Эпилепсия считается в Африке священной болезнью, которая, будучи вызвана духами, направляет отмеченного ею в сферы высшего знания. Но Восхиер, мучимый мыслью, что он отмечен столь непочитаемой в нашем обществе болезнью, с большим трудом сближался с «миром духов». Празебе, сангома, его духовная наставница, сказала ему: «Ты должен удовлетворить духов и позволить им помочь тебе, вместо того чтобы столь долго обороняться от них. Чтобы суметь действовать, они нуждаются в свете. Я дала тебе глаз, но он еще закрыт, и внутри тебя царит мрак. Духи обозлены, и твоя болезнь — знак того, что они ее тебе посылают. Дай им то, что им нужно. Пусть они едят на твоей стороне» [252].
Психотики познают духовно возвышающийся мир, их чувства и ощущения гиперактивны. Это может привести к возникновению нового творческого сознания, к пониманию сути вещей, к постижению сущности окружающих людей. Наряду с чувством значимости всего происходящего, глубины всего событийного существует и чувство страха, которое в конечном счете побеждает человека. Это страх перед проникновением во все формы и сущности жизни, в самые глубины истины. Мы не хотим перечислять здесь многочисленные симптомы психозов. Однако следует сказать следующее: мы представляем себе эту «болезнь» как не гладко протекающее приобщение к опыту жизни. Мы можем говорить о незащищенности органов чувств, несущей опасность потери самоконтроля. Перевозбуждение не может раствориться или сознательно перераспределиться в организме: сознание беспомощно уединяется в себе самом, подобно улитке; становятся заметными психический уход в себя, телесные блокады, утрата спонтанности реакций.
Русский физиолог Павлов полагал, что при перевозбуждении происходит защитное торможение мозга, которое проявляет положительное сходство именно в отношении способности познавать измененные состояния сознания; после появления теории психоанализа это сходство базируется на иррациональном. Западные ученые давно находили удовольствие в том, чтобы использовать свое расплывчатое, чисто субъективное знание о примитивном в качестве «строительного материала» своих псевдоантропологических проектов истории. Человек примитивного сознания находится здесь на службе фундаментальной теории становления человека. Он, которым в любой момент могут перестать интересоваться, используется как «затычка» пробелов и прототип героической эволюционистской картины истории. Незнание образа жизни родовых культур весьма значительно, что, однако, не мешает включать «примитива», по собственному усмотрению, в любую теорию. Психиатры и психоаналитики оказывают неоценимую помощь по утверждению темных идей. «Примитив» является метафорой духовного регресса, праобразом шизофреника, и даже для биологов он является желанным объектом, эдакая «межчелюстная кость» процесса эволюции. В качестве последнего примера стоит упомянуть Курта Гольдштейна, который особенно рьяно поддерживал это неудачное сравнение. Вот несколько замечаний из ящика Пандоры исторического ослепления: шизофреникам и примитивам свойствен общий конкретный язык и конкретное мышление; абстрактное, абстрактная позиция у них совершенно отсутствует. Ни тот, ни другой не разлагают целое на составляющие части, предмет представляется им с разной точки зрения по-разному. Любые концепции и символы лежат по ту сторону их понимания, они не могут отличать собственное «Я» от внешнего мира, внешние события сливаются с их внутренними переживаниями, случайная встреча каких-либо объектов, личностей, явлений воспринимается как имеющая глубокую взаимосвязь. И тот, и другой чрезвычайно легко подпадают под влияние любого воззрения, которое им предлагается и цепляются за всякий объект и всякую идею, так что уж потом не могут отделить себя от нее. Они не отличают плод воображения от истинного переживания. Периферийные переживания они неоправданно ставят в центр. Какая тут патология, какая неправильная логика, какая неполноценность — и чья же? Некоторые честные исследователи спрашивали себя со всей серьезностью цивилизованного мышления; «Как смогли эти примитивные расы выжить в таких условиях и в своей эволюции достичь уровня более высоких рас, если их мышление и поведение столь далеки от реалистических?» И я спрашивал себя об этом. Эта зарисовка шизофренического и примитивного [253] поведения, — к кому она относится? К самому ученому? Сэр Джеймс Фрезер, «отец этнографии», прокричал с пафосом в ответ на вопрос, видел ли он в жизни примитива: «Бог миловал!» Но мы не можем упрекнуть в этом современных этнографов, так как они уже выявили все отдаленные убежища «примитива» и исследовали их. Чего им, однако, не хватает, так это истинного контакта с шаманами; то, что они в самом деле упустили, так это возможность подключиться к картине мира, созданной шаманом, в качестве его учеников — а как иначе мы смогли бы понять их «сновидения»? Сегодня мы должны сказать, что попытка оклеветать шаманов и родовые общества средствами психиатрической абстракции, заменить «жесткий» империализм «мягким» империализмом науки не удалась. Конечно, все акции по уничтожению и истреблению народов нашли поддержку в психиатрической идеологии, но вопреки всем научным актам экспертизы и всем доказательствам отсталости многие племена, «предающиеся обману», «не отличающие собственного «Я» от внешнего мира», мужественно защищаются от террористических атак абстрактно и реалистически думающего западного человека.
Мы ощущаем сегодня встречное движение: психотик, шаман и ребенок сталкиваются с особым вниманием к себе. Мы с особым интересом изучаем трансцендентальные переживания шизофреника; шамана разыскивают теперь так, как школьник разыскивает учителя, а ребенка все больше воспринимают как полноценного члена общества. Давид Купер говорит о втором открытии безумия, как о потребности человека в обновлении. Западное общество заглушило «язык безумия», и речь идет лишь о том, чтобы вновь овладеть способностью к творчеству и спонтанности. Безумие является для него изменением структуры отчужденных жизненных привычек. Психоз, с его точки зрения, есть тенденция к обретению совершенства в одной из наименее отчужденных форм бытия. В традиционных культурах, по его утверждению, существует более сильная зависимость между принадлежащими человеку и находящимися вне сенсорными системами, поскольку люди этих культур обладают первозданным сознанием, очень близким к мистическому. Для Купера психоз — это глубоко внутренний процесс, попытка шагнуть в мир, попытка восстановить жизненно важные связи. Чтобы понять шизофреническую инициацию, нам нужен не новый метод, утверждает он, но новые состояния духа. Чтобы прояснить для себя связи между психозом и шаманством, я бы хотел связать здесь две идеи: идею континуума сознания и голографический принцип. Нормальное и альтернативное состояния сознания не должны рассматриваться как два противопоставленных друг другу типа переживания. Я хотел бы предложить здесь иерархию состояний сознания. Связующим принципом при этом является ощущение единства с миром.
1. В нормальном состоянии сознания сильнее всего отмежевание собственного «Я» от внешнего мира. Единство бытия или вовсе не осознается, или осознается как механическая смена влияний.
2. При некоторой интенсификации сенсорного начала, собственное «Я» объединяется непосредственно с окружением, с вещами и сущностями; развиваются возможности вживания, эмфатии и сопереживания — собственное «Я» начинает выходить за пределы обычных границ. Нормальное душевное состояние я охарактеризовал бы в соответствии с этим как состояние потенциально возможного расширения сознания. Приятное чувство, вызванное расслабляющей обстановкой, следует понимать как едва обозначенное слияние «Я» с окружающим миром.
3. При нарастании интенсивности сенсорного начала деление на «Я» и «внешний мир» может временно прекратиться. При сильной эмоциональной концентрации, страхе или желании, а также испытывая любовь, ненависть, ярость, мы идентифицируем себя с самим ощущением настолько, что наше сознание собственного «Я» подменяется соответствующим объектом желания.
4. Измененное состояние сознания следовало бы трактовать как крайне сильную эмоцию. Может произойти полный отход от нормального состояния «Я», так что сознание начинает заполняться иным содержанием. Станислав Гроф,[254] называет следующие идентифицирующие явления: идентификация с процессом эволюции, с другими людьми, зверями, растениями, неорганической материей, с сознанием клеток, клеточных тканей или с нашей планетой как целым. Абрахам Маслоу [255] указывает на другие явления высшего переживания, которые могут быть описаны нами как ощущение единства. Это ощущение всего универсума как единого целого; не оценивающие, не сопоставляющие и не выносящие приговора процессы мышления, отчего конструкция и порождающая основа мало чем отличаются друг от друга; ощущение мира как доброго, подходящего для жизни, замечательного, когда кажется, что его в самом деле понимаешь; устранение противоречий и противоположностей через познание или через ощущение их сходства; потеря страха, зажима, утрата сковывающего контроля…
