чувственных аппетитов, но духовную работу женственности. Жрица должна предохраняться от беременности, дабы оставаться целой для всех. Это не спорное мнение, а факт, подтвержденный эзотерическими законами. Принцип совпадает, например, с вавилонским культом Жрицы надиту, или «бесплодная», и раба зер-маишту, «тот, кто забывает семя». Согласно Марии де Нагловской, Жрицы будущего будут обладать вечной девственностью, несмотря на многочисленные сексуальные связи, так как они откажутся от локализованного удовольствия: «Вибрации женщины в момент акта любви должны ей приносить счастье, а не локализованное удовольствие, так как удовольствие принадлежит мужчине, а не женщине» [126]. В подтверждение она приводит космический довод: «Радость принадлежит солнцу и присуща ему, в то время как таинственный холм женщины — главным образом, лунный, и, как и луна, должен оставаться холодным и молчаливым» [127]. Отбор и обучение жриц любви будет суровым: «Их будут выбирать среди молодых девушек, которых солнце еще не испортило, среди женщин, чьи мечты по-лунному чисты… Их омоют, как ценные растения, в мягкой ароматной воде, в их кожу вотрут ароматические эссенции, искусно изготовленные по рецептам магов…. Они не будут работать, дабы, гармония их тела не была нарушена, их будут рьяно защищать от сплетен или неверного к ним отношения» [128]. Добавим, что они также пройдут тренировки и смогут выполнять сложные фигуры во время литургических танцев. Они также станут чудесными созданиями, которые принесут человечеству лирический расцвет: «Тогда, в розовых часовнях, украшенных цветами и горящими свечами, женщины, посвященные в Божественную Тайну Секса, будут открыто проводить обряды. Триумфа, распространяя на всех присутствующих благоприятное влияние своего сияния» [129].
Мария де Нагловская хочет использовать мужскую и женскую сексуальную энергию в инициатических целях; в обычной жизни она не рекомендует им оголтело предаваться всем их желаниями, но наоборот, стимулировать эти желания, не удовлетворяя их, дабы их динамизм принес пользу жизни разума. То, что она называет «оседлать божественного скакуна», обозначает обуздывать в себе животное начало, восхваляя его, точно зная свою силу:
«Оседлать божественного скакуна (природное желание плоти) обозначает добровольно обуздать возбужденные потребности, дабы получить, во время специальных медитаций, поддерживаемых благотворной диетой, духовное озарение.
Человек внутри себя имеет возвышенное животное, не забывшее закон Троицы, требующее падения (Первая Эпоха) и размножения. Но бесстрашный рыцарь, сотворенный во время второго посвящения, знает, что его верховный скакун приведет его туда, где поцелуй дарует слово Бога (Третья Эпоха).
Тогда он получает высшее озарение, освещающее четыре кардинальных тайны: тайну рождения, то есть входа человека в закрытый круг человеческого рода; тайну первого брака, то есть знакомство с божественным всадником; тайну развода, то есть триумфальное обуздывание животного; и, наконец, тайну второго брака, вход в Храм Господа. Вот где начинается приобретение сил, ведущих к бессмертию, то есть, к разрушению круга, держащего нас во власти природы человеческого рода» [130].
Говоря об этике пары, Мария де Нагловская выделяет чудесную идею, что она первая и до сих пор единственная, кто все это пережил: не брак есть величайшее таинство союза мужчины и женщины, но развод. Нужно рассматривать развод не как выражение чувственного поражения, но как двойную победу, одержанную сообща. Пара будущего будет разводиться по любви, а не из ненависти. В принципе, человеческому существу приуготовано вступать в брак дважды: в первом браке он лишь готовится, при помощи более-менее осознанного обучения, к своему второму инициатическому браку, в котором он полностью реализует то, что изучил ранее. Это интересное понятие, которое могло бы развиться в философии или психоанализе (каждый найдет примеры пар, связанных во втором браке крепким, непоколебимым взаимопониманием). Мария де Нагловская выделяет в нем, в особенности, героическую ценность:
«Сегодня развод — это бессмысленный разрыв, который готовит еще один, не менее бессмысленный. Сегодня развод не имеет никакой цели оккультного усовершенствования, поэтому никто не слышит формулу: развод — это третья тайна, исследование которой будет предложено людям третьей эпохи, когда брак их обновит. В иерархии нужны не девственницы, но герои, добровольно отказывающиеся от удовольствия, которое они познали. Герой оставляет свою жену не потому, что он ее ненавидит, но напротив, потому что он ее любит. В славный день, который приближается, таинственный воин покинет свой очаг, жену и ребенка, когда брак исправит в нем все неверные направленности его силы. Сильнее, чем ранее (он стал более правильным и лучше сконцентрированным на себе самом), он подвергнет себя великому испытанию: осознанному и умышленному отказу от своего основного инстинкта.
Не все достигнут этой вершины, многие должны будут остаться на уровне брака. Но все будут склонять голову пред тем, кто смог, и будут восхвалять его» [131].
От Марии де Нагловской потребовали объяснений относительно ее политической позиции. В связи с этим она стала получать письма и анкеты, которые высокомерно отвергала. Она соглашалась беседовать только на тему коммунизма и феминизма и уточняла, что если коммунизм представляется лишь «методом практической организации разделения земных благ», то: «Нам совершенно неважно, будут ли средства производства и сама продукция признаваться индивидуальной или коллективной собственностью. Порядок в делах человечества — вот что важно». Она упрекала коммунистов в том, что они сделали обладание хлебом более важным, чем поиски Истины (она отрицала не только словами, но и делом, часто соблюдая пост), а также в том, что они недооценивают революционную силу сексуальности: «Что нас беспокоит в большевиках, это их полное непонимание сексуальной проблемы. Они ее позиционируют абсурдно, а именно, называют «правом на удовольствие». Мы говорили и повторяли во всех номерах нашей первой серии Стрелы, что высшая сексуальная любовь-это жречество, а низшая сексуальная любовь — это долг рождения потомства. Любовь ради удовольствия — это скандал и позор!» [132]. Коммунисты, по ее мнению, «никогда не поймут, что разум — во плоти, священный половой акт пробуждает разум и возносит его к вершине головы, и, таким образом, отражается на том, что принято называть сознанием». Что же касается феминизма, Мария де Нагловская оспаривает средства, но не цели: «Женщина должна, и очень скоро, заменить мужчину в высоком направлении публичных вещей, но не парламентским путем». Она противопоставляет суфражисткам свое собственное учение: «Это движение заменяет общественные амбиции женщин, борющихся за лучшую судьбу человечества, за счет более природных и духовных идей: идей жречества.» [133].
Когда мы читаем у некоторых активных феминисток требования, ограничивающиеся нивелированием по половому признаку, призывающие женщин бороться с господством мужчин, а не за то, чтобы заменить его новыми глубинными
