Палача был сам Король, человек, отнявший сотни жизней у других, часто ни в чем не повинных, и лишивший души того, чьими руками вершил свой суд.
В одном он не соврал Королю, он рисковал, но не между богатством и смертью, а между своим замыслом и его провалом.
Шут догадался о подсказке самым первым, он много раз бывал в Рыцарском Зале и знал любовь Короля к фреске. Они частенько обсуждали тему сотворения мира, Король, примеряя на себя мантию Создателя, Шуту же доставались хвост обезьяны и выпученные рыбьи глаза. Полагая, что главные испытания ждут участников впереди, Шут дал возможность всем отворить двери и спуститься в коридоры. Оставшись наедине с охраной и стенами, он сел на пол и стал обдумывать свое положение.
Король всегда дружелюбно относился к нему, редко, но тем не менее случались и разговоры на чистоту. Монарху, перед которым лебезят и стелются даже муравьи, иногда хотелось знать правду о себе, и Шут подходил для этого как нельзя лучше – резкое слово можно было обернуть шуткой, а интонацию – кривлянием. И несмотря на кажущееся благополучие в отношениях, Король все же бросил его на «плаху фортуны». Зачем? – задал себе вопрос Шут, поднялся с холодных плит пола и громко произнес, повернувшись к последнему охраннику: «Человек и Зверь». Шестая дверь распахнулась с тихим стоном.
Загадки
Святой Отец, стоящий не дыша у самой двери, внимательно прислушивался к происходящему в зале. Он слышал шелест платья Юной Леди, ушедшей в свой коридор вторым номером (молодец девочка, сообразила), по грохочущим шагам Рыцаря он принял и его успех, еще дважды скрипнули петли открывшихся дверей, а затем Шут (а это был именно его голос), уже не скрываясь, провозгласил результаты шестого дня сотворения мира.
Итак, сказал Священник себе, могу и я отправляться в путь, последним.
Он не торопясь начал спускаться к повороту, уверенно двигаясь по уже раз пройденной дороге. Стражник стоял на прежнем месте, у развилки коридора. Когда Святой Отец достаточно приблизился к нему, солдат вытянул правую руку вперед останавливающим жестом и сказал: «Мне поручено задать вам вопрос. Получив правильный ответ, я укажу вам Путь, неправильное слово или ваше молчание оставит вас на месте, до дальнейших распоряжений».
Священник согласно кивнул головой. Стражник развернул пергамент, наколотый на алебарду, и прочел:
– Кто, не имея крыл и перьев,
Бросает вызов Небесам,
Считая, что летает сам,
Гонимый ветром меж деревьев?
Святой Отец улыбнулся. Загадка была проста, аллегория понятна. В своих проповедях он сам неоднократно применял подобные параболы к человеческим порокам. В данном случае речь шла о гордыне.
– Мой ответ… – начал было Священник и осекся, а что, если другие не отгадают свои вопросы, хоть один из них, и его план рухнет.
Он отошел в сторону, прислонился к стене и погрузился в молитву. Стражник в очередной раз с удивлением вытаращил глаза, разглядывая странного человека.
Юная Леди, так же, как и Священник, прижимала ухо к обратной стороне двери, пытаясь высчитать свою очередь. Железные сапоги Рыцаря очень помогли ей в этом нелегком, да и незнакомом ей, деле подслушивания.
Святой Отец, Рыцарь, нужно было пропустить еще одного игрока. Девица вся превратилась в слух и была вознаграждена за терпение – шелест бального платья (ни с чем не спутаешь) сменился тихим скрипом дверных петель, надо полагать, Фаворитка догадалась о надписях на потолке. Что ж, можно было отправляться в путь, надеясь на то, что вошедшие ранее успеют пройти свои испытания. Девушка не торопилась, осторожно ступая на узкие ступени. Мысли ее были так же тягучи и неспешны, она представляла себя вершительницей судеб, перстом, отправляющим в небытие, карой, но не небесной, а вполне земной, из крови и плоти. Подобные рассуждения замедлили ее шаги. Этому ли учила мать, этим ли гордился бы отец, этого ли хотел от нее Бог? Юная Леди вспомнила лицо возлюбленного в лучшие их моменты, глаза, источавшие Свет, губы, даровавшие слова Любви.
«Господи, – воскликнула она, – да во что я превращаюсь?»
Мысль о мести улетучилась, заменив ее прозрением – мстить, значит ломать, прежде всего, себя, простить – спасти и себя и его. Я не хочу и не могу быть четвертой, любое другое место, решила она и понеслась вперед, не глядя под ноги. За первым же поворотом путь ей преградил стражник, стоящий на развилке коридора.
– Ответишь на вопрос, пройдешь, нет – останешься на месте, – дружелюбно, но твердо произнес он.
– Ясно, – согласилась девушка.
Сняв с алебарды наколотый листок, солдат прочитал:
– Она не постучит в окно,
Не поскребет тихонько в дверцу.
Ты не заметишь, как давно
Она змеей вползла под сердце.
– Обида, моя обида, – не раздумывая, затараторила она, и стражник, отступив на шаг влево, указал ей на нужный коридор.
Сэр Рыцарь торопился, его стальные налокотники и наколенники высекали искры, то и дело задевая камень стен, на последних ступенях перед площадкой бедняга излишне засуетился и, зацепившись носком сапога за выступ, кубарем полетел вниз, являя собой в этот момент грохочущее, искрящее чудо. Стражник, ожидавший своего игрока за поворотом, вздрогнул от неожиданности, но присяга Королю и врожденная осторожность не позволили ему двинуться с места.
После некоторого затишья раздались ругательства, вперемешку со стонами, охами и вздохами, и через секунду взору солдата предстал изрядно помятый военачальник, изрыгающий проклятия всему, на что падал взгляд его заплывших от гематом глаз. Стражник сделал шаг навстречу, снял свиток с алебарды и сказал:
– Имею к вам вопрос, Сэр. Правильный ответ откроет вам правильную дорогу, если вы ошибетесь, – останетесь на месте, до особого распоряжения.
– Чьего, солдат? – прохрипел Рыцарь. – Я твой командир.
– Королевского, Сэр, – спокойно ответил стражник и продолжил:
– Легко несет бумажный щит,
Сверкающий гербом картинным,
И меч из нити паутиной
В походе не обременит.
– И что это? – потирая ушибленный лоб, спросил Рыцарь, то ли у себя, то ли у стражника.
– Ответ у меня в свитке и у вас в сердце, – сказал гвардеец.
– У меня в сердце наконечник от стрелы и больше ничего, – задумчиво произнес Рыцарь и в изнеможении опустился на пол.
Жизнь Фаворитки проста – позвали, натягиваешь радость и обожание на лицо, платье, что подарено им, и спешишь выполнять прихоти и желания, как солдат, которого посылают в бой, не заботясь о его дальнейшей судьбе. В те же минуты, когда не зовут, натягиваешь лесть и умиление, платье, самое скромное из имеющихся, и спешишь выяснять, почему не позвали тебя и кого позвали на сей раз.
