каждая кастрюля на кухне, каждый предмет мебели, каждая автомашина, каждое здание, в котором мы живём или куда входим, каждая полученная или отданная нами монета, каждое действие, которое мы предпринимаем, каждое движение — всё это обязано своим существованием начальному акту чистой мысли. Даже природе свойственно это качество. Песня дрозда, форма цветка, если проследить их происхождение, окажутся созданными загадочными силами, имеющими свою сложную структуру, и по своей природе в значительной степени «разумными».
Когда анализируешь физические «реальности», столь дорогие нашим чувствам и, кажется, так необходимые для нашей физической деятельности, то оказывается, что они так же загадочны, как и мысленный мир, из которого они приходят. Физики говорят нам, что этот физический мир построен из комбинаций электромагнитных и инерционногравитационных сил. Мы даём названия этим силам и наблюдаем за некоторыми их проявлениями, но никто из нас не может сказать, что они в действительности собой представляют.
То же самое относится и к миру мысли — духовному, умственному миру. Каждый из нас, хоть и в сутолоке повседневной жизни, проводит очень много времени в этом мире. Поэтому и музыканты в нём почти всегда с уверенностью рассуждают об эстетических структурах, для них столь же реальных и твёрдых, как и сооружения из стали и камня для строителя, начало которым положила нематериальная мысль архитектора. В каждой сфере нашей жизни, независимо от нашего возраста и рода занятий, мы неизбежно сталкиваемся с первичной реальностью мысленных форм.
В какой же естественной для них окружающей среде живут или существуют эти мысленные формы? Посредством чего передаются? Кроме очевидно установленного факта, что умственная энергия действует согласно законам, независимым от законов, управляющих физическими явлениями, наука мало что может сказать в ответ на эти вопросы. Столетний опыт исследований в области гипноза, телепатии и телекинеза доказал, что энергия мысли может непосредственно передаваться на расстояние и что эта энергия легко проникает через препятствия, которые непроницаемы для всех других форм энергии. Недавно советские исследователи продемонстрировали, что мысленная энергия может сообщать наблюдаемое движение физическим объектам. Американский полиграфист Клив Бакстер доказал, что человеческая мысль, направленная на клетки растения, проникает через электромагнитную защиту, а также через толстые препятствия из свинца и бетона. Спиритически одарённый американец Тед Сериос показал американским исследователям, что мысль может запечатлеть изображение на фотоплёнке.
Таким образом, у нас нет никакой необходимости обращаться к оккультизму, чтобы найти опору для нашего следующего шага к пониманию жизни за смертью. Две необходимые для этого посылки имеют под собой широкий экспериментальный фундамент: во-первых, структуры чистой мысли имеют первостепенное значение в человеческой жизни; во-вторых, такие структуры могут существовать и в природе, и в человеческом обществе независимо от каких-либо физических явлений. Эти два положения, представленные здесь как исходные, образуют мост между физическим миром наших основных чувств и миром потусторонним, который главным образом, если не абсолютно, есть мир мысли.
Сделанное Фредериком Майерсом представляет особый интерес для тех наших современников, кто верит, что возможность жизни после смерти определённо существует, и хочет узнать о ней больше. И не только потому, что Майерс был оригинальным, энергичным, неистощимым, увлечённым и высокоодарённым исследователем в области парапсихологии в течение тридцати лет до «смерти» и тридцати лет после неё. Древняя и современная история, равно как и современная журналистика, даёт нам бесчисленные примеры людей, проявляющих активную любознательность в отношении жизни после смерти во время своего физического существования и находивших средства и возможности заявить о себе и передавать сообщения после того, как они оставляли мир плоти и крови. Но большинство из них при этом говорило языком иных идиом, чем те, которым доверяет наше время. Они говорили образами поэзии, представлениями религии, мифологии, искусства или языком обыденности. В наше время всему этому не верят. Если к ним вообще прислушивались, то уж серьёзно не воспринимали и не рассматривали случившееся как факт. Мир верит сегодня только языку и образам физической или психологической науки.
А здесь Майерс особенно силён. Высокообразованный человек, профессор Кембриджа, одного из ведущих университетов мира, он специализировался в античной классике и был прежде всего известен как автор ряда глубоких эссе о поэтах Древнего Рима до того, как нашёл своё призвание в парапсихологических исследованиях. Майерс был прекрасно знаком с достижениями физики и других естественных наук, которые привели к открытиям Эйнштейна, так же как и с основными достижениями современной психологии, вплоть до Фрейда и включая его работы.
Майерс приступил к своим исследованиям исполненный глубокого скепсиса. Он и его сотрудники были известны как не признающие ни святынь, ни пощады к шарлатанам, готовые разоблачить любое мошенничество, откуда бы оно не исходило. Их требования к доказательности материала были настолько суровы, что кое-кто горько называл исследовательскую группу Майерса «обществом по уничтожению доказательств». Только под неослабевающим давлением всевозрастающего числа доказательств Майерс наконец пришёл к убеждению, что выживание человеческой личности после смерти является фактом. После этого он видел свою главную задачу уже не в установлении истины — это было сделано, — а в доведении её до сознания большинства людей на том языке, который их ум, напрочь свыкшийся с догмами физической науки, мог бы понять.
Никто другой не был так основательно знаком со сложностями и тонкостями научного исследования проблемы выживания человека после смерти, как Майерс. Никто не знал так хорошо, как он, всех законных оснований для научного скептицизма. Все мы начиная с детского сада впитываем догмы науки, описывающей и объясняющей физический мир, и, чтобы заставить нас во что-то поверить, необходимо, чтобы новые идеи излагались на привычном нам языке. Скорее именно это обстоятельство, больше, чем их уникальность, придаёт свидетельствам Майерса особую ценность. Он говорит с нами «на нашем языке».
Ко времени смерти Майерса в 1901 году два уже упомянутых больших препятствия всё ещё стояли на пути всеобщего признания факта выживания личности человека после его физической смерти. Одно из них — гипотеза о том, что всё это в действительности объясняется телепатическим обменом информацией между живущими среди нас людьми. Как только было установлено, что телепатия — это реальное и воспроизводимое, не единичное явление, все сообщения, претендующие на связь с потусторонним миром, сразу же поспешили объяснить сознательной или несознательной фабрикацией медиума, получавшего телепатически информацию от живущих на земле. Майерс признавал если не правдоподобность, то законность этого возражения. Он постоянно искал такие доказательства, подкреплённые демонстрацией, которые могли бы начисто исключить любую возможность физического существования источника исследуемой информации. После своей «смерти» он блестяще решил эту задачу в своих знаменитых перекрёстных сообщениях.
Вторая главная трудность заключалась в отсутствии какой-либо общепринятой теоретической базы, на которой материалистически ориентированный учёный мог бы построить структурную концепцию продолжающейся и развивающейся жизни за смертью. Майерс справился и с этой задачей, демонстрируя мысленную энергию и мысленные формы, оперируя уже знакомым психологам языком.
Чтобы понимать Майерса, нет необходимости понимать научную терминологию. Все мы слышали выражение: «Он ушёл в свои мысли». Майерс мог бы спросить: «Откуда же он ушёл?» Конечно же из нашей повседневной «реальности». Но наука нам показала, что реальности нашей обыденной жизни иллюзорны. Благодаря ей мы знаем, что, например, этот стол, такой твёрдый на ощупь, или человеческое тело, на взгляд такое плотное, в основном представляет собой пустое пространство. Огромные «относительные» пространства между маленькими ядрами атомов и вращающимися вокруг них электронами, между атомами в молекулах, наконец, между самими молекулами показывают, что вся видимость твёрдости — это иллюзия того же пространства. Человек, «ушедший в свои мысли», находится в ментальном мире, где таких иллюзий не существует. Майерс и многие другие настаивали, что истина заключается как раз в противоположном. Это люди, никогда не «уходившие в мир мысли», так сказать, никуда никогда и не входили — они просто-напросто роботы да ещё и лунатики. Человек, «затерянный» в мыслях, в действительности уходит к истине и к единственной окончательной реальности, поскольку высшая реальность ментальна по своей природе — это реальность мысли.
