встретившись с ним лично, полностью поменял свое мнение и стал настоящим другом отца Беды.
Я уверена, что сегодня индуисты осознают, какой верный друг был у них в лице отца Беды Гриффитса. Он очень искренне любил Индию и ее народ, а его понимание индуизма было даром для всех нас. Он мог передавать свою любовь и понимание через проповеди и послеобеденные беседы под кокосовыми пальмами в Шантиванаме на берегу «Малой Ганги», реки Кавери. Отец Беда рассказывал, что когда он пришел в гости к матери Кришнабай из «Шри Рамакришна Матха», она встала и простерлась перед ним. Я думаю, что это произошло потому, что когда Свами Вивекананда прибыл в Америку 100 лет назад, мы получили особое благословение и великую привилегию вести диалог между Западом и Востоком, и это была одна из причин, приведших Беду Гриффитса в Индию, а затем в Америку.
Как отец Беда благословил нас в монастыре Осэдж, как он благословил тех, кто разделил древнюю практику лесных отшельников, и тех, кто пребывает в общении с нами, так и мы хотели бы передать вам это благословение. Желаем вам открыть для себя новое видение Реальности отца Беды, его пророческое и медитативное видение Тайны Царства, которое утолит жажду ваших сердец.
«Горизонт сверкал мириадами огненных точек — образов тех, кто ждет и зовет… Я буквально прилип к перилам палубы: кто-то пытался заговорить со мной, но каждый ответ мне давался с трудом. Я ждал этого мгновения 15лет…» [1]
Возможно, современный путешественник, искушенный блеском пятизвездочных отелей и комфортом, который создают для пассажиров крупные авиакомпании, не ощутит того восторга, который захватил простого французского священника-бенедиктинца отца Анри Ле Со, когда он более полувека назад ступил на побережье Южной Индии, однако и сегодня каждый может прочувствовать особый аромат древнейшей цивилизации на Земле. Суета восточного базара, грязь на улицах, приставания попрошаек — все это уходит на второй план, когда мы встречаемся с настоящими жемчужинами тамильской культуры: величественными храмами, прекрасными скульптурами и шедеврами народной музыки. Однако главное послание этой цивилизации сокрыто за пределами внешних проявлений, где-то далеко в глубине сердец людей: простых крестьян и осознавших себя личностей, которых индийцы именуют «садху», святыми. Во время крупных религиозных праздников садху можно встретить повсюду в Тамил-Наду и Керале: они путешествуют по святым местам в поисках просветления, поодиночке и группами, следуя за годовым праздничным циклом. Большинство этих «живых святых» — санньяси, люди, отказавшиеся от имущества и привязанностей материального мира. В IX главе «Бхагавадгиты», знаменитого Священного Писания Индии, Кришна передает Арджуне науку полного отречения (санньясы):
«Ты освободишься от положительных и отрицательных последствий кармы с помощью полного отречения (санньяса-йоги). Достигнув освобождения, ты придешь ко Мне» (9.28) [2].
Санньясу можно сравнить с христианским монашеством. однако в большинстве случаев в отличие от западного монашества санньяса — это полный и окончательный отказ не только от чего-то внешнего и материального, но и от своего собственного «я» в пользу «Я» Высшего, которое, согласно учению философии адвайты, не отлично от Брахмана, Высшего Начала, Абсолюта. Глубину и полноту отречения, необходимого для того, чтобы считать себя истинным санньяси, очень хорошо иллюстрирует рассказ из жизни выдающегося индийского поэта Госвами Тулсидаса (1532–1623) [3], великого преданного Рамы (героя эпической поэмы «Рамаяна», воплощения вседержителя мира Вишну, который, однако, почитается многими (особенно на севере полуострова) как самодостаточное Высшее Божество) и автора прекрасной поэмы «Рама Чарит Манас» о его подвигах. В молодости Тулсидас был весьма успешным человеком: он никогда не испытывал нужды, успешно женился и его дела шли в гору. Однако, когда он, выражаясь языком поэзии бхактов (экстатических поклонников Бога), «вкусил нектар преданности Сите и Раме», стремление к святости заставило его отказаться от всех материальных благ: поэт отправился в путешествие по святым местам, удостоился серии мистических видений, написал множество вдохновенных стихотворных произведений, прославился как садху. После долгих лет путешествий он вернулся в родной город и стал, согласно обычаю санньяси, просить подаяние, стучась в двери богатых домов. По случайному стечению обстоятельств Тулсидас оказался у дверей родного дома, и ему открыла его собственная жена, которую он, однако, не узнал. Накормив странствующего аскета, женщина предложила ему мешочек со специями, но Госвами сказал, что у него есть собственные пряности. В ответ на это женщина усмехнулась: «Какой же ты санньяси, если у тебя осталось хоть какое-то имущество?» Эти слова сильно смутили святого, и он понял, что осталось нечто, от чего он еще не смог отказаться: оставить все — этот призыв не был полностью выполнен. В тот самый момент он отказался от своих пряностей и от остатков своего собственного «я».
Иисус Христос, медитирующий в позе лотоса («Сатчитананда ашрам»).
Идеал санньясы, идеал полного отречения, давно привлекал европейцев: христианские монахи, которые прибывали в Индию с миссионерскими целями, в восхищении смотрели на своих братьев-индусов, которые обладали такой силой духа, что могли полностью посвятить свою жизнь Высшему Идеалу. Конечно, и в католическом мире было много нищенствующих (францисканцы) и созерцательных (бенедиктинцы) орденов, но в индийской санньясе было нечто, что радикально отличалось от европейской монашеской традиции. Это «нечто», возможно, даже более полно соответствовало призыву Христа, обращенному к тем, кто хотел стать его учениками: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» [4]. Попытки каким-то образом воспринять обычай санньясы и перенести его на христианскую почву предпринимались начиная с XIX в., однако большинство их натыкалось на глухую стену непонимания со стороны официальной Католической Церкви, для которой до II Ватиканского Собора (1962–1965) индуизм был не чем иным, как проявлением примитивного язычества. Английские колонизационные власти также не слишком интересовались культурой порабощенных народов: большинство исследователей XIX — начала XX в. полагали, что значительная часть философии индуизма в целом и санньясы в частности создавалась под влиянием христианства и имеет весьма позднее происхождение, а не уходит корнями в глубокое индо-арийское прошлое (достаточно вспомнить теорию происхождения «Бхагавадгиты», выдвинутую в конце 1860-х гг. Ф. Лоринзером). С другой стороны, сами индийцы с подозрением относились к попыткам католического духовенства начать диалог с индуизмом: они искренне полагали, что все, что нужно для самосознания, уже дано в ведической литературе и в практиках индийских мистиков и что христианство представляет собой лишь некое второстепенное
