Перед укрытой тростником хижиной на самой верхушке холма, похожий на покинутое каноэ, лежал Камень Смерти, словно выброшенный на вершину Арарата миниатюрный ковчег.
Антонио приветствовал меня широкой и очень выразительной улыбкой. Видимо, испытание наложило на меня свою печать.
— Выглядите вы ужасно, — сказал он.
— Grades, profesor.
— И вам понадобится больше дров.
Я сбросил рюкзак и поплелся искать сучья. Где был Антонио эти три дня? Дважды я поймал себя на том, что, как зачарованный, рассматриваю декорации моего приключения — окаменелую цитадель, дикое гнездо доколумбовой культуры, окутанное туманом, подобно руинам в легендах об Артуре. Я вспомнил, как Антонио велел мне выбирать кусочки дерева, а не сгребать все подряд для растопки, поэтому на две охапки ушло более получаса. На холме Антонио дал мне кусок бечевки, я обвязал дрова и отложил вязанку в сторону.
— Когда мы пойдем в руины?
— Вы не пойдете.
— Я не пойду?
— Вы можете пойти в руины как турист, когда пожелаете, хотя это будет профанация, рожденная невежеством. — Он обернулся спиной к Камню Смерти и стал смотреть вниз на руины. — Но вы не можете войти в город, пока не выполнена ваша работа на Южном и на Западном пути, пока вы не научились жить жизнью духовного воина, пока вы не освободились от собственного прошлого и не стали лицом к лицу со смертью, пока вы не освободились от своего тела, как это мы делаем, когда умираем.
— Тогда зачем мы сюда пришли?
— Чтобы вы начали свой Южный путь. Но вы сделаете это за пределами города. Под Храмом Кондора есть пещера. — Он показал рукой направо, где заканчивались руины. — Для того чтобы наилучшим образом исполнить работу Южного пути, вы должны освободиться от страха. Страх — это реальность Западного пути, где вы столкнетесь со смертью. Но вы не сможете вызвать смерть, пока не завершите работу Южного пути. Получается что-то вроде порочного круга, листа Мебиуса…
— Уловка-22.
— Ваш Западный путь начнется позже. Сегодня ночью мы можем только поставить смерть на повестку дня, сделать то, что сможем, чтобы подготовить вас к ритуалу. Камень Смерти имеет форму каноэ, нос которого смотрит на запад. Здесь дух посвященного оставляет тело и путешествует на Запад, в край тишины и смерти. Легенды говорят, что он возвращается с Востока, где появляется Солнце и рождается новая жизнь.
— Легенды?
— Да. Ложитесь на камень, головой к носу каноэ. Вам понадобится несколько минут, чтобы войти в спокойное состояние.
Я вытянулся на холодной гранитной глыбе и старался заставить свое сердце перейти на медитативный ритм. Он оставил меня в одиночестве, и я закрыл глаза, настраиваясь на полусон. Температура упала до ощущения комфортного холода, я забыл о своем пустом желудке. Молчание приближающейся ночи было полным, тишина лишь подчеркивалась еле слышным шелестом сухой травы. Что делал Антонио? Когда мое дыхание стало регулярным, я услышал его тихий, почти бездыханный свист. Я почувствовал, что он рядом, и услышал его пение, многосложный ритм, озвученный реверберирующим гудением, похожим на звук камертона. Температура продолжала понижаться, и легкое дуновение воздуха по лбу передавалось дрожью вдоль позвоночника. Будет еще одна холодная ночь в Андах. Я посмотрел сквозь ресницы вверх: он переводил руки с моего лба к горлу, затем к грудине. Он освобождает мои чакры: вращение против часовой стрелки; зарядка чакр; вращение по часовой стрелке; пение в чакры. Я проверяю свои ощущения и ничего не нахожу, кроме относительного покоя, некоторого облегчения моей тревоги и опасений и удивления от того, что нет особых ощущений.
Я ничего не чувствовал.
Пение закончилось решительным ihoy! Он снова тихо засвистел, и свист растаял, как легкое дуновение.
— Теперь можешь встать.
Я открыл глаза; вряд ли прошло более пяти минут, но над нами была уже ночь. Между перистыми облаками мерцали звезды, руины залил лунный свет. Антонио сидел на корточках возле своей mesa в нескольких шагах от меня.
— Садись здесь.
Я сел напротив него, скрестив ноги; между нами лежала индейская скатерть.
Он протянул мне деревянную чашку. Ту же самую, но на этот раз в ней было больше Сан Педро.
— В эту ночь ты будешь работать со змеей. Обратись к духу Юга, вызови его сюда и приветствую Четыре Стороны Света, ты знаешь, как это делается.
Я встал и поднял чашу к югу; я вспоминал формулу.
— Я призываю дух Юга, змею, Сатчамаму. Приди ко мне, помоги мне сбросить мое прошлое. — Это звучало лучше в его устах. — Гей.
— Гей! — крикнул он. — Сила, мой друг. Цель. Тебе не нужно обращаться к ветру. Тебе незачем что-то говорить. Думай это. Вызови силу и приветствуй Четыре Стороны Света так, как ты творил бы молитву.
Это легче. Я сделал все наилучшим образом, как только мог; я произнес тихую молитву каждому из четырех направлений, визуализировал животных, которые их представляют, ягуара, дракона, орла. Затем я приветствовал Мать Землю и Великий Дух, выпил половину содержимого чашки и протянул ее Антонио.
— Выпей все, — сказал он точно так же, как Рамон.
Я откинул голову назад и выпил все до капли и поставил чашку на скатерть. Я закрыл глаза; он смотрел не на меня, а на что-то между нами. Его глаза были сфокусированы не на мне, хотя, казалось, смотрели прямо мне в лицо. Пространство между вещами.
Что он видел?
Его фокус сместился, и глаза его пытливо заглянули в мои.
— Все эти годы ты избегал силы, — начал он. — Не аплодисментов или признания — ты постоянно добиваешься их, — а силы перед лицом Природы. Прежде чем ты соединишься со своей силой, ты должен сбросить свое прошлое. Но прошлое должно быть снова схвачено, прежде, чем оно успеет полностью освободиться.
Он протянул мне пузырек с душистым маслом, а затем вынул из земли жезл из резной кости.
— Огненный и световой меч, — сказал он и отдал его мне. — Заряди его. Держи его в руках и вызывай его силу. От Востока, где находится видение и откуда поднимается Солнце. Обрызгай его душистым маслом.
Я взял в рот немного жидкости. Она была крепкой и обжигала мне вкусовые рецепторы, но я продолжал держать ее во рту; я поднял жезл и дунул брызгами на него и на свои руки.
— Возьми его с собой. Держи в левой руке. Если почувствуешь опасность, возьми крепко в правую. Ты будешь отсекать им свои связи с прошлым.
Он поднял с земли мою вязанку дров, взял меня за руку и повел прочь от mesa, вниз по склону холма. Мое сердце сильно билось от нетерпения. Я не чувствовал никакого действия Сан Педро.
— Могу ли я войти в руины, когда закончу?
— Ты не закончишь.
— Куда вы идете?
— У меня есть своя работа.
Вход в пещеру был спрятан в гранитной складе на склоне горы ниже Храма Кондора. На земле перед входом лежала кучка дров и сухой травы.
Пещера имеет форму буквы Г, сказал он. Располагайся в точке поворота и используй эти дрова для огня. Не жги все сразу, как белый человек. Строй костер постепенно, четыре на четыре. Клади в огонь свои воспоминания по одному. Ни сучка, ни хворостинки не бросай в огонь, если в них нет воспоминаний.
— Хорошо.
— Лицом к стене. Сосредоточься на огне, — сказал он. — Не дай ему погаснуть. Не своди с него глаз. Ты можешь заблудиться, если ослабишь внимание. Призывай видение орла. Песня Востока: «hoy, hoy, charduay, charduay, hoy».
Он положил мне руку на плечо:
— Я приду к тебе утром.
* * *
Я сжег шесть или семь спичек, прежде чем добрался до конца пещеры. Должно быть, в ней было два входа, потому что в лицо мне дул едва заметный сквозняк. Я воткнул жезл в земляной пол пещеры и подготовил костер так, как это делал Антонио: квадратный колодец из четырех групп сучьев по четыре в каждом этаже, а в середине — пучок сухой травы. Я сжег почти все спички, пока зажигал этот маленький погребальный помост. Трава затрещала, щепки дерева подхватили ее пламя, и гранитные стены осветились неровным светом. Я помню свое удивление: то ли языки пламени выделялись несколько резче, чем обычно, то ли как-то изменилось мое видение; или это действовал Сан Педро. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо что-либо видел так отчетливо.
Я подкладывал сучья из охапки Антонио, пока не убедился, что огонь горит надежно. Я сел удобнее, и по мере того, как я всматривался, пламя изменялось, изменялось и мое восприятие. Мой фокус смещался, и то, что вначале было четко очерчено, теперь окутывалось сиянием, светилось, словно сквозь дымку. Я вынул жезл из земли и проверил зрение по его поверхности. И хотя я различал каждую деталь и каждую трещинку или неровность кости, пламя по-прежнему мерцало матовым, рассеянным светом.
