Допустить посвящение я не могу, а время уже упущено, и я считаю это попустительством со стороны моего отца, ведь он ведал обо всём, что происходило в государстве, и должен был предвидеть такой исход, но не принял никаких мер. Я пришла на встречу с полным намерением отстоять свою позицию и обвинить Верховного Жреца в попустительстве. Я чувствую свою силу и уверенность. И по полному праву требую принятия жестких мер к брату, называемому Акхипотоменой. У меня единственное решение — выдворить это посмешище за пределы моего царства. И я хочу, чтобы это было не только мое решение, но и одобрение со стороны совета жрецов
Отец ожидал меня, стоя на открытой западной террасе. Он обернулся, услышав мои торопливые шаги. Жестом предложил присесть за овальный стол, стоящий на средине. Внимательно посмотрел мне в глаза, положил руки на стол.
— Ты стала характером очень похожа на мужчину. Несгибаемая воля — это хорошо, но для воина, а ты правительница народа Ахи, тело дано тебе женское, и оно гармонично проводит тот поток, который предназначен для сохранения гармонии именно женской, гибкой структуры пространства. А ты пытаешься совместить два разнонаправленных потока. Целесообразно ли это? — отец смотрел мне в глаза и жестом успокоил волну уверенности в своей силе и правоте, которая всколыхнула мой ум.
— Брат стал посмешищем.
— Но никто же и не догадывается, что он мужчина, и никто не смеется. И почему тебя возмущает, что у твоего брата любовник мужчина? Что делать, если он чувствует себя женщиной? Смирись.
— Пусть чувствует себя хоть кошкой, мне все едино, но не в моем царстве и не на моих глазах. И где он набрался наглости и высокомерия, чтобы решиться претендовать на царствование? Как он может принять свой народ таким, какой он есть, если даже свое тело он не принимает таким, какое ему дано по закону Колеса времени? Кто будет править? Он или его любовник? И что это будет за правление? Что будет с народом?
— Ты правильно мыслишь, но ты отошла от линии наследия женщин Ахи. Сердце твое заполняет гнев, а где гнев, там искажения пространства и событий. Не ты была причиной этих событий, но ты можешь благотворно повлиять на следствия.
И, глядя в мою душу, он снял перстень с правой руки, затем с осторожностью положил его передо мной.
— Ты можешь взять его и принять любое решение, только помни, что оно повлияет на всех нас не только сейчас, но и в далеком будущем.
У меня даже руки не дрогнули, даже мысленно я не потянулась к камню. Только свет из моей души заполнил все вокруг. И я поняла. Не своей волей, не суровым приговором, а потоком любви сердечной, что является частью потока Вселенной, надо спасать царство. Я поняла. И проснулась душа моя, поняв всю иллюзорность власти человеческой.
Поклонившись и поцеловав руки хранителю, я вышла со знанием, как надо поступить. В древней библиотеке, на нижних этажах, есть рукописи одной из основательниц династии, мудрейшей Архиотопеды. Там я найду то, что мне надо для прояснения и решения того, что волновало и не давало покоя. Окрыленная своей идеей, я не шла, а летела по галереям, не замечая ничего вокруг. Вот поворот, еще один. Теперь в нижний зал. А там по множеству ступеней ещё ниже, в хранилище. Я уже предвкушала поток блаженства, который почувствую, коснувшись древних, чистых знаний.
«Кошка, что же ты путаешься под ногами? Ох, потом расскажешь о погоде. Зачем цепляешь когтями за платье? У меня нет сейчас время для того, чтобы настроиться в диапазон твоего сознания и слушать твою ментальную болтовню. Потом поговорим. Я тороплюсь». И, засмеявшись настырности этого маленького зверька, взяла его на руки. Вот ступеньки, скорее вниз, и там, в архивах, старательно записанное сокровенное знание. Дух самой мудрой Архиотопеды там.
Вдруг как будто ветер шевельнул ткань слева, прикрывшую вход, и я ощутила внезапный удар в спину. Резкий незнакомый запах и звон металла по ступенькам, и я погрузилась в беспамятство. Там вечная чернота и безвременье. Зависнув в этом состоянии, ты не осознаёшь себя. Не понимаешь, кто ты был, откуда пришёл и куда направлялся. Забываешь ВСЕ! После этого существо никогда и нигде не воплощается в теле, а так и висит, не осознающее себя и всё остальное.
Меня отправили в черный провал. В смерть, в безвременье.
Немой крик в невесомости, крик, от которого рассыпаешься на кусочки, на атомы.
И нечем дышать.
Даже тому, которое бестелесно, нечем дышать. Кусочки тебя закручиваются в спираль, сжимаются, каждую секунду меняя скорость, разбиваются на ещё более мелкие, и это всё ТЫ!
И леденящий душу холод, вечный, никогда не заканчивающийся холод, и тьма, холод тьмы и скрежет, раздирающий ткань души.
ТЫ НИКТО. ТЫ НИГДЕ. ТЫ НИКОГДА.
Сколько это продолжалось, понять невозможно, это, вероятно, зависит от того, с какого местоположения наблюдается и чувствуется. Снаружи это может показаться мгновением, а для меня была вечность, тянущая душу крючьями.
Но откуда-то из близкого далека пробилась тонкая голубоватая дымка звука, даже не звука, а предзвучья, и не цвет, а предцветье. Возник расплывчатый образ. Что-то знакомое и значимое. С усилием удерживаюсь за этот мираж, цепляясь за его края, вытягиваю себя из липкости чёрного провала. Камень из перстня, это он был проводником от источника этого посыла. Там, где человек не в состоянии сохранить разум, приручённый камень служит ему проводником.
«У тебя есть силы пройти промежуток, ты умеешь, и умела всегда». Это даже не прозвучало, а словно пахнуло. Предзапах.
На тонких цыпочках сознанья
В душе тропинку проложу
Из осязанья в вечность знанья
Звук в переходах отслежу
И выплывая из тумана
В бытийность из небытия
И из вселенского дурмана
Из нечто Я выходит Я.
Получилось!!!
Я вспомнила в срок. Память вернула мне многое: намерение, уверенность, терпение, безжалостность. Нет, не жестокость — жалость к себе отсутствовала, равно как и к другим. Каждый получает то, что получает по своим деяниям. И никто не виноват в этом. Это жизнь. Жизнь в теле есть великая игра времени...
Звон открываемой двери и гулкие шаги, уверенные шаги. Я уже давно поняла, кто придет первым утром моей смерти. Закрываю глаза и позволяю себе расслабиться, останавливаю частоту дыхания. Вдох — и полчаса, выдох, затишье — и еще полчаса. Шелест шагов и слов. Слышу очень знакомые голоса. Шаги затихли, кто-то наклонился надо мной, чувствую взгляд на лице.
«Я знаю, ты меня слышишь, открой глаза, — пауза, — открой глаза».
Мне надо выгадать время, дождаться. чтобы он даже не догадался о том, что я в сознании, не понял, что на самом деле происходит.
«Не слышит, еще до вечера можешь быть спокойным», — не голос, а шипение змеи.
«О Боги, терпенья мне, терпенья».
Через некоторое время, следуя традиции, откроют ворота и впустят людей попрощаться с царицей, а потом.
В сознанье врывается голос, даже не голос, а частота звучания сердца. Мне помогают понять и услышать то, что я не успела прочитать в рукописи.
«Падение с высоты вселенской дает злость и отчаяние, невозвращенцы — это те, кто проклял свой род, свою кровь. Стремительное падение Духа дает затухание памяти, и от звенящего золота сердца остаются только черные головешки. Чтобы проскользнуть во временных переходах, нужен холодный ум, трезвый рассудок и горячее сердце. Удержись от гнева, и ты воскреснешь».
Как удержать понимание, что это все игра, в то время, когда сердце разрывается от боли.
Как принять такую игру, когда предают родные и близкие?
Как отыграться и без потерь выйти из игры?
Волна любви и благодарности, признательности и восхищения мудростью рождается в сердце по отношению к Хранителю Времени, старшему Храмовнику, к тому, кто здесь мне отец. Он всё знал еще тогда, когда ребенком поставил на срез колонны меня у входа во дворец. Знал, но имел силы не вмешиваться в мою судьбу и в ход событий. И только тогда, когда я сама решила простить всех, он принял решение помочь мне.
Скрип дверей и осторожное переступание ног. Пошел народ.
— Внезапная кончина от неизвестной болезни привела нас к такому горю. Подходить близко запрещено, — визгливый голос неприятно резанул мне по сердцу.
— Да, болезнь называется «предательство и лжесвидетельство». Прощаю во все века и времена. За все. Всех.
Я открываю глаза, не в силах сдержать обиду. За колонной, прячась от собственного страха, моя дочь Харохсея. Это являлось тайной, по настоянию храмовников никто не знал, что она моя дочь. Сейчас я не могу вспомнить причину этого. Ей была предназначена через год служба в храме Наблюдения. Нянька Харохсеи испугана до полусмерти таким поворотом событий и не понимает сути происходящего. Я смотрю ей в глаза и вижу усталость и страх, не за себя, за наследницу. От ощущения своего бессилия глаза мои наполняются влагой и по щеке сбегает слеза, оставляя дорожку на раскрашенном погребальным узором лице.
