Затем дон Хуан объясняет, что охотник должен находиться в равновесии с остальным миром, иначе охота теряет смысл и делается поденщиной. Охота, о которой мы говорим, теряет смысл, когда идет по пути, не питающему душу, то есть когда она делается для целей только самого эго. Например, нет смысла в работе над нашими снами лишь с целью улучшения взаимоотношений или для преодоления беспокойства и страдания без постижения внутреннего требования бессознательного в более глубоком переживании и более полном узнавании сущности нашего страдания.
Дон Хуан объясняет, что он извинился перед гремучей змеей за то, что отнял у нее жизнь, зная, что однажды смерть придет за ним также неожиданно; он говорит, что охотник" находится "на равных" со своей жертвой. Как символические охотники мы благодарим змею, когда относимся к своим снам с уважительным вниманием, принимая осознанную ответственность за их значение — мясо змеи — и позволяя этим значениям жить в нас самих. Когда мы видим, что та же самая жизненная сила, создающая змею или сновидения, требует чего-то и от нас, тогда мы сохраняем уравновешенную перспективу. Мы уравновешиваем удовлетворение своего голода с этическим или религиозным отношением к предмету нашей охоты. Юнг тоже говорит об этическом отношении к бессознательному:
В равной степени было бы серьезной ошибкой думать, что достаточно достичь некоторого понимания образов [бессознательного] и знание на этом остановится. Глубинное проникновение в них (инсайт) должно превращаться в этическое обязательство. Без этого мы рискуем направить жертву во всевластие принципа силы, а это порождает опасные последствия, разрушительные не только для других, но и для самого знающего. Образы бессознательного возлагают большую ответственность на человека. Неумение понять их или уклонение от этической ответственности за них лишают человека его целостности и вносят болезненный раскол в его жизнь. [33]
Образ благодарения змеи напоминает сон, который рассказала девушка одному из моих друзей. Во сне она увидела себя в темной пещере, и слабый свет впереди, по направлению к которому и начала двигаться. Она чувствовала запах в пешере, и этот запах говорил ей, что в пещере есть змеи ("змеиный запах"). Продвигаясь к свету, девушка увидела женщин-змей, которые сказали ей, что бояться не следует, так как они, змеи, находятся здесь для того, чтобы научить девушку своему знанию. Получив инструкции от женщин-змей, сновидица поняла, что наступило время вернуться домой. Женщины-змеи предложили ей показать обратную дорогу, но в качестве дружеского жеста юная девушка должна была поцеловать каждую женщину-змею в лоб.
Мы видим в этом сне уже обсуждавшийся нами процесс поиска согласия со своим бессознательным и одновременно то же самое предупреждение о том, что, если бы она оказалась невосприимчивой к тому, что ей предлагалось, то не смогла бы найти дорогу домой. Поскольку змеи представляли женское начало и так как змеи сами по себе символизируют наиболее глубокие инстинктивные уровни психического, то можно предположить, что сновидица оказалась в пещере, интровертном и архетипическом месте трансформации, потому что в ее текущей жизни на земле она лишилась контакта (соприкосновения) со своими женскими инстинктами. В долгосрочной перспективе сон показывает, что сновидица имеет возможность связи с наиболее глубокими уровнями бессознательного; в другом отношении можно сказать, что сновидица призывается стать на поприще женщины-врачевателя.
Существует еще один аспект пути охотника, о котором хотелось бы упомянуть. Согласно дону Хуану, "Охотник… наблюдает за всем… все говорит ему о каком-то секрете".[34] Таким образом, до сих пор я указывал на то. что охотник высматривает появление бессознательного, но дон Хуан говорит, что охотник наблюдает за всем. Охотник всматривается внутрь, вокруг, под, за и над вещами, разгадывая их секреты. Поскольку охотник предполагает, что все ему необходимое, ему обеспечено, то он не скучает и не разочаровывается. Вместо этого он удивляется и наблюдает Если же все-таки начинает скучать или разочаровываться, он переключает внимание на это чувство пустоты или потери, зная, что это переживание в свою очередь откроет ему нечто новое.
Внимание — это энергия; внимание разогревает вещи, проводит с ними разминку. Соответственно, в процессе внимательного наблюдения мы проходим как бы инкубационный период равно как вынашивается и объект нашего пристального внимания; и секрет, в конце концов, будет выведен подобно инкубаторскому цыпленку.
На пути к этому возникают различные препятствия. Одно из них заключается в том, что коллективно мы склонны допускать, что не существует ничего кроме того, что мы видим. В дополнение к этому, мы слишком озабочены предельными сроками, достижением целей и удовлетворением самих требований, которые выставляет нам владеемое нами, чтобы еще и наблюдать. Наблюдать и находиться в спешке — состояния, в известной степени, взаимопротивололожные. Другая трудность состоит в том, что с нашей тенденцией к специализации мы все больше и больше зависим от экспертов и утрачиваем способность видеть свои собственные возможности. Например, один человек говорит мне: "Я не могу ждать, пока кто-нибудь предложит мне курс по шаманизму, поскольку мне снился сон о врачующем человеке", и я знаю, что проблема состоит в том, что он будет ждать, хотя ему ждать не следует; он должен изучать само явление, думать, чувствовать и воображать его. Но он будет ждать.
"Все раскрывает свой секрет", — говорит дон Хуан. Мы можем пропустить сам секрет, потому что в своей занятости мы пытаемся загнать то, что наблюдаем, в уже известный образец, шаблон. Если мы удержимся от соблазна заключить внешний мир в рамки своего описания, то с удивлением обнаружим, что объекты нашего внимания демонстрируют нечто новое и неожиданное.
Наконец, главным препятствием к охотничьей зоркости и наблюдательности является чувство собственного достоинства. Когда его уровень низкий, то с большей вероятностью мы принимаем тот факт, что наша жизнь, наши чувства и мысли, и наше окружение не стоят внимания. Соответственно, обучаясь охотиться, мы должны научиться заботиться о себе.
Я описываю охотника психологически, как человека по большей части индивидуального, а не коллективного отношения к священному. Как мы увидим, это описание подтверждается исторически шаманистской традицией, обнаруженной среди охотничьих обществ, в противоположность священнической традиции, связанной с обществами сельскохозяйственными.
В "Первобытной мифологии" Джозеф Кемпбелл говорит, что подавление чувства индивидуализма оказывалось главным в обществах, основанных на сельском хозяйстве, в которых "урок растений" заключается в том, что индивид является "всего лишь элементом или моментом в гораздо большем процессе".[35] По контрасту, в маленьких группах охотников или общинах собирателей преобладало воспитание чувства личного вклада. [36] Поскольку общества охотников и собирателей имели своих шаманов, как своих священников имели сельскохозяйственные общины, каждый охотник, в отличие от сеятеля, полагался на действия шамана, и организовывал заботу о личных, семейных и племенных потребностях с помощью знаков, сновидений и постоянного духовного помощника. Видение и сила шамана определялись индивидуально, в то время как священник оказывался "социально посвященным" членом "признанной религиозной организации".[37]
Охотник-шаман посвящается, скорее, с помощью собственного опыта бессознательного, нежели через социально признанную религиозную организацию. Одним из примеров может служить история сибирского шамана Кизласова, который после тяжелой болезни, визионерских блужданий и наставлений духов-предков предстал в состоянии транса перед шаманом-предком для посвящения в шаманы. Предок-шаман измерил окружность, вес и длину его барабана, "сосчитал все брелки и подвески на нем и после этого представил его помогающим духам"[38].
Охотник-шаман утвердился в своем призвании путем внутреннего переживания, а не «рукоположением» религиозными старейшинами, университетом или организацией, имеющей лицензию. Охотник-шаман проходит через долгие и трудные испытания, но он не подчиняется социальной организации, Коллективно мы переживаем все возрастающее напряжение между ценностью индивидуального переживания и личного вклада и внешними ценностями, детерминированными опытом и обучением. В области психологии, например, наблюдается раскол между теми, кто оправдывает и защищает более строгие разрешительные требования и теми, кто такими требованиями пренебрегает в пользу акцента на целостности и чистоте, и глубине индивидуального внутреннего переживания. Шаман и священник — полярные противоположности. Шаман не в силах разглядеть значение коллективных ценностей, а священник не может узреть ценность уникального внутреннего переживания.
