— Да, болезнь называется «предательство и лжесвидетельство». Прощаю во все века и времена. За все. Всех.
Я открываю глаза, не в силах сдержать обиду. За колонной, прячась от собственного страха, моя дочь Харохсея. Это являлось тайной, по настоянию храмовников никто не знал, что она моя дочь. Сейчас я не могу вспомнить причину этого. Ей была предназначена через год служба в храме Наблюдения. Нянька Харохсеи испугана до полусмерти таким поворотом событий и не понимает сути происходящего. Я смотрю ей в глаза и вижу усталость и страх, не за себя, за наследницу. От ощущения своего бессилия глаза мои наполняются влагой и по щеке сбегает слеза, оставляя дорожку на раскрашенном погребальным узором лице.
— Вот досада, погребальный макияж испорчен. Хочешь не хочешь, а игра теперь начнётся в открытую. Ну что ж, поиграем. Боли нет, страха нет, только покой и холодная безжалостность. Так-так. Вот и любимый братец. Почуял, стервец, неладное. Глаза — как у нагадившего огромного кота. Алчный и похотливый блеск.
— Ну что, дорогой? Как поступишь сейчас? Люди вокруг. Умен, конечно, с такого расстояния мало кто разглядит дорожку от слез. А вот глаза открытые... Ну, хитер, молодец, находчивый. Склоняется, в поклоне закрывая от всех мое лицо. В глазах страх и ненависть. Немой вопрос: «А могу ли говорить»? «Нет», — отвечает, успокоившись, сам себе.
День был длиннее вечности. Со мною простились все, кого впустили. Все разошлись, наступила тишина. Лживая принцесса с накопленной за день злостью с усилием нажимает на раненый бок. У меня боли нет, боль вытекает в открытую реку отцовской любви и растворяется в ней. Брызгая слюной, с шепота срываясь на повизгивание, брат требует принести ему острую ритуальную золотую спицу.
— Я проколю тебе сердце, ты навсегда забудешь меня и не станешь мстить.
Да, исход игры опять не в те ворота. Все как в страшном сне.
— Отец, что же там дальше, ты же знаешь?
— Решай по ходу игры, главное — сохранить память. Чтобы вернуться, надо помнить — Где, Куда, Как и Кто ты.
Игла соскальзывает и царапает мне шею. Смола, которой заливали горячей меня живую, уже затвердела. Злость и отчаяние братца начинает заливать пространство. Чего доброго, срезонирую на ненависть и я, и тогда она начнет выжигать моё сердце. А это смертельно опасно для Души. Чьи-то шаги по коридору. Он в бешенстве бросается к дверям, загораживая их с наружной стороны. Я знаю, чьи это шаги, маленькой Харохсеи. Она, не замеченная никем, бродит по темноте коридоров. Кто будет обращать внимание на маленького глазастого человечка, тихонько шныряющего по темным уголкам и за всеми подсматривающего? Ребёнок телом, она имела блестящий ум, превосходную память и умение проникать в суть происходящего. Но не судьба ее привела сейчас, а ненависть, которая нашла приют в её сердце. Дети легко впитывают эмоции окружающих их взрослых, особенно родственников. И потом страдают, не умея владеть собой. Лязгнул тяжелый засов на дверях. Теперь никто не сможет ко мне подойти неслышно. Сразу братец всполошится — наверное, там, под дверью, и лёг спать. Да и какой ему сон, ждет, когда всё затихнет. Тёмные дела творят в темноте, поэтому темноты и опасаются люди. А дело-то не в ней, а в человеческой подлости. Свет луны начал заливать пространство. Не желтый и мягкий, как золото, а кровавый, с черными рваными тучами на небе. Такой ночи я не помню над нашей Геей, этот знак говорит о великой беде, спустившейся с небес. Зло опустилось на царство. Полночь. Скоро братец придет меня убивать, необходимо опередить его, и я принимаю решение. Быстро прощаюсь с уже ненужным физическим телом и покидаю его. Выхожу на террасу, залитую лунным светом. Свобода!
Надо только привыкнуть к легкости и подвижности тонкого эфирного тела. Кошка, мурлыча, пытается потереться о ногу.
— Что ты, Я же — тень. Лучше поделись местом в теле, — прошу ее.
— Ты большая и не сумеешь быть маленькой. Иди на задний двор, там в клетке большая кошка, черная Матайя, с изумрудными глазами и когтями, быстрыми и острыми, — прожурчала она мне в ум.
Луна сегодня мне в помощь, хоть и зловещая, но огромная, яркая. Без физического тела трудновато с непривычки и передвигаться, и смотреть. Всё кажется в лунных разводах, нечеткими линиями прорисовывается окружающее пространство. Богиня Ночи высветила мне дорожку оранжево-кровавым светом, и это помогало немного ориентироваться. Тело, которое из мяса и костей, медленно остывало и еще пыталось удержать меня и вернуть в себя. Хорошее было тело. Оно хотело жить. Но там оказался тупиковый вариант Игры. Смерть со злом и забвение себя. Нет, мне необходимо изменить ход событий.
Черная пантера заурчала, увидев меня, и открыла зеленый глаз. Хитро заводила хвостом, зная, зачем я пожаловала.
— Поделись телом, — пропела я ей в ум на кошачьем диалекте.
— А ты не будешь мне мешать? — в ответ подумала черная красавица.
— По возможности нет.
И она подвинулась. Вхождение в чужое тело — занятие для чувствительных существ не из приятных, но лучше уж так, чем совсем без него, пока.
— Человеческие страсти, ум человеческий склонен к излишествам, — прохихикалось теперь в моей уже голове.
— Да, это так, — не могла я не согласиться.
— Теперь у меня есть хорошая охота. То визгливое существо я давно уже заметила. Повеселимся, — и она, а теперь и я, когтем скинула засов и вышла из клетки.
— Сначала утолю голод. Пойдем за кроликами, а потом покажу тебе тропу, на которой будет добрая охота, — и она мысленно хмыкнула на мой не прозвучавший ответ.
— Я тебе тело, а ты мне эмоции для действия, и мы в расчете, — продолжила она уточнять наш договор.
У меня возникла потребность на время ее ужина выйти из тела, что я и сделала, и вовремя. Кровавое пиршество не принесло бы мне никакого эстетического наслаждения, более того, погрузило бы меня во тьму астральную. Но её тело мне будет необходимо еще по крайней мере три луны, пока будут совершаться ритуалы по отношению к умершей царице.
Да, это как будто просто дикий сон, происходящий со мной наяву. Пантера умылась и, свернувшись, задремала.
— Подожду, пока кровь кроликов переварится, тогда и вернусь в звериную шкуру, — решила я.
Дворцовая площадь заполнялась народом. Уже трудно было найти свободное место, но люди все прибывали и прибывали. Мое усопшее тело, забальзамированное и одетое по всем правилам, медленно выносили из Дворца через центральный вход. Звучание хорхе (это такие длинные трубы) наполнило все пространство по всей округе.
Казалось, что, кроме труб, звучать было нечему. Для меня время застыло в единое созвучие. Прошлое, настоящее, будущее, все слилось в единый поток. Где я, что я? Одно тело — там, в центре людского внимания, а я сама, прячась за каменным парапетом, наблюдаю за всем происходящим из тела черной кошки.
Ритуальное шествие углублялось по тропе, которая скрывалась в густых зарослях. Тело несли в усыпальницу, спрятанную от любопытных глаз в недрах горы. Грот с незапамятных времён находился в горе, он вырос вместе с ней. Порода образовала естественную полость, а подземные воды промыли вход. Шествие замыкал мой разлюбезный братец, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Его глаза пытались увидеть что-либо в тенях деревьев.
— Не меня ли ищешь и пытаешься разглядеть сквозь заросли? — подумалось мне, но уже как-то безразлично.
На холме было тепло и сухо. Хозяйка тела, пантера, знала эту удобную лежку давно. Это было понятно по свисавшим с сухих веток клочкам её шерсти. Я уже начинала привыкать к этому пушистому гибкому телу и понимать всю выгоду такой формы тела, одновременно с которой получаешь одежды. Только ныла правая лопатка от свежего удара. Час назад я своими мыслями о неизбежном падении помешала пантере завершить благополучно прыжок с дерева на землю. Привычка к динамике человеческого тела давала о себе знать. И то, что число ног увеличилось, а рук не стало, тоже было весьма непривычно. Время в соседстве с сознанием зверя тянулось по-другому, а как — я не задумывалась. Казалось, прошел миг, а процессия уже возвращалась обратно. Вечерело, синие сумерки опустились на тропу. Мы, покинув укрытие, пошли каждая по своим делам. Черная кошка — охотится на человека с резким, визгливым голосом, а я — навстречу своей судьбе.
От неожиданности братец даже присел, обхватив голову руками. Как тут не испугаешься, когда перед тобой возникает зверь весьма внушительных размеров. Пантера пригнулась, и ее голова оказалась на уровне его лица. Я заглянула ему в глаза.
— Ну что, дорогой, — прошелестела я ему в ум, — ты счастлив? Какое оно, счастье от предательства? — он услышал меня, не совсем понимая, что произошло. Липкостью лжи повеяло из его сознания. Ненавистью и страхом из его сердца. Пантера, почувствовав его агрессию, молниеносно приготовила лапу для удара. Убить его не входило в мои планы. Я едва успела перенести это движение в прыжок в сторону. Животное улетело в колючие кусты, сознание царицы Атихии погнало ее подальше от людей. Над толпой жриц пронесся гул.
