на мягкой траве, как птица в гнезде.
27–30. Словно человек, укушенный змеей, или потерявший память при смерти, или отчаявшийся и страдающий, либо застрявший в темном колодце, я, казалось бы, на целую кальпу погрузился в забытье, уподобившись мудрецу Маркандее, которого носило в водах великого океана разрушения. Я не мылся, не молился, не ел, и вся моя бессонная ночь прошла в страданиях. Все это время я испытывал ужасные мучения и дрожал как лист.
31–35. Затем тьма стала рассеиваться, а звезды, луна и ночные лотосы утратили свой блеск и потускнели, сделавшись похожими на мое бледное лицо. Когда вой диких демонов в огромном лесу начал утихать, я, клацая зубами от ужасающего холода, дождался рассвета, когда восток раскраснелся, будто от хмельного пития. Он словно смеялся над моими страданиями. Вскоре я увидел всходящее солнце, спешащее оседлать своего слона на востоке, и обрадовался, как нищий золоту или непонимающий, наконец обретший понимание. Встав, я отряхнул пыль со своих одежд подобно Шиве, вытряхивающему свою слоновью шкуру перед началом самозабвенного танца на рассвете.
36–38. Я отправился бродить по этому огромному лесу, точно Каларудра по миру, в котором все существа сожжены пожаром разрушения. В этой суровой глуши не было видно никаких живых существ; так у глупца нет ни малейших следов благородства. Только птицы совершенно бесстрашно перелетали с ветки на ветку среди деревьев, чирикая и посвистывая.
39–41. К полудню, когда солнце поднялось в небе и высохла утренняя роса, лежавшая на лианах, я увидел девушку, несущую горшок с пищей, подобно тому, как демоны-данавы узрели Вишну в образе Мадхави, несущей кувшин с нектаром бессмертия. Будто луна к ночи, я подошел к ней, чернокожей, в грязной одежде, с быстрыми глазами, похожими на звезды.
Я попросил ее:
42–43. Девушка, дай мне поскорее этой еды, поскольку я в несчастном положении. У помогающего несчастному преумножаются богатство и успех. О девушка, я страдаю от невыносимого голода, отравляющего меня, как черная кобра, сидящая в дупле старого дерева.
44–47. Хотя я молил девушку о еде, она ничего мне не дала, как богиня Лакшми, у которой вымаливает богатство недостойный человек. Затем я долго и неотступно следовал за нею от рощи к роще, словно тень.
Потом девушка сказала мне:
Знай, украшенный золотыми браслетами, что я из племени неприкасаемых чандалов, жестокая, как демон-ракшас, и питаюсь плотью людей, лошадей и слонов. Не надейся получить еды от меня по причине почтения к твоему царскому достоинству. Дикарю ничего от тебя не нужно, и тебе не видать от него дружбы и уважения.
48–51. Произнеся это, девушка продолжила путь, игриво прячась за лианами и появляясь из-за них. Потом она сказала:
Я дам тебе этой еды, если ты станешь моим мужем, ведь простые люди не помогают другим без выгоды для себя. Здесь мой отец, неприкасаемый племени пулкаса, на волах возделывает поле, похожий на духа-веталу на кладбище, голодного и серого от пыли. Эта еда – для него. Я могу ее дать только своему мужу, ведь отношения супругов уважаются больше жизни.
52–55. Когда она сказала это, я согласился стать ее мужем, ибо кто в таком несчастном положении размышляет о кастовых различиях, законах и родовитости? Тогда девушка дала мне половину пищи подобно тому, как в давние времена Мадхави поднесла страждущему Индре половину нектара бессмертия. Я выпил напиток из плодов джамбу, съел пищу, приготовленную неприкасаемыми чандалами, и отдохнул там, погруженный умом в иллюзию. Потом, точно темная туча, скрывающая солнце, девушка приблизилась ко мне и нежно взяла меня за руку, будто собственную жизнь, оказавшуюся снаружи.
56–59. Она привела меня к своему отцу, страшному и грузному, грязному и ужасному видом, словно муки преисподней. Девушка шепотом рассказала ему об обстоятельствах нашей встречи; так пчела неслышно гудит возле уха слона: «Если ты позволишь, отец, он станет моим мужем». Отец сказал: «Да будет так!» – и в наступивших сумерках отвязал запряженных быков, как смерть спускает с цепи своих слуг. В конце дня, когда туманные облака и тучи пыли повсюду окрасились в красно-коричневые закатные тона, мы вышли из этого леса, полного демонов.
60–64. Вскоре, уже в сумерках, выйдя из огромного леса, мы добрались до деревни чандалов, как демоны-веталы, перелетающие с одного погоста на другой. Там повсюду валялись куски туш обезьян, кур и ворон, земля была пропитана кровью и летали тучи мух. Влажные внутренности животных были развешаны для просушки, привлекая птиц, кричавших в садах у домов. У дверей лежало множество просушивающихся жирных кусков мяса, над которыми кружили птицы; на виду у всех были растянуты шкуры животных, покрытые кровью. Мальчишки бегали с кусками сырого мяса в руках, вокруг них жужжали мухи, а старики-чандалы присматривали за детьми, прикрикивая на них.
65–67. Оказавшись в ужасном жилище дикарей, полном черепов и внутренностей, мы были похожи на слуг смерти, бродящих среди трупов во время разрушения вселенной. Мне торопливо подали пальмовый лист, на котором можно было сидеть, и я остался в этом новом доме своего тестя. Косоглазая теща с налитыми кровью глазами, посмотрев на меня, с удовольствием пробормотала: «А вот и наш зять!»
68–71. Затем, отдыхая на шкурах животных, мы поужинали пищей чандалов, олицетворяющей гору прошлых грехов. Истории и речи, которые я там слышал, были жестоки и весьма отвратительны, словно семена бесконечных страданий. Затем, в один из благоприятных для этого дней, когда на небе не было облаков и светили звезды, с различными ритуалами и церемониями, с подношением одежд и прочего черный отец отдал мне в жены эту ужасную темную девушку подобно тому, как грех причиняет боль.
72. Эти неприкасаемые собакоеды отпраздновали свадьбу громкими криками, напившись вина, оглушительно стуча в барабаны и танцуя, словно воплощения худших грехов.
Такова сарга сто шестая «Об иллюзии. Жизнь в племени» книги третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению, записанной Валмики.
Сарга 107. Об иллюзии. О страданиях.
Царь продолжил:
1–2. Что еще сказать об этом праздновании? Оно полностью захватило мои мысли, и с того времени я стал настоящим членом этого варварского племени. Веселье длилось семь ночей, потом прошли еще восемь месяцев, и моя жена отяжелела ребенком.
3–5. Она родила дочь, принесшую мне еще больше страданий; так плохой поступок влечет за собой несчастье. Девочка быстро росла, словно заботы у глупца. Спустя три года жена вновь родила ребенка, чернокожего сына, подобно тому, как дурной ум бессмысленно расставляет ловушки своих желаний. Затем снова родилась дочь, потом опять сын. Я стал семейным человеком и членом этого племени, живущего в лесу.
6–10. Таким образом прошли многие годы моей жизни с женой – в беспокойствах и страданиях, как наказание в преисподней за убийство брахмана. Порой я надолго уходил в лес и скитался там, бессильно страдая от холода, ветра, жары и боли, как старая черепаха, копошащаяся в пруду. Семейные заботы и беспокойства сжигали мой ум, и страдания разрастались, как пожар. Я носил из леса дрова в старых тряпках из коры, удерживая ношу на голове травяной лямкой, будто грешник, таскающий на себе груз своих дурных дел. В старой набедренной повязке, грязной, зловонной и полной вшей, я годами спал на голой земле под деревьями.
11–15. Я страдал, стремясь поддержать семью и жену, испытывая мучения от старости и холодных ветров, как лягушка, ютящаяся зимой в лесных укрытиях. Из-за бесконечных
