Все дни пребывания в Доптре я почти не занимаюсь собственными исследованиями. Почти все время уходит на переговоры. Но несмотря на это, я испытываю редкостное спокойствие. Я уже почти добился выполнения великой цели. Ведь ни в Германии, ни в Англии, ни в Индии мне не удалось добиться разрешения попасть в Тибет. Однако больше всего я радуюсь за Краузе, у которого просто глаза разбегаются. Он снимает и снова снимает. Когда я свободен, я выполняю функции послушного ассистента оператора. Иногда мне приходится самому побыть режиссером.
Но вернемся к нашему чаепитию. Королева, постоянно шепчущая молитвы, почти не принимает участие в нашей беседе. Сам же король оказался весьма веселым и открытым человеком. Он многое рассказывает о Лхасе, чье правительство уведомил о целях и задачах нашей экспедиции. Наша первая аудиенция длится где-то часа полтора. Когда мы наконец прерываемся и расстаемся, то, к великому нашему удивлению, обнаруживаем, что нас ждут множество слуг, которые должны нам помогать и прислуживать. Они ведут нас к специальной палатке, которая возведена на английский манер, где мы закрываемся, чтобы помыться.
Там нас ожидали теплая вода, японское мыло, белоснежные полотенца, которые, к нашему великому стыду, после использования надолго остались грязными. Тибетцы позаботились и о других гигиенических средствах, которые вряд ли стоит описывать на этих страницах. Все эти вещи кажутся нам необычными, но, к нашей радости, мы вновь к ним привыкаем. Отмывшись от корки грязи, мы только готовились отдохнуть от множественных трудностей в нашей уютной палатке, как нам подали еду. Все последующие дни, которые мы провели в Доптре, нас кормили воистину по-королевски. Узнав о моем больном желудке, король перед трапезой собственноручно намотал мне на живот шелковый плед, что почти сразу же помогло. По крайней мере, в Доптре я никогда не жаловался на отсутствие апатита. Нам подавали китайские блюда самого тонкого приготовления, коих каждый раз было от десяти до пятнадцати штук. Нас потчевали великолепными огурцами, нежными салатами, вкусными овощами, бобами, бараньей грудинкой, свининой и неизменным «миен», китайским блюдом, состоящим из смеси риса и макарон. Наша трапеза длится долго. Мы сидим за столом, накрытым идеально белой скатертью, и вытираем капающий на бороду жир настоящими столовыми салфетками.
Позже я узнал, что король содержит целую армию собирателей деликатесов, которые достают лакомства в Шигацзе, Лхасе, Кхаме, Западном Китае, Непале, Бутане, Сиккиме. Именно этим объясняется тот факт, что в диком Тибете мы можем порадовать себе изысканной едой, которая приготовлена настолько искусно, что составила бы честь лучшим китайским поварам.[98] По моему мнению, многие из этих блюд были неповторимы. Позже мне сообщили, что для нас все три дня каждый раз готовили новые, ранее не подававшиеся нам на стол блюда. Если снаружи выли холодные ветра, то мы попали в какую-то тибетскую сказочную страну, где текли молочные реки. Я редко доверял своему желудку, но на этот раз мне пришлось полагаться на исключительный вкус короля Таринга. Желудок Краузе начал бастовать уже на второй день. Я соглашаюсь, что даже самому большому обжоре было бы сложно после стольких дней голода уничтожить за несколько часов такое количество деликатесов. После каждой трапезы нам подавался светлый чудесный «цанг», которому Краузе был особо рад. Не буду утаивать, и мне самому пришлось по вкусу это превосходное тибетское пиво. В итоге ни один» вечер не проходил для нас в скучной обстановке. Мы много смеемся и шутим. Я даже не предлагаю напеть Его Величеству несколько немецких песен. Король в диком восторге. У Краузе лучше слух, но у меня более звучный голос — в итоге мы даем неповторимый концерт. Даже Кайзер Бахадур Тапа, голос которого больше напоминает «регенсбургских соборных воробьев», со всей своей нерешительностью затягивает непальскую песню о любви. По глупости я прошу короля тоже что-нибудь спеть. Но он тут же принимает королевскую осанку и делает серьезное лицо, которое подобает сохранять в присутствии королевы. Мы прощаемся за руки, чтобы направиться спать. Тут мы замечаем луну и затягиваем с Краузе: «Добрая луна, ты идешь так тихо». После этого Его Величество почтенно удаляется в свои покои.
Три дня полетели незаметно. Когда мы едем к озеру или проводим киносъемки в окрестностях крепости, за нами следуют слуги, которые несут термосы с горячим чаем. Если мы объезжаем близлежащие монастыри, то молодые тибетцы несут наши камеры и кино-принадлежности. Наше любое желание исполняется моментально. Осталось решить еще одну задачу. Но наш заботливый король предполагает осуществить нашу просьбу и послать рекомендательное письмо в Лхасу, только если мы преподнесем ему еще несколько подарков: цейссовский бинокль с десятикратным увеличением, дорожную аптечку и большое металлическое зеркало для королевы.
По старому доброму дипломатическому рецепту все переговоры ведутся только после еды, так как на сытый желудок в большинстве случаев можно что-нибудь выторговать. Но переговорам мешает пышнотелая и весьма энергичная королева, которая дает своему супругу советы, время от времени адресуя ему короткие реплики. После этого с неизменной регулярностью мы получаем отказ. Для нее это была задорная игра, во время которой она вставляла свои возражения в слова стандартных молитв.
Хотя покойный ныне английский поэт Киплинг не был другом немецкого народа, но наряду со своими бессмертными произведениями он ввел в оборот словосочетание «Female of the species» («Женщина с рождения»), что должно соответствовать немецкой пословице «Женщины хуже мужчин». Я прошу извинения у дам, так как я знаю, что имеется множество исключений, но в отношении махарани Сиккима и королевы Таринга это изречение является исключительно верным. В итоге нам приходится менять тактику и подлизываться к этой знатной матроне. В этом мы преуспеваем. Накануне нашего отъезда вся королевская семья провожала нас подарками в виде ковров и серебряных изделий, которые должны были весьма существенно пополнить нашу этнографическую коллекцию. Мы прощаемся на рассвете с нашим прелестным хозяином, который удостаивает нас великой чести. Он провожает нас до лошадей, после чего накидывает каждому на шею белоснежный широкий шелковый шарф.
Следуют несколько месяцев, в которые, вдоль и поперек объездили глубокие долины и горные перевалы гималайского массива. В это время через Лхасу, Лондон, Силму и Гангток идут дипломатические переговоры. Мы с нетерпение ожидаем ответа регента и короля Тибета, которому я подал длинное прошение. Кроме этого, были отправлены богатые подарки совету министров в Лхасе и его святейшеству регенту Хутукту Римпоче.
Почему бы в это время в радостных ожиданиях не предаться рассказам при свете мерцающего костра?
Мы упиваемся нашими ежедневными научными успехами. Трудные и очень сложные задания заставляют забыться, отгоняя печаль и заботы. На юге высятся гималайские гиганты, на севере расплывается в бесконечность океан тибетских степей.
Наши продукты подходят к концу. Рис, который мы едим едва ли не каждый день, надоел всем настолько, что с общего согласия я принимаю решение послать на юг за деньгами и свежими продуктами. Думаю, это сможет нам поднять настроение.
Несмотря на то что мы упустили момент, чтобы совершить еще одни визит вежливости, добрая финская миссионерка из Лачена, прознав о наших трудностях, посылает своего воспитанника-туземца с множеством незамысловатых продуктов (собственноручно выращенные овощи и свежевыпеченный хлеб), которые в тот момент нам кажутся чудом. Какие это были превосходные дары! Каждый раз, когда мы наполняли ими рот, наши сердца переполнялись благодарностью, и мы чувствовали бы себя злыми мальчишками, если бы принципиально отказались от подарков христианской миссии. Мисс К., добрая душа, прислала нам милое заботливое письмо, в котором говорила, что, наверное, мы не откажемся «во льду и снегах» принять небольшой подарок и Божие благословение. Мы принимаем первое и покорно сносим второе. Мы отвечаем ей сердечным письмом.
Отныне дела у нас пошли, как у вошедшего в поговорку «Бога во Франции». Можно по-разному думать о миссионерах, об их более-менее полезной деятельности. Но нельзя не осознавать, что внутренние миссионеры и миссионеры, заброшенные в дикие края, были издавна одинокими исследователями, помогающими нам. Было бы глупо повернуться к этим идеалистам спиной. Если мы хотим не предвзято оценивать итоги их научно-исследовательской деятельности, то это было бы еще и весьма неблагодарно.
Для нас, на наше нахальное счастье, деятельность финской миссионерки в Лачене вышла далеко за рамки ежедневного благословения. О чем я и хочу рассказать. Стараясь быть беспристрастным, о чем, собственно, судить самим читателям, я не могу все-таки удержаться от сострадательной улыбки. Все, что я расскажу дальше, является правдой. По ходу рассказа вы сами должны решить, верить в это или все-таки нет. Сам я не берусь выносить суждения по данному поводу, ибо, как ученый, должен строго придерживаться только фактов, которые я и перечислю далее.
