Наиболее интересные примеры изображения Иерусалима дает эпоха раннего итальянского Возрождения. И это не случайно. Высокий уровень живописного мастерства сделал возможным достаточно точное воспроизведение архитектурных форм, а новые социальные условия создали свободу художнику, выбирающему по своему усмотрению, каким образом воплотить мечту о небесном граде. Используя облик Иерусалима в качестве фона новозаветных событий, художники относились к нему с повышенным вниманием. Их вдохновляли слова глубоко почитавшегося в ту нору Августина, который мечтал о том, "чтобы невидимое божественное стало видимым для нас сквозь сотворенные вещи, то есть чтобы посредством телесных и временных вещей мы приобрели познание о вечном и духовном". В то же время в его облик все чаще проникали черты архитектуры итальянок Так художник-монах фра Анджелико в "Снятии со креста" делает свой Иерусалим удивительно похожим на город Кортону. Однако крепость причудливой формы, стоящая на его вершине, напоминает цитадель, описанную греческим путешественником III века до н.э. Аристеем. Его письмо цитируется в "Десяти книгах о зодчестве" Л.В.Леберти — крупнейшего теоретика Визрождения. Не случайно цитадель Фра Анджелико напоминает зиккурат — ступенчатую башню Древнего Востока: она, согласно письму Аристея, "расположена на очень высоком месте и укреплена несколькими башнями, которые выстроены вправо по направлению подъема из больших блоков камня и служат целям обороны".
Другой крупнейший художник той эпохи — Пьеро делла Франческа — во многом подражает картине Фра Анджелико и также вдохновляется письмом Аристея. Как пишет греческий путешественник, в Иерусалиме были "проходы для некоторых персон, которые открывали для них путь на более высокий уровень высоты и следовали друг за другом, поскольку тем, кто подвергался причастию, необходимо было помешать дотронуться до некоторых запретных предметов". Альберти, заинтересовавшийся этим отрывком, упоминает "узкие и крутые проходы, по которым отцы города и более знатные граждане шествовали с великим достоинством". Идея "узких и крутых проходов" наглядно видна на фреске Пьеро "Опознание животворящего креста" из церкви Сан Франческо в Ареццо. Первоначально художник планировал включить в панораму также и фантастическую цитадель, однако отказался от этого, и она так и осталась в виде силуэта незакрашенной штукатурки. Одновременно он не забывает сделать свой город похожим на Ареццо, в котором можно увидеть даже церковь Сан Фран-ческо, где и находится этот ансамбль.
Совсем иным выглядит Иерусалим на картинах его современника Андреа Мантеньи. В "Молении о чаще" художник, следуя известным ему иллюстрациям "Божьего града" Августина, вносит в его архитектуру памятники Древнего Рима. Они воплощают представление живописца века об обещанных Августином "множестве великих и удивительных предметов которые мы увидим там" и которые "будут воспламенять наш разумный дух в похвалу такому Художнику (имеется в виду уже Бог) наслаждением разумной красоты". Колонна с конной статуей наверху напоминает памятник Юстиниану в Константинополе и намекает на недавний захват турками столицы Византии (1453 год,когда и был уничтожен этот монумент). Никогда не покидая Италии, Мантенья был прекрасно знаком с альбомом зарисовок известного путешественника тех лет Чириако д'Анкона, где были отражены многие достопримечательности Константинополя. В то же время фантастический город является не только небесным, но и реальным Иерусалимом: из него выходят Иуда и легионеры, собирающиеся схватить Христа. В другой картине — "Распятие" также появляется константинопольский памятник в виде купола св. Софии.
Близкий друг и родственник Мантеньи Джованни Белли-ни в картине "Пьета" изобразил в виде Иерусалима итальянский город Виченцу. В его белоснежной архитектуре выделяется причудливый силуэт собора и здание знаменитой базилики в первоначальном виде (в XVI веке она была перестроена известным архитектором А.Палладио). Яркое сияние красок в этой картине, несмотря на ее трагический сюжет, также заставляет вспомнить слова Ав1устина, но уже не из "Божьего града", а "Исповеди": "Этот солнечный свет, заливающий все, что мы видим, где бы я ни был днем, всячески подкрадывается ко мне -и ласкает меня, хотя я занят совсем другим и не обращаю на него внимания. И он настолько дорог, что если он вдруг исчезнет, то его с тоской ищешь, а если его долго нет, то душа омрачается".
Документаным воспроизведением облика Иерусалима озабочен учитель Рафаэля Пьетро Перуджино. В картине "Оплакивание Христа" он изобразил храм Гроба Господня,
мечеть Омара и вдобавок купол небольшой мечети Эль Акса неподалеку от мечети Омара. Однако расположение построек оказалось перепутанным: храм стоит на месте мечети Скалы, а мечеть — на месте храма. Намного точней оказывается венецианец Карпаччо. В "Проповеди св. Стефана" город показан с почти топографической детализиро-ванностью, только въезд в него обозначает древнеримская арка Траяна в Анконе.
Эпоха романтизма с ее культом средневековья и восточной экзотики вновь вернула Иерусалиму его прежнее место. "С понятиями, целью и чувствами древнего пилигрима" в Святую землю отправляется один из основателей романтизма — французский писатель Шатобриан; вслед за ним в Иерусалим устремляются многие художники, в том числе и русский мастер Максим Воробьев. Живописцы XX века, в первую очередь чешский экспессионист Оскар Кокошка, умело сочетают новые приемы абстрактного искусства и традиционный пиетет перед небесным градом. Творчеством современных мастеров Израиля, среди которых центральное место принадлежит арабу Талебу Двейку, древний город открывает дорогу в искусство XXI века. И, надо полагать, художники будущего столетия, как и средневековые миниатюристы, будут внимательно прислушиваться к совету знатоков, которые, наподобие монаха Хорхе, сумеют объяснить, "каковы видом камни в стенах Иерусалима небесного" С. БЕЛОУСОВ.
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Н.Гумилев «Слова»
Слова, слова, слова! Не требуй от певцов
Величия души героев и пророков!
В узорах вымысла, в созвучьях звонких строф-
Разгадок не ищи и не ищи уроков! С.Нодеон
глава 10
Магия 5-й Зоны
Буква Звук "Л"
Сосуд
Иисус сказал: Царство Отца подобно женщине, которая несет сосуд, полный муки, и идет удаляющейся дорогой. Ручка сосуда разбилась, мука рассыпалась позади нее на дороге. Она не знала об этом, она не поняла, как действовать. Когда она достигла своего дома, она поставила сосуд на землю и нашла его пустым. Евангелие от Фомы, (101)
Не правда ли, кувшин ассоциируется с пантаклем 5-й Зоны—Сосудом (вазой) с узким горлом. Безусловно, эту Зону можно считать родоначальницей и Творчества, и Магии. Ведь в начале всего было Слово, т.е. оформленная идея, слышимое понятие.
Эзотерически энергии 5-й Зоны Влияния Качества относятся к Стихии Огня. Обращаю ваше внимание на то, что крест Огонь—Земля— Воздух—Вода повторяется по мере понижения или повышения Зон Влияния Качеств, являя собой вечный Закон Мироздания от большого к малому, от малого к большому. Под знаком Огня, Света находится наше Сознание, первая форма, воспринимающая Идею (тонкие энергии верхних слоев Алес), интегрирующая часть нашего стихийно-статического тела.
И, в поисках символики, т.е. формы Магии этого Качества, мы можем остановиться на образе "Светильника". Ассоциативная связь Слова и Света— утвердившаяся формула разных времен и народов, дошедшая до наших дней. Но примечательно то, что эту аллегорию употребляли слышащие, т.е. ощущавшие свое сознание как энергию Огня: Слово Твое, светильник ночи моей Пророк Царь Давид, псалмы CXVIII
Се тень честнейшего сосуда откровений Ему же вверил Бог познанье естества. С ним будет дольняя стезя твоя права, Коль Ангела родишь из огненных томлений. Якоб Беме. "Утренняя звезда в восхождении".
И еще один пример рождения символа в форме: в сосуды с узким горлом (кувшины и бутыли), как правило, прятались ценности, не только в виде золота и камней, но и свитки с текстами, священные Книги знаний.
В мусульманской мифологии мы встречаемся с Джиннами, по преданию созданными Аллахом из бездымного огня и представляющими собой огненно-воздушные тела, обладающие разумом. Эти духи могли приобретать любую форму и выполнять любые приказания. Как гласят легенды, многие из них проводили века и тысячелетия запечатанными в бутылях, кувшинах и светильниках. Не образ ли это тайных, могущественных знаний, обладание и власть над которыми давалась только достойным и чистым? (См. легенды Востока). Недаром о каких-либо неожиданных и мощных проявлениях энергии мы говорим, что они "вырвались, как джинн из бутылки".
