проявляет менталитет группы. Огюст Апотр, чья роль здесь уточняется, выражался следующим образом: «Существует черная и белая чистота, но серый — всегда нечистый» [139].
«Магический наугольник» [140], новелла Ханум, напротив, представляет другой сеанс, более смутный, в форме романа. В ее сеансе присутствует медиумический сюжет, и, возможно, вызванная коллективная галлюцинация. Мария стала Верой Светлан: «Она распространяла вокруг себя неопровержимое притяжение и возбуждала в тех, кто к ней приближался, часто необузданные страсти». Ханум описывает себя в образе Венеры: «какая-то американка восточного происхождения, всегда очень элегантная и превосходно любезная». Окружение состоит из высокого и худого пророка, всегда предсказывающего катаклизмы (Пьер Сент-Обен); Мастера с длинными черными волосами, хромающего из-за военной травмы (Фратер Лотус), который говорит в одном кафе: «Изида, царица Мира, скоро воплотится. Она выберет тело бедной проститутки, отверженной, униженной, больной. Она проникнет в этот зал»; друга Веры Светлан, которого называют Весна за его живость; испанского художника; актрисы Дорвиль и вдохновенной пары, Марка и Марты. Они собираются на спиритический вечер, где призывают «великого Проводника». На ладонях Марты появляется светящаяся голова и отвечает на вопросы присутствующих. Вера раздевается для проведения ритуала «магического наугольника» в розовой комбинации, розовых трусиках и длинных светлых чулках: «Вера медленно наклонилась почти до земли. Она плашмя растянулась на ковре и провела головой между абсолютно бесчувственными ногами Марты. Ее затылок находился теперь под половым органом Марты, а основание ее ануса — под светящейся головой, чье страдание продолжалось». Этот акт возбуждает участников: «В группе случилось немедленное сексуальное исступление, которое бросило мужчин на женщин: трое на двоих!..».
Легкий сапфический аромат, который мы предугадываем в Братстве, не должен вводить нас в заблуждение. Если в Стреле и похвалили Эдит Кадивек, рассказавшую в Признаниях и Опытах (1932 г.) о своих лесбийских приключениях и усилиях, которые она предприняла, дабы зачать ребенка без помощи мужчины, то сделали это критикуя неполноту такого поведения, ведь Мария де Нагловская рекомендовала «проникновение через противоположный пол в область божественной славы». Таким же образом, если биолог Камиль Спиесс (который понимал под понятием «психосинтеза» подготовку к созданию будущего Андро-гина) выказывал свой интерес к теориям Марии де Нагловской, это не обозначает, что она ссылалась на миф об Андрогине; это понятие в ее учении устарело.
5 февраля 1935 года Мария де Нагловская созвала публику в Студию Распай на «предварительную Золотую Мессу», торжественно отмечающую принятие двух адептов; Пьер Жейро дает описание этой мессы в вышеупомянутой книге. Ей помогал сын, «молодой человек, который, казалось, не очень понимал учение своей матери, чьим усердным слушателем он являлся». Алтарь, состоящий из небольшого стола, покрытого скатертью, был возведен на двух ступеньках; рядом, в кресле, сидела Мария, одетая в золотое платье и увенчанная диадемой. Два кандидата стояли к ней лицом (одним из них был поэт Клод д’Иже), а она подала им каждому серебряный кубок с вином: «Это символ вашей оплодотворяющей крови»; она благословила кубки, дабы в них вошел Женский Принцип. Молодые женщины и мужчины Братства пели гимны. «Она ложится на жертвенный Стол, головой на запад, ногами на Восток. Тишина. Она остается недвижимой и скоро застывает в магической дремоте». Клод д’Иже ставит свой кубок с вином на лобок Марии и произносит символ веры, оканчивающийся девизом: «К Знанию через Любовь». Он выпивает и бросает свой кубок в зал. Его товарищ поступает так же. Мария просыпается и приступает к «омовению ног Новорожденных», дабы уберечь их стопы от мирской грязи, которую она магнетизирует и вытирает кусочком белого шелка. Она вручает каждому мужчине диплом Подметальщика Двора, зачитывая его для аудитории, а в заключение заявляет, что предварительная Золотая Месса будет праздноваться в первый и третий вторник каждого месяца в Студии Распай.
Следы Марии де Нагловской теряются в начале Второй Мировой Войны; согласно тому, что мы знаем на настоящий момент, она явилась лишь метеором, траекторию которого можно измерить только на коротком отрезке. Она бедствовала, и очевидно, что ее журнал, в итоге, не пережил ее финансовых трудностей; книги, которые она готовила и о которых говорила (Золотая Месса или Победа жизни, Добро и Зло в новой гармонии), помимо тех, что я уже упоминал, так никогда и не вышли в свет. Смогла ли она остаться в Париже во время Оккупации или жила в другом городе Франции? Нашла ли она убежище в какой-нибудь соседней стране и, учитывая ее склонность к языкам, продолжила ли свою литературную деятельность под псевдонимом? Юлиус Эвола в своей Метафизике пола [141] дает о ней лишь общие данные; однако, поскольку он опубликовал в первом номере Стрелы статью о «западоведении», можно было бы ожидать с его стороны более точных данных. Ничего еще не ясно, и дабы узнать больше, придется подождать, что ученик, свидетель или потомок, приободренный исследованием, которое я ей посвящаю, проиллюстрирует какими-то документами конец ее необычной жизни.
Легко иронизировать над деятельностью Марии де Нагловской, но те, кто так поступят, покажут поверхностное сознание и полное незнание того, что принесла религиозная ересь в историю идей. Многие понятия, укоренившиеся в сознании, берут начало от предложений, поддерживаемых во времена Гнозиса и Реформ. Простота ее предсказаний, некоторые экстравагантные анекдоты, которыми она разбавляла свои показы, выводили из себя рационалистов. «Когда вы увидите огненный шар, огненную голову в моих руках, когда вы увидите Светящуюся Колонну, вы, наконец, убедитесь?», — говорила она Пьеру Жейро. Впрочем, можно посмеяться над ее словами: «Я раздавливаю голову Змеи, мужского сатанизма, и объявляю триумф солнечного Жезла во рту женского сатанизма». Если и не всем в Марии де Нагловской можно восхищаться, она, по крайней мере, заслуживает уважения, потому что она говорила мужчине: «Ты не можешь вернуться во чрево матери, чтобы, выйти оттуда с другим именем, но ты можешь снова погрузиться в женщину, которая принимает тебя с любовью, дабы черпать в ней свет, которого тебе не хватает» [142].
Непонятно, почему Георгия Гурджиева и Алистера Кроули, этих хитрых авантюристов, которые прикрывали свои навязчивые оргиастические идеи эзотерикой, считают духовными мастерами, а Марии де Нагловской отказывают в этом звании, а ведь она имеет перед ними преимущество: она — женщина, служила делу женщин, окрасив яростным мистицизмом, напитываясь из источников средневековой Руси, свою мечту об освобождении. Не такая исступленная, как Мадам Гийон [143], которая ненамеренно развязала споры о квиетизме, более вдохновленная, чем Кейт Миллет [144] и ее соперницы, которые бунтовали против
