– Учитель, я ото всего отказывался, я так много страдал, чтобы познать Бога. От чего мне еще надо отказаться?
– Откажись от страдания.
Бывает, что видишь какую-то вещь, предмет, записанный телефон, бумажку, а не можешь вспомнить, откуда они появились. Не можешь вспомнить их предысторию и события, с ними связанные, – не хватает энергии. В состоянии «всезнания» ты можешь вспомнить все, всю свою жизнь по цепи ассоциаций. Как перед смертью – перед умирающим прокручивается вся его жизнь. И тогда, так же тщательно, как на месте преступления перебирает улики криминалист, ты можешь «перебрать» свою жизнь, вернуться к любой ситуации. Осознать то, что казалось забытым и скрывалось в твоем подсознании, те забытые программы – навязчивые идеи, «намерения», которые владеют, управляют тобой, те значимые для тебя в прошлом ситуации, которые оказали влияние на формирование твоих моделей поведения, твоего самоощущения и тебя. Перепросмотреть свою жизнь – это «перебрать» себя, свою жизнь заново, как, например, перебирают мотор автомобиля при капитальном ремонте.
Теперь я стал до ненормальности безупречным, с перебором честным. Возвращаю «с максимальным качеством» все имеющиеся у меня вещи их владельцам.
Вспоминаю, что у кого взял. Вспоминаю о каждой мелочи – о клочке бумаги, канцелярской кнопке, случайно взятых в бюро у знакомого, или иголке, которую попросил когда-то у соседа, чтобы зашить рубашку, и забыл отдать, о книге, журнале, которые забрал, проходя мимо кучи макулатуры, лежащей в подъезде дома – хочу от всего безупречно освободиться. Когда отдам все, то получается, что уже ни у кого ничего не брал и не крал. Я до ненормальности, сверхточно реализую библейскую заповедь «не укради» – практикую Библию. Вспоминаю, откуда все это пришло и как, и тем самым осознаю свои привязанности к социуму, свои социальные контакты, свою жизнь – перепросматриваю ее (как и в описаном выше случае с бумажками). Развязываю все концы с обществом. Меня ничто ни с кем больше не связывает, от меня никому ничего не надо и мне никому ничего не надо возвращать. Я никому ничего не должен…
Свободным можно стать, только ничего не имея. Отдав все. Отдав даже самого себя смерти. Умерев, живя… Ведь только после смерти, слившись с Вселенной и Богом, мы и становимся истинно свободными.
Взял новую записную книжку. Аккуратнейшим образом записал на первой странице свои данные: как зовут, где живу, номер телефона. Ощущаю, что теряю память о самом себе, кто я. Быть может, позже, увидев книжку, вспомню себя.
Также предельно аккуратно переписал карандашом все адреса и телефоны из моих старых записных книжек в новую. Занялся чистописанием. А пока переписывал, перебрал свое окружение – всех своих знакомых, вспомнил все, что связано с каждым человеком. Стер ненужные телефоны, оставив лишь самые необходимые – несколько фамилий… а затем освободился и от них.
Проделав эту работу, понял, чего от меня ожидают, из чего я состою как социальная, общественная единица в кругу своих друзей и врагов, и сделал еще один шаг к осознанию того, кто я есть. Понял, почему не мог делать иначе, чем от меня, от моей формы ожидают.
А затем я выбросил записную книжку и этим внутренне распрощался со всеми. Я больше не намеревался ни с кем из них общаться.
И, выйдя внутренне в тотальное одиночество, смог позволить себе все, так как исчез фактор, препятствующий моим изменениям, сдерживающий неадекватности (а на самом деле лишь проявление во мне других форм), – исчезло мое окружение с требованием «нормальностей» от меня, фиксирующее мое «я».
Те немногие друзья и приятели, которых я еще имел, постепенно от меня отдалялись. Моя форма изменилась, я стал другим и перестал оправдывать их ожидания. Они уже не могли общаться со мной как прежде, стали считать меня неадекватным: «крыша у него съехала» – но я лишь изменился, был просто другим, не тем, кем они меня всегда считали. Так, однажды зашел ко мне давнишний знакомый, состоятельный человек, владелец процветающей фирмы. Я дерзко сказал ему, что он сам – мелкое ничтожество, а его дела и то, что он зарабатывает деньги, – полная чепуха и бред. Ведь я рассматривал все с иной, чем он точки зрения: «Что высоко для людей, может быть мелочным перед Господом». Сказано: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». А значит, богатство – ничто для Господа…
Мой знакомый извиняющимся тоном попытался возразить: «Я все-таки что-то, пусть не так много, но заработал… Тебе, если позволишь, позвонит из Москвы один хороший человек – врач, психиатр. За мой счет. Пообщайся с ним, будь добр», – и, оставив мне триста немецких марок, недоумевая, поспешно удалился. На каком-то глубинном уровне он понимал магию происходящего и не обиделся.
Парадокс: если бы я изначально был «со съехавшей крышей», если бы меня не знали другим, то это мое состояние сумасшествия было бы нормой! «А он просто такой, он всегда был такой!» – говорили бы про меня, ведь мое состояние, меня было бы не с чем сравнивать.
Я начал убирать дуальность. Дошел до абсурда: оставил одну ложку, одну чашку, одни брюки, одни носки, все остальные «дублирующие» предметы выбросил. Ничего лишнего – Сила учила меня обходиться малым. Я жил в сознательной «нищете», бдительно следил за всем, все держал под строжайшем контролем. У меня так мало вещей, их надо беречь, ведь неизвестно, сколько времени придется ими пользоваться. Если порвутся, например, брюки, то так и буду ходить в рваном – больше ведь ничего нет. И потому, даже садясь на стул, я выпрямлял ноги, чтобы не деформировались коленки на штанах – «контролировал» брюки. Сломается ложка – заменить ее нечем. Значит, буду есть руками. Неудобно как-то руками-то… И тогда я начал максимально аккуратно, гипертрофированно аккуратно, предельно мягко делать все: и надевать брюки, и прикасаться к ложке, и много чего еще. Я стал все контролировать и замечать то, на что раньше, когда всего было много не обращал внимания и что делал автоматически, не осознавая, не «присутствуя» дзеновски.
Так Сила учила меня: все что угодно, в любой бытовой ситуации подлежит контролю и, значит, осознанию. Так расширялась зона моего активного внимания и сфера осознанного.
Я съел все, что было съедобного в моей квартире, до последней крошки. Выключил холодильник – никаких запасов на будущее, только «здесь и сейчас». И когда я шел в магазин за продуктами, то покупал лишь то, что мог съесть за один раз – ну, например, один помидор, две булочки, маленькую бутылочку минеральной воды. И я обязательно должен был съесть все мною купленное – таково было задание Силы.
Если я покупал слишком много, то все равно должен был съесть все, хотя уже не испытывал голода и вынужден был заставлять себя, – выбрасывать что-либо мне было запрещено Силой. И в следующий раз я точно рассчитывал, что и сколько куплю. Так Сила учила меня брать только самое необходимое. Я стал как дикий лесной зверь, который не таскает с собою ничего лишнего. «Не умножай сущностей сверх необходимого», – говорят на Востоке.
Ничего не ем уже долгое время. Голодный жутко. Приготовил себе обед – все свеженькое, вкусненькое. Сел, поднес ложку ко рту. И вдруг Сила, как какой-то внутренний голос, говорит: «Не ешь!» Положил ложку назад. Голод как рукой сняло. Все, что приготовил, выбросил. Нет для меня больше слов «голод» или «я не могу не есть». Могу не есть. Много чего еще могу… Я понял, что могу быть абсолютно безжалостным к себе.
Теперь сижу буквально только на воде и хлебе – долгое время, как монах, питаюсь только черным хлебом, пью только воду. Вот такой пост. Пошел в магазин за хлебом, и так интересно наблюдать за людьми, за тем, что они покупают, что едят. Я-то уже не с ними, «не в миру», мне не нужно ничего из того, что нужно им. Только вода и хлеб. И я начал замечать разные сорта хлеба и различать их вкус. А раньше ведь не обращал на это внимания.
Пост и молитва, молитва и пост – вот религиозная формула постижения Бога.
Бесконечный пост, а не пост «от сих до сих» в страстную неделю. Подвижничество…
Черного хлеба не переешь при всем желании. И, сидя на самой строгой «монастырской» диете, я научился четко отслеживать и осознавать процесс насыщения. Я не переедал даже малюсенького кусочка хлеба – ведь когда насытишься, не лезет он больше в рот, хоть убей; пресный он, не сладкий. И потом, когда снова начал есть все, я, осознав тонкое чувство насыщения, уже не переедал, даже употребляя деликатесы.
Аппетит у меня был – съесть сладкое я бы не отказался. Аппетит, но не голод! А сладкое, аппетит – это уже лишнее, это та «роскошь», которая не является необходимым условием для выживания. Только самое необходимое, ничего лишнего! Такая вот внутренняя монастырская практика: внешне я нахожусь «в миру», не в монастыре, а внутренне уже по другую сторону мира людей.
