факультета Института Св. Владимира в Харбине Е. Н. Сумароков [9]. Но его «Лекции…» носят скорее обзорный характер, являются «справкой», позволяющей бегло ознакомиться с главными церковными деятелями эпохи и с основными мероприятиями обер-прокуратуры и Св. Синода. Совершенно по-иному рассказывается о церковной истории XVIII – начала XX вв. в фундаментальном труде И. К. Смолича, оказавшегося за пределами Родины ещё в 1920 г. и с 1950-х гг. работавшего в Восточноевропейском институте при Свободном университете ФРГ. Человек глубоких знаний, до конца дней остававшийся верующим православным христианином, И. К. Смолич много лет работал над фундаментальной «Историей Русской Церкви» Синодального периода. Первый том (на немецком языке) вышел из печати в 1961 г., второй – в 1991 г., спустя 21 год после смерти автора [10]. И. К. Смолич был одним из тех, кто понял, что «нервным центром истории» России, начиная с Петра Великого, становятся церковно-государственные отношения с их воздействием на все стороны церковной жизни. В соответствии с указанным подходом автор и занимался церковной историей, в том числе рассматривая и интересующую нас проблематику.
В постсоветский период интерес к истории Православной Церкви в России получил новый мощный импульс. Стали появляться серьёзные исследования, в которых затрагивались различные аспекты истории Синодальной эпохи, в том числе и второй трети XIX в. Попытку рассказать об эволюции церковно-государственных отношений в России первой половины XIX в. предпринял, в частности, петербургский исследователь Ю. Е. Кондаков [11]. Появились работы, посвящённые проблемам религиозной политики в царствование Александра I [12] и Александра II [13]. Вновь стали анализироваться и проблемы церковной унии, ликвидированной в эпоху Николая I [14]. Стали защищаться диссертационные исследования, в которых рассматривались вопросы церковно-государственных отношений второй трети XIX в. [15]
Тогда же и автор этих строк стал заниматься изучением церковных проблем времен Николая I. В течение ряда лет я публиковал статьи, в которых рассматривались различные аспекты тогдашней церковной политики: состояние «народного благочестия» и религиозная политика Российского государства, его «охранительная идеология», отношение власти к старообрядцам, деятельность обер-прокуроров Св. Синода и состояние Св. Синода, канонизация свт. Митрофана Воронежского и личная религиозность Николая I. В конце концов стало понятно, что все эти материалы можно объединить в книгу, чтение которой может дать представление об основных «линиях» церковной жизни николаевской России, о том, насколько активно развивалась Церковь в период «апогея самодержавия», насколько и как последнее влияло на религиозную жизнь её православных подданных. К сожалению, ряд важных сюжетов, которые были задуманы, мне не удалось осветить. Среди них – историографический обзор работ, посвящённых ликвидации унии 1839 г.; описание реформ, проведённых обер-прокурором Святейшего Синода графом Н. А. Протасовым; создание социально-психологических портретов первоприсутствующих членов Св. Синода: митрополитов Серафима (Глаголевского), Антония (Рафальского), Никанора (Клементьевского).
Однако даже в случае написания перечисленных выше сюжетов книга не стала бы «Историей Православной Церкви», оставшись очерками истории. Впрочем, в том, что книга – именно очерки, есть и свои безусловные плюсы. Прежде всего, автор «очерков» не претендует на «всеохватность» избранной темы, останавливаясь только на тех проблемах, которые считает наиболее важными. Следует отметить и другой момент: в настоящее время одному исследователю достаточно трудно проанализировать все аспекты общей истории Церкви такого сложного и противоречивого времени, как время Николая I. Такой труд под силу только группе учёных – историков, социальных психологов, богословов и т. д. Остаётся надеяться, что рано или поздно сей труд появится, и публикуемые очерки станут для него некоторым подспорьем.
* * *
В данной книге помещены очерки, написанные в разное время (с 2002 г. по 2019 г.). Но расположены они не в хронологическом порядке. Мне казалось правомерным начать разговор о Православной Российской Церкви эпохи Николая I с очерка, посвящённого религиозности самого монарха, его личному отношению к вере и Церкви. Без понимания того, какую роль религия играла в жизни царя, трудно понять и психологию восприятия им собственных полномочий как «Верховного ктитора», считавшего не только возможным, но и необходимым лично участвовать в церковном управлении, определяя политику ведомства православного исповедания и по своему усмотрению назначая синодальных обер-прокуроров.
Следующий очерк – «Православный абсолютизм», посвящён анализу формирования государственной идеологии, основанной на религиозном фундаменте – той самой идеологии, что была сформулирована графом С. С. Уваровым в трёх известных словах. О том, как она сказывалась на бытии Православной Церкви говорится в третьем очерке, продолжающем и развивающем основные положения, прописанные во втором, и называющемся «“Охранительная идеология” и Православная Церковь в России 1825–1861 гг.». В данном случае представлялось необходимым несколько выйти за хронологические рамки, доведя изложение до начала Великих реформ, когда власть светская положительно решила вопрос об отмене крепостного права, поборов стародавний страх перед возможными «потрясениями». Но нашла ли она, приступая к этому великому делу, союзника в лице православных иерархов?
Вопрос не имеет однозначного ответа – всё зависит от того, с какой стороны на него посмотреть. Об этом, среди прочего, и идёт речь в третьем очерке.
Не следует, впрочем, забывать, что «официальная церковность» и «народное благочестие» (при всей условности приведённого выражения) – не одно и то же. Церковь, согласно православному вероучению, это «народ Божий», не разделённый на «учащих» и «учащихся». Именно поэтому представлялось важным далее поместить очерк о «народном благочестии», объяснив, насколько и как оно коррелировало с проводимой церковными и светскими властями религиозной политикой. Очерк называется «Религиозная политика и народное благочестие в России (1825–1861 гг.)». Как и в случае с «Охранительной идеологией», представлялось правильным, не ограничиваясь 1855 г., довести изложение до 1861-го. В очерке обращается внимание на то, что николаевская политическая система многое предопределяла, однако проявлению личной веры, личного благочестия мешала минимально.
Можно ли сказать, что тем самым политическая система «содействовала» проявлениям народного благочестия? К сожалению, данный вопрос следует признать не только некорректным, но и неразрешимым.
Впрочем, если всё-таки искать на него ответ, то следует обратиться к иным сюжетам, например, к теме возрождения Оптиной пустыни, новая страница в истории которой как раз совпала с началом николаевского царствования. Возрождению Оптиной и служению одного из главных её строителей, каковым был архимандрит Моисей (Путилов), посвящён пятый очерк книги («Архимандрит Моисей (Путилов) и возрождение Оптиной пустыни»). Не забудем: именно в царствование императора Николая I, в годы настоятельства архимандрита Моисея (Путилова) в Оптиной утвердилось старчество, и это, собственно, стало определяющим моментом в истории её возрождения. Таким образом, история возрождения Оптиной свидетельствует, что Православная Церковь в России должна нами рассматриваться не только – а, быть может, и не столько – «институционально», сколько как история не прерывавшейся «русской святости», стремления найти верный путь к Богу, путь «в Церкви» – к «Церкви».
К теме, посвящённой и «русской святости», и государственно-церковному строительству, имеет непосредственное отношение и шестой очерк: «Святой империи. К истории канонизации святителя Митрофана Воронежского в 1832 году». В нашем
