и стараться любить людей. Это было так реально. Я был у небесных врат и не хотел возвращаться. Но
понял, что меня послали обратно, чтобы я говорил людям о Божьей любви и принятии.
Кларенс смотрел на него с отвисшей челюстью.
— Per, я был здесь прошлой ночью и слышал, как ты кричал и взывал к Богу, говорил о демонах, которые нападают на тебя. Ты чувствовал, что как будто горишь, потом говорил, что ты совсем один. Ты не был в преддверии небес. Ты был в преддверии ада!
— О чем ты говоришь? — сказал Норкост. — Нет, ты все неправильно понял. Я четко это помню. Светлый ангел, прекрасный дом, ощущение мира... покоя. Это было самое прекрасное место, где я когда-либо был. Самые необычные ощущения, какие я испытывал. Я так много потерял в последние несколько дней, но это великое утешение. Я теперь имею связь с моим ангелом. Эстер говорит, что постепенно я научусь разговаривать с ним и получать от него водительство.
Кларенс смотрел на него, полностью лишенный дара речи.
— Как он? — спросил Харли у Кларенса, когда брат вышел из комнаты отца.
— Неважно. Все еще без сознания, — ответил Кларенс. — Врач думает... что времени осталось не так много.
Харли кивнул, снимая очки и роясь в своих карманах. Кларенс протянул ему запасной носовой платок.
— Смотри, Харли, — сказал Кларенс, — мне кое-что нужно сказать тебе. Ты извини, что я иногда так широко раскрывал на тебя рот...
Харли сумрачно посмотрел на него.
— Что значит — иногда?
Они оба засмеялись и обнялись долгим объятием впервые за долгое время, может быть, первый раз с тех пор, как умерла мама. Вдруг они услышали пение. Оба бросились в комнату к папе. Слова были едва слышны, мелодия прерывиста, но узнаваема: «Свобода, свобода, свобода ждет меня. Я не буду рабом, я пойду к Господу и буду свободен. Все на борт, дети, все на борт, поезд благовестил идет, все на борт. О благодать, спасен Тобой я из пучины бед. Был мертв, и чудом стал живой, был слеп, и вижу свет. Когда увижу Его лицо, я буду свободен от слез. Кто-то зовет меня по имени.
Все на борт, дети, все на борт, поезд благовестил идет, все на борт».
Харли и Кларенс стояли над ним, Кларенс обнимал брата. Глаза отца были открыты, но казалось, что они смотрели за пределы комнаты.
— Я слышу гудок поезда, — сказал Обадиа, — поезд идет, люди собираются, — его шепот обрел силу, воодушевленный чем-то, что братья не могли видеть. — Кто это идет рядом со мной? Высокий как дуб. Мои старые ноги больше не болят. А кто это впереди? Чье лицо я вижу? О, мой любимый Иисус. Это Ты. Это Ты.
Обадиа неожиданно затих, его глаза оставались открытыми, не моргали, но из них текли слезы. Кларенс отер их с лица Обадиа носовым платком. Через минуту старик снова заговорил.
— А теперь это кто? Папа, это ведь ты? О, папа, все, что ты говорил мне, было правдой, и это здесь. И... о, мама, да, я тоже, мама, — снова молчание. — Мозес! Как ты, брат? А где моя Дэни? Вот же она! О Дэни, я еще не перестал по тебе плакать, девочка! А это кто? Моя малышка Фелиция, это ты? О, любимый Иисус, любимый Иисус, я никогда еще не ощущал такой радости. Спасибо Тебе, мой любимый Иисус.
Кларенс и Харли широко раскрытыми глазами смотрели, как слезы текли по лицу отца.
— Галлюцинации, — сказал Харли. Кларенс кивнул. Братья стояли плечом к плечу, склоняясь над отцем, желая услышать каждое слово, а его голос то слабел, то набирал силу.
— О, а кто эта женщина? Какая необычно красивая. Я ужасно скучал по тебе, Руби. Приходилось одному считать звезды...
Кларенс посмотрел на Харли. Он хотел спросить: как же...
— Минуту, а это кто там? — сказал Обадиа. — Майк? Это ты, старый вояка? А теперь пожмем руки! Долго ждал, чтобы снова наши руки встретились! Держи пять! А это кто за тобой? Илайджи? Откуда ты, брат?
Нет, конечно, нет. Это все, в конце концов, галлюцинация. Удивительно, на что способен человеческий мозг. Тело старика содрогнулось в приступе боли,
— Вы все пришли встретить меня, да? Да я и не хочу тут оставаться, это точно. Я слышу, как звонит старый колокол на
крыльце. Время войти в дом, правда? Пришло мое время пересечь этот древний Иордан. Время домой...
Глаза Обадиа расширились, и его детям показалось, что они видят яркий свет. И тут глаза его закрылись, и Обадиа Абернати сделал свой последний вздох в этом мире и первый — в другом.
Душа покинула тело. Кларенс и Харли смотрели друг на друга, не веря своим глазам. Казалось невозможным, что только мгновение назад в этой опустевшей оболочке еще был человек.
— О, папа, — зарыдал Харли.
Кларенс упал на колени, положив голову на край кровати.
— Мы будем скучать по тебе, старина, — сказал Кларенс, — мы будем ужасно скучать по тебе.
Спустя несколько минут Харли и Кларенс помогли друг другу подняться и вышли в холл.
— Анци? — Кларенс не слышал, чтобы Харли так называл его последние двадцать лет. — Погоди минуту. Я подумал, может папа и правда... я не знаю. Ты думал?..
— Да, я думал, — сказал Кларенс, — до того момента, как он сказал, что видит дядю Илайджи. Я же говорил с ним только вчера вечером. Илайджи все еще в Миссисипи.
— И если что-то можно определенно утверждать, — сказал Харли, — то Миссисипи и небеса — это два разных места.
В этот вечер Кейша и Селесте настояли, чтобы читать всей семьей. Кларенс, Женива, Джона и Тай — все собрались рядом с девочками в гостиной, сели на полу, прислонившись к дивану и креслам.
— Раньше нам читал дедушка,
