запустение, и к тому же, после случившегося, сразу же за набегом сарацинов, наводнения, из-за которого сейчас часть городской канализации утекает туда, то…, – сделал многозначительную паузу, – то сейчас эта местность называется Гурунакские болота! А что?! – торжествующе вскричал дядя, видя как молодой парень покраснел от невольного гнева, – как ещё этой местности называться, если там проживают в основном свинопасы, которым вполне так удобно, в той грязи и отбросах выращивать хрюкающий скот? Ну и прочие отбросы, в смысле человеческие, там присутствуют конечно: воры, проститутки, нищие и тому подобный сброд. Эх…, приход конечно бедный, еле-еле "держится". Храм хоть и большой, но служат только в одном приделе, в левом, в Богородичном, остальное полуразрушено. Так что, дорогой мой племяш, полный простор тебе там и для Мученичества, и для Духовного Подвига!
– Или откажешься? – помолчав и понаблюдав за напряжённо разглядывающим каменный пол Димитриусом, спросил митрополит, – а имеешь полное право! Двое уже, чуть постарше тебя, отказались. Правда пришлось их из сана извергнуть, а это как ты сам понимаешь…
– На всё Воля Господа нашего Иисуса Христа, я согласен, – хрипло выдавил из себя племянник.
– Ах вот значит как?! – вновь взвился от раздражения митрополит, – ну нет! Нет, дорогой! Всё не так просто. Поскольку, по правилам, ты не можешь принять приход будучи холостым и не постриженным в монашество, то, вот тебе моё второе Благословение. Знаешь ли ты Патрицию, дочь Григория Принхоса?
– О! Нет! – взмолился было молодой парень, но увидав запрыгавших в глазах дяди, "довольных бесенят", закрыв глаза и обхватив руками поникшую голову, скукожился как будто ожидая камнепад.
– Ага! – завизжал от радости митрополит, – проняло тебя таки! Да-да-да! Сам! Лично повенчаю тебя с ней. С тварью этой, в конец избалованной и развратной. Отец от неё отрёкся, потому что, никто её замуж брать не хочет. В монастырь её нельзя, ни в коем случае, это ж, всё равно, что запустить лису в курятник! А тебе!, и туда! – будет в самый раз! Вот я и посмотрю, как ты будешь в крайней нищете, среди всякого сброда, с этой привыкшей к роскоши нахалкой Хвалу Спасителю…
– Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, – чуть не плача проговорил Димитриус.
– Ну-ну, – иронично хмыкнул митрополит, – это ты сейчас, пока ещё ничего не началось, такой смелый. А вот я на тебя на брачной церемонии посмотрю, когда над тобой все смеяться будут. Она же почти на голову выше тебя и крупнее гораздо, и старше на десять лет, – хихикнул дядя, – но это ещё полбеды! – многозначительно ткнул пальцем в потолок, – отец предупредил её, что если она посмеет убежать от того мужа, которого я ей благословлю, то она будет бита плетьми и возвращена назад. Так что не надейся, не удастся тебе от неё избавиться… Или все-таки откажешься?… Ну, как хочешь, – подытожил глядя как распрямившийся, кусающий губы племянник отрицательно качает головой.
– Ну, так и что мы имеем сейчас, спустя три года? – поёрзал жирным задом по креслу митрополит, глядя на сидящего напротив него "начальника тайной полиции".
Худой, благообразный викарий иронично улыбнулся:
– Я, Ваше Святейшество, уже сколько раз пытался Вам доложить об этом…
– Знаю! Помню! – чуть раздражённо хлопнул жирной ладонью по столу Управляющий придворной епархией, – а я, сам себе, зарок дал, что три года ничего про него знать не хочу!
– А зря, потому что, если Вы хотели Димитриуса наказать, то ситуация уже давным-давно требует Вашего вмешательства.
– В каком смысле? – встревоженно вздрогнул голос митрополита.
– В прямом, – снова усмехнулся викарий, – примерно через полгода после его назначения туда, местные власти этой части Города отремонтировали канализацию. Вообще странно, столько лет никто ничего не делал, а тут, и решение приняли, и деньги нашлись. В-общем, поскольку подсыхать там стало и свинопасы ушли оттуда, переселились за северные холмы, то и население постепенно изменилось. Всяческое отребье переехало в район городской свалки, а там, в этом предместье, хоть и не зажиточные граждане сейчас поселились, но вполне себе такой здоровый, мастеровой народ. В основном ремесленники: плотники, кузнецы, гончары, ткачи, ну и тому подобное. Храм восстановлен. Полностью. Небогато, но чисто и аккуратно. И внутри, и снаружи…
– А Патриция? – с "затаённой надеждой", что может быть, хоть здесь "не произошло осечки", спросил дядя "удержавшегося на плаву" племянника.
– Тут совсем для Вас всё плохо, – покачал головой викарий, – дважды она убегала, и дважды её бичевали и возвращали к нему. Во второй раз, Григорий был в такой ярости, что его подручные чуть было не забили её насмерть. Он, Димитриус, её выходил. Она благим матом орала не подпуская никого, кроме него, к себе. Сейчас у них, в семье, тишь, да гладь, да Божья Благодать, второго ребёнка ждут…
– Как?! Она же! – изумленно вскричал "владыко".
– А вот так, – непонимающе пожал плечами "тайный агент", – сам в это не верю…, то есть верить не хочу, а оно так! И любит она его, до беспамятства, до безумия, до какого-то благоговения. Сам в этом убедился. Так-то, она сейчас ведёт себя как монашка, всё время взгляд от земли почти не подымает. Когда её прихожане приветствуют, то чуть глянет, чуть улыбнётся и головой кивнёт. Но, я проследил раз за ними. Она ждала его после утренней службы. Ребёнка, мальчика первенца, ему с рук на руки передала, а потом, наверное думая, что её никто не видит, так на него посмотрела, как он сына целует и ласкает!… Мне показалось, что вокруг них огонь полыхает…
– Мне самому надо в этом убедиться, – глухо, сдавленно прохрипел подскочивший с кресла, стоящий уперев кулаки в стол, митрополит, – когда у него Престольный?… Через месяц? Ну вот и отлично. Предупреди его. Как же так Патриция меня то "подвела"? Я же хорошо помню, как она на него на венчании смотрела, с какой гадливостью, с каким презрением и отвращением, как солдат на вошь. Ничего не понимаю…
– Вот значит как, – шипел митрополит на ухо племяннику, как бы благословляя его по окончанию Праздничной службы, – ты, Димитриус, думаешь, что это уже всё, что справился со всем?… Воняет здесь…, отвратно, невыносимо.
– Я ничего не чувствую, – недоумевающе пожал плечами возмужавший священник.
– Понятное дело, что не чуешь, привык уже, притерпелся, принюхался. Надо же, как ты вырос и окреп, никогда бы не подумал, что так будет, все-таки, похоже, телом ты в батю своего, он здоровый мужик был, хотя лицо у тебя материно, а вот характер! Непонятно в кого! Никого в нашей родне таких придурков не было! Мать твоя, вполне нормальная была, денежки любила больше всего на свете. Отец твой тоже, нормальный такой пьяница и блядун был, сестра всё время молилась, чтобы какие-нибудь стычки на границе происходили и кесарь его
