его невесты?
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Когда миссионер-иезуит Маттео Риччи в XVI веке отправился в Китай, он привез туда разные произведения искусства, иллюстрирующие историю христианства. Китайцы легко восприняли портреты Девы Марии с Младенцем на руках, но когда Риччи представил изображения распятия и попытался объяснить, что Божественный Младенец вырос только для того, чтобы претерпеть казнь, публика отреагировала отвращением и ужасом. Для китайцев гораздо более приемлемой была Дева, и они настаивали на поклонении ей, а не распятому Богу.
Перебирая стопку рождественских открыток, я понял, что мы в христианских странах во многом поступаем так же. Мы отмечаем приятный, семейный праздник, лишенный какого-либо оттенка скандальности. И в первую очередь мы вычищаем из него любое напоминание о том, как история, взявшая начало в Вифлееме, окончилась на Голгофе.
В описаниях Рождества у Луки и Матфея, судя по всему, только один человек уловил таинственную природу процесса, приведенного в действие Богом, и это — старик Симеон, который распознал в младенце Мессию и интуитивно понял, что вскоре обязательно последует конфликт. «Лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий», — сказал он, а затем предсказал, что и самой Марии душу пронзит меч. Каким-то образом Симеон почувствовал, что, хотя внешне мало что изменилось, в невидимом мире произошли радикальные перемены. Явилась новая сила, чтобы подорвать властные устои этого мира.
Поначалу Иисус едва ли казался угрозой для них. Он родился при кесаре Августе в то время, когда по Римской империи пронесся ветер надежды. Именно Август первым позаимствовал греческое слово «евангелие», переводимое как «благая весть», чтобы обозначить новый мировой порядок, олицетворяемый его правлением. Многие верили, что его режим, несущий просвещение и стабильность, будет длиться вечно, как окончательное решение проблемы государственного управления.
Между тем, рождение младенца по имени Иисус в глухом уголке бескрайней империи Августа осталось совсем незамеченным летописцами того времени. Биографы Иисуса тоже воспользовались словом «Евангелие», чтобы провозгласить о новом мировом порядке совершенно другого рода. Они упомянули об Августе лишь раз и то — вскользь, чтобы указать дату переписи, благодаря которой Иисус родился именно в Вифлееме.
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Помню, как однажды накануне Рождества я сидел в красивом зале в центре Лондона и слушал ораторию Генделя «Мессия», где большой хор поет о дне, когда «явится слава Господня». То утро я провел в музеях, рассматривая остатки былой славы Англии: усыпанная драгоценными камнями корона, жезл правителя из чистого золота, позолоченная карета лорда-мэра… Там меня посетила мысль, что именно такие образы богатства и власти, должно быть, наполнили умы современников Исаии, впервые услышавших это обетование. Когда евреи читали слова Исаии, вне всякого сомнения, они с острой ностальгией вспоминали о славных днях Соломона, когда «сделал царь серебро в Иерусалиме равноценным с простыми камнями».
Однако явившийся Мессия был облечен в другую славу: славу смирения. «‘Бог Велик!’ — этот клич мусульман является истиной, для объяснения которой людям не требуется ничего сверхъестественного, — пишет отец Невилл Фиггис. — ‘Бог мал’, — вот истина, которой Иисус учил людей». Бог, Который гремел раскатами грома и двигал целыми армиями и империями, как пешками на шахматной доске, — этот Бог явился в Палестине младенцем, который не мог говорить, есть твердую пищу и контролировать свой мочевой пузырь; который полностью зависел от защиты, обеспечения и любви провинциальной супружеской пары.
В Лондоне я увидел атрибуты более типичного способа шествия правителей по этому миру: с телохранителями, под звуки фанфар, в ярких одеждах и сверкающих украшениях. Во время недавнего визита королевы Елизаветы II в США репортеры с удовольствием смаковали список привезенных ею вещей. Две тонны багажа королевы включали среди прочего по два комплекта одежды на любой случай, траурный костюм, если вдруг кто-нибудь умрет, 20 литров плазмы крови и белые лайковые чехлы для крышки унитаза. Она привезла с собой персонального парикмахера, двух лакеев и массу другого обслуживающего персонала.
Разительно отличаясь, Божье посещение Земли было очень непритязательным. Он явился в хлеву и безо всякой прислуги. Новорожденного Царя даже не нашлось куда положить, кроме как в кормушку для скота. На него запросто мог наступить какой-нибудь мул. «В тиши ночной дар неземной спустился к нам с высот», — поется в известном рождественском гимне.
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Те из нас, кто воспитывался в традициях неформальной или личной молитвы, могут не оценить по заслугам перемену, принесенную Иисусом в отношения людей с Богом. В большинстве религиозных традиций основное чувство для человека, приближающегося к Богу, — это страх.
Евреи, вне всякого сомнения, отождествляли страх с поклонением. Каждый, кто был «благословлен» личной встречей с Богом, вполне мог остаться обожженным, испускать сияние или хромать, подобно Иакову. Для людей, которые в Храме для Бога отделили завесой Святое Святых и избегали произносить или записывать Его имя, Божье явление в виде младенца в яслях стало полной неожиданностью. В Иисусе Бог нашел способ общения с человеческими существами, исключающий страх.
По правде говоря, страх никогда не был эффективным инструментом. Ветхий Завет содержит гораздо больше описаний падений, чем взлетов. Требовался новый подход или, говоря языком Библии, новый завет, который не подчеркивал бы огромную пропасть между Богом и человечеством, а наоборот — перебросил бы через нее мост.
Я получил урок о воплощении, когда ухаживал за аквариумом с морскими рыбками. Это было нелегкое дело. Вы, наверное, думаете, что, учитывая все мои старания для них, рыбки были благодарны мне? Ничуть! Каждый раз, когда над аквариумом появлялась моя тень, они ныряли под укрытие ближайшей ракушки.
Для рыбок я был божеством. Я был слишком большим для них, и мои действия были совершенно непостижимыми. Мои знаки милосердия они расценивали как жестокость, а мои попытки лечить их — как стремление уничтожить. И тогда я понял, что для того, чтобы изменить их восприятие, мне потребовалось бы перевоплощение. Я должен был бы тоже стать рыбкой и «заговорить» с ними на понятном для них языке.
Для человека стать рыбой — это ничто по сравнению с тем, что Бог стал младенцем. Однако именно это, согласно Евангелиям, и случилось в Вифлееме. Бог, сотворивший материю, принял форму в ее пределах, подобно тому, как художник стал бы пятном на холсте, или драматург — персонажем своей собственной
