Посвящается моему отцу Николаю.
"Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его. Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое"
(Псалом 90)
– Мальчик, откуда ты? – чуть поморщился молодой благообразный священник почуяв еле различимый в волнах праздничного благоухания, исходящий от отрока запах.
– С Гурунакских болот, отче, – весь скукожился от стыда ребёнок, – Вы почувствовали? Простите, ради Христа простите! Мама отговаривала меня идти сюда на Праздник, но я ее очень и очень просил. Она несколько раз искупала меня, и эту одежду мы у наших родственников одолжили, которые неподалёку отсюда живут…, а всё равно от меня пахнет…, простите!
Мальчик заплакал.
– Ну, ладно, ладно, малыш, – смягчился недавно покинувший стены "альма-матер", ещё не растерявший напитавшей его там духовности, не зачерствевший от придворной службы отец Димитриус, – Бог простит. А где твои родители? Ты что, один здесь?
– Да, святой отче. Мой папа пошёл в наш храм, который возле того места где мы живём, а маму и мою тётю, её сестру, стражники сюда не пустили.
– А ты как же?
– Не знаю, отче, я когда заходил, то они меня не остановили, вот я и здесь! – с благоговением поднял взгляд ребёнок, ещё раз оглядывая купол кафедрального собора.
– Ну, ну, не отвлекайся, – с лёгкой брезгливостью прикоснулся к чистой, аккуратно причёсанной голове ребёнка молодой священник, – в чём каешься?
– Ох! Господи, Иисусе Христе! – тут же затараторил глядя на Евангелие мальчик, – прости меня, прости меня грешного! Знаю я, знаю и верю, что нельзя роптать, и нельзя завидовать, но ничего, ничего не могу с собой поделать! Всё время спрашиваю сам себя, и всех своих родных, и батюшку нашего прихода измучил своими вопросами: почему одни живут богато, сыто и радостно, а другие бедно, голодно и в сплошном горе? Ведь, как наш священник говорит, вся наша страна – христиане, а дети христовы должны любить друг друга? А какая же это любовь, если богатые грабят, унижают и презирают бедных? Мне много раз уже говорили, что это не моего ума дело, что надо смириться и жить, так, как Господь именно мне предначертал. Я, из высказываний святых отцов, даже наизусть выучил: "всё что у меня есть, происходит по Воле Божьей, даётся мне во Благо и содействует моему Спасению", твержу это про себя, твержу, а толку никакого. Прости меня, Господи!
– Ну, хорошо, хорошо, достаточно! – прервал Димитриус словесный "водопад", напуганный такими речами исходящими из уст семи-восьмилетнего ребёнка, живущего в предместье свинопасов.
Получивший Разрешение Грехов и Благословение на Причастие, мальчик широко улыбнувшись, посмотрев снизу вверх на священника, спросил:
– А правда, что сам митрополит со Святыми Дарами к народу выйдет?
– Да, конечно, – невольно улыбнулся в ответ племянник владыки.
– Точно?!
– Точнее некуда, можешь мне поверить, я это знаю наверняка, – кивнул головой Димитриус, незадолго до этого беседовавший с дядей.
– И может быть и я?! – задохнулся от невероятности предположения правнук "грязного раба", – может и мне посчастливится у него Причаститься?
– Кто знает? – пожал плечами священник, кивая головой следующему в очереди на исповедь, — Пути Господни неисповедимы.
– Ух, ты! – как искупнувшийся воробышек, встряхнулся всем своим тщедушным тельцем мальчик и исчез, растворился в многочисленной толпе.
– За что я тебе деньги плачу?! – раздался хлюпкий звук пощёчины. Шагнувший в келью к своему дяде Димитриус остановился на пороге. Не замечающий его прихода митрополит продолжал разгневанно метаться перед вытянувшимся во фрунт верзилой, начальником охраны кафедрального собора:
– Куда твоя стража смотрит?! Куда ты сам смотрел набирая на работу таких олухов?! – вновь подбежал к тупо лупающему зенками главному охраннику дядя и залепил ему увесистую затрещину, от которой тот затрясся всеми своими жирными телесами, – как этот щенок, этот вонючий худой поросёнок проскочил внутрь храма? Да ещё и к Причастию затесался между высокородными детьми? Объясни мне, как?! Как такое могло получиться?
– Не знаю, Ваше Святейшество, – сокрушённо пожал широкими плечищами стражник, – он, когда Вы из врат вышли, прям ниоткуда среди приличных появился. Не вытаскивать же его было при всём честном народе. А потом, когда Вы мне знак подали, чтобы задержать его, я сам, с двумя своими "на перехват", а он, как только от Чаши отошёл, так как сквозь землю провалился. Да и не мудрено, он же совсем ещё мелкий, как клоп…
– Вот именно! – передёрнулся от отвращения митрополит, – мелкий и вонючий…, и наглец ещё такой! Без исповеди и благословения причастился!
– Дядя, – по свойски приблизился, вмешался в "разборку" Димитриус, – а почему Вы считаете, что он, этот мальчик, недостойно причастился?
– Так, а кто бы посмел?! Я всех предупредил, чтобы не смели всякое отребье исповедовать и благословлять! При тебе же сказал, что любому голову оторву если…
– Так и начинайте, Владыко, прямо сейчас, – ткнулся взглядом в пол племянник.
– Так это ты?! Да как это так?! Как ты посмел? – весь "вскипел" митрополит.
– А что такого? – невозмутимо пожал плечами Димитриус, – нормальный ребёнок. Ну немного простовато одет, но ничего такого, совсем уж отвратительно нищенского, я в нём не увидал…
– И даже запаха никакого? Никакой вони от него не учуял? – со злобным шипением, приблизив своё лицо, к сыну родной сестры, как будто принюхиваясь к нему, вопросил митрополит.
– Нет, – не моргнув глазом ответил молодой священник, – кругом только благоухание, Великий Праздник же…
– Ага! Вот так значит! – подпрыгнув от ярости, топнул обеими ногами о пол митрополит, – пошёл вон!!! Не ты! – ухватил за рукав отшатнувшегося от него Димитриуса, – а ты, недоумок! – вытаращив глаза затопал ногами на попятившего из роскошных покоев начальника охраны.
– Так! А теперь с тобой, засранец ты эдакий, – повернулся к немного испуганному племяннику митрополит, – значит, категорически не хочешь при Дворе службу нести? В монастырь "настрополился"? Думаешь, раз "накосячил", мне назло, проштрафился, то я тебя сейчас в монахи постригу и куда-нибудь, в самый дальний и захудалый монастырь, и ты там, по примеру Святых Отцов, подвизаться будешь? А вот это не видал?! – сунул жирный кукиш прямо под нос мечтательно уставившемуся в окно молодому мужчине.
– Так, где это тут у меня было, – метнулся старый, толстый монах к своему рабочему столу, – а вот! – торжествующе воскликнул порывшись в лежащих на нём свитках, – вот значит…, на рассмотрение мне…, сами никак не могут решить. Так вот. Когда то, к нашему Великому Городу прилегало богатое и благополучное предместье. Храм там, хороший был, большой, в три придела. Но, после набега сарацинского, когда и Город пострадал сильно, то и там совсем не очень… В-общем, благословляю тебя туда. Настоятелем. А то старый уже еле-еле эту ношу тянет.
– А где это? – дрогнул голос Димитриуса от захолонувшей сердце догадки.
– Нуууу, – довольный от предчувствия предстоящего эффекта, вытянул губы трубочкой "придворный" митрополит, – раньше это предместье называлось Парадиз, а сейчас, поскольку оно пришло в крайнее
