Во время нового нападения Нил стал мучиться от укусов в голову и тело. Измученный, он едва держался на ватных ногах, а его жизненная сила час от часу убывала. В следующую ночь он решил, что должен умереть и отдал себя на мучение.
«У меня было ясное впечатление, что я помещен в центр взрыва, откуда вырвался гигантский сияющий свет. Вскоре после этой вспышки, я увидел себя стоящим у стены своей комнаты и без интереса смотрящим на своё собственное тело. Затем я прошел прямо сквозь стену, которая не представляла для меня больше преграды. По ту сторону находилось пространство невыразимо синего цвета, и я подивился тому, с какой бешеной скоростью я преодолел огромное расстояние. Наконец, я оказался в другой освещенной местности, и только для того, чтобы узнать, что оттуда начинается еще более освещенный проход. Внутри этого прохода находилась фигура с неестественно большим человеческим телом. И затем мистическим откровением мне было внушено, что я не должен входить в этот проход, так как мое время еще не пришло. И вновь я устремился по синему бесконечному пространству, вошел в свою комнату через стену и увидел свое тело лежащим на постели».
То, что здесь описывает Нил, мы должны рассматривать как типичные предсмертные переживания. Из-за нестерпимой боли его сознание покидает тело, что сопровождается взрывом, на месте которого возникает «потусторонний свет». Сознание и тело разделены, сознание может проходить сквозь материальные объекты, «летать» и за короткое время преодолевать большие расстояния. Нил путешествует по туннелю, который светится как бы изнутри. Но, как это часто происходит в предсмертных состояниях, внутренний голос заставляет его вернуться; его время еще не пришло.
Нил пробудился и отправился, страдая от жутких болей, в больницу. Врачи не могли найти причину заболевания, но предполагали присутствие неизвестного африканского вируса в его крови и оставили его для наблюдений в госпитале. Через три недели Нил опять приступил к работе. Аджей, его первый инспектор, предостерег его: эта болезнь — результат нападения ю-ю.
8 сентября 1962 года Нил выполнил свои последние должностные обязанности. Еще накануне вечером он запланировал арест давно выслеживаемой шайки мошенников, которая на этот раз собиралась появиться на ипподроме в Аккре. В то субботнее утро он спал дольше обычного. Сердясь, что уже опаздывает, он споткнулся в ванной, обрезался при бритье, так что кровь капнула на рубашку.
Несмотря на обилие работы в бюро, ему удалось попасть на ипподром еще до начала гонок. Он поднялся на большую зрительскую трибуну. Оттуда он осмотрел бега, обнаружил подозреваемых и порадовался тому, как ловко его люди их окружают. Все шло к захвату. Но внезапно, «когда я собрался спуститься вниз по лестнице, я получил сзади сильный толчок. Я свалился вниз, как ком, и в последнюю долю секунды, до того как свалиться, я повернул свою голову, чтобы увидеть ударившего, но никого не было».
Когда он пришел в себя, у него все болело. Руки и ноги были сломаны во многих местах, внутренние разрывы чуть не привели к смерти. Он реконструировал этот несчастный случай. Кто-то напал на него и специально столкнул вниз, что мог снизу случайно наблюдать его инспектор. Но кто? Рядом с ним в этот момент не находилось ни одного человека. В атаку ю-ю он не верил, пока не вспомнил о своем амулете, который для защиты от ю-ю изготовил ему Малам Аларги. Он оставался лежать под подушкой. Малам Аларги объяснил ему происходящее: смертельный враг Нила переманил на свою сторону могучего человека из ю-ю. Чтобы обойти защитную силу амулета, тот применил уловку. Он остановил будильник, смутил дух Нила и заставил его в спешке забыть спасительное «лекарство». Чародей использовал его уязвимость и призвал некую сущность, которую послал столкнуть Нила со ступенек вниз.
Несколько недель спустя Нил представил рапорт об увольнении, его стали утомлять далекие путешествия в глубь страны и напряженная работа, к тому же он передвигался теперь с помощью палки. Дядя Теттей и Малам Аларги, преданные ему целители, посоветовали ему покинуть Африку, так как теперь никакое «лекарство» не могло бы его защитить. Было несколько злокозненных людей, которые хотели убить его, так как ю-ю больше ничего против него не замышляли. Нил послушался совета и вернулся в Англию. Оглядываясь на пережитое им в Африке, Нил сознается: «У меня создалось критическое отношение к западной концепции отсталости африканцев. У меня достаточно оснований утверждать, что в некоторых случаях африканцы намного опережают европейцев, особенно в отношении их знаний о силах природы и человеческого духа» [222].
С пристрастием наша культура обращается лишь к негативным сторонам жизни других культур. В этнологических журналах и книгах мы находим множество указаний на примеры черной магии, колдовства и чародейства. Работы о темных сторонах магии столь многочисленны, что положительные стороны, такие, как сам ритуал целения или социальная, политическая и религиозная ответственность шаманов, остаются на заднем плане. Благодаря социальной антропологии, интерпретирующей все магические феномены как социальный артефакт, у нас создается впечатление, что существует вообще лишь магия черных чародеев. Эта наука соорудила такое интеллектуальное здание, которое оказалось совершенно слепым перед практическими и психологическими последствиями измененных состояний сознания, при которых два независимых от обыденного сознания предмета образуют естественную связь без дополнительных усилий. Социальная антропология и связанная с ней западная этнология, напротив, интерпретируют случайные, синхронические и лишенные логики, формирующие некое единство связи как свидетельство духовной отсталости примитивных народов. Уже несколько десятилетий чародеям приписывают способность убивать людей путем внушения, если эти люди сами верят в подобное. С тех пор как существует этнология, внушение считалось той уловкой, при помощи которой необъяснимые феномены были объявлены объяснимыми и подлежащими классификации. Здесь искали опору в убогой и отставшей от своего времени научной теории внушения. Исследования гипноза и внушения сегодня, по большей части, включены в более широкую сферу исследования сознания, которая признает, что человеческому духу и мозгу открыта большая сфера влияния, чем это признавалось в теориях внушения на рубеже веков, которая в ходу у этнологов и сегодня. В любом случае магия не является ни фантазией, присущей примитивному человеку, ни комплексом метафор или символов, но естественным способом познания многоуровневой структуры сознания в том виде, в каком сегодня современные науки используют его для исследования действительности. Магия стоит не ниже, но по ту сторону современного нам состояния научных исследований. Магия представляет собой состояние, возникающее в процессе познания, которое психологией еще не проработано. Существующие до сих пор теории, пытающиеся приблизиться к сфере магического сознания, тем не менее интересны, так как дают нам разъяснения в отношении исторической структуры нашей культуры. Они показывают, как можно спроектировать исторически сформированные идеологии на чужеродные культуры, для которых первые слишком узки, как новый слой кожи, и как исторически обусловленное сознание вводится в заблуждение подтасованными фактами, теориями, реалиями, истинами, в которых доминируют тупой колониализм и слепой этноцентризм. История магии поучительна как история развития познания человека западного мира, отражающая наше историческое высокомерие.
Когда мы говорим о том, что произведения искусства, прекрасная музыка или красоты природы нас «очаровывают», мы не думаем буквально о «чародее», который ассоциируется у нас лишь с негативными эмоциями и который способен вызывать у других людей галлюцинации, пробуждать иллюзии и ложные состояния сознания. Точно так же забыто нами первоначальное значение новоанглийского слова «witch», «мудрый», Современная история отняла у нас не только способность очаровывать естественными ритмами и чудесами человеческого бытия, но исказила роль «чародея», истинного психотерапевта, святого мага, превратив его в негативную противоположность самому себе. Понятие «чародей», «колдун» из-за негативного отношения в обществе стало восприниматься как нечто примитивное и злое, воплощающее абсурд, стало благодатной почвой для инквизиторских теорий церкви и науки. Несмотря на просветительскую ориентированность современных теорий, они не рискуют выйти из накатанной колеи исторической дискриминации и когда начинают сами ощупью продвигаться, то часто это заканчивается скачком совсем в другую сторону — к романтическому прославлению примитивного естественного существования или к наделению проявлений шаманской магии особым символическим смыслом.
