если вам хватит смелости пройти через эту скуку, то вы придете в точку тревоги, когда скука в целом уже закончится, но вы будете спускаться по достаточно скользкой лестнице без факела, не зная, не упадете ли вы с лестницы вниз головой. И тогда вы подумаете: «Не нужно ли мне сойти с дистанции?», и если ответите «нет» и станете спускаться ниже и ниже, если заставите себя остаться наедине с самим собой, то наступит момент, когда вы начнете видеть нечто, и это уже не будет ваша пустота, это будет что-то еще.
И поэтому я думаю, что одна из причин, почему многие люди не могут остаться с самими собой и пойти глубже со страхом, с трепетом, со смесью ожидания и ужаса, которые так естественны, когда мы идем на встречу с Живым Богом, – это боязнь первых шагов. Мы должны пройти через сумерки и тогда сможем идти дальше – и это уже будет легко.
Но есть еще один момент: осознаем мы эти страхи или нет – это никак нас не меняет. Оттого, что я осознаю или не осознаю свои грехи, я не становлюсь лучше или хуже. Но, по крайней мере, видение грехов – это преимущество, поскольку ты можешь попробовать что-то с этим сделать. Осознание собственной слабости пугает, но не оно создает эту немощь – немощь уже была. В течение многих лет меня время от времени подвозила на машине одна милая дама, которая была близорука, но никогда этого не замечала и потому не носила очков. Однажды она купила очки и через пять минут езды сказала: «Знаете, отец Антоний, сегодня я не могу водить – вокруг так много машин!»
– С современной научной точки зрения Бог, скорее, присутствует в нас, чем просто где-то в нашем мире. Если так, то какой смысл имеет просительная, заступническая молитва о других?
– Можно я сначала скажу несколько слов о Боге, потому что так мне будет легче говорить о заступничестве? Все наши попытки составить представление о Боге в лучшем случае безуспешны, а в худшем заканчиваются тем, что мы создаем и ставим перед собой своего рода идола, потому что это удобно. Но это не Живой Бог. Интересно в определениях, данных в христианстве мистиками и святыми, то, что они говорят о Боге как о мистической Встрече. Средневековый корень слова «Бог» означает «тот, кому поклоняются». Это не определение сущности Бога, а, скорее, описание того, что происходит, когда Божественное присутствие становится ощутимым. Когда мы говорим «Бог», используя греческое слово, это значит, что Бог – Кто-то, с Кем я могу встретиться лицом к лицу. Но это не означает, что у Него есть в вечности характер, ограниченный рамками, как у каждого из нас, противопоставленный другим человеческим характерам. Это делало бы Его ограниченным существом.
В православной литургии есть слова: «Ты свят и пресвят». Без характеристик и дополнений к этому «Ты» как к нашему обращению к Богу. Подумайте о языках, в которых интимное «ты» противопоставляется «вы», вежливому «вы». Когда мы говорим «ты», то указываем на кого-то, кто не является мной. Мы подчеркиваем коренное отличие местоимения «ты». В то же время мы обращаемся на «ты» только к самым близким людям, и поэтому, когда мы говорим Богу «Ты», без каких-то определений, мы утверждаем, что Он находится вне меня, отличен от меня и в то же время настолько близок ко мне, насколько это возможно. Итак, в этом смысле мы опять говорим о Боге, что Он сущностно отличается от нас, и я думаю, что – помимо откровения Бога во Христе – это единственный безопасный способ говорить о Боге. Это личный опыт, это ситуация, в которой я оказываюсь, когда неописуемый Бог становится мне понятным. И это знание получено скорее через общение, чем через ум, анализ или исследование. Вы знаете, слово «мистерия», так часто применяемое к Богу, происходит от греческого глагола, который означает «соприкоснуться с тайной». Узнать тайну можно путем такой причастности к ней, которую нельзя выразить словами.
Теперь о просительной, заступнической молитве. Во-первых, я бы сказал, что мы всегда преуменьшаем значение слова «заступничество». Знаете, когда вы идете в храм, и наступает время молитв о нуждах других людей, кто-нибудь начинает молиться о чем-то одном или другом. В некотором смысле это всегда создает у меня впечатление, что в такой молитве ходатайство понимается как напоминание Богу о Его оплошностях и упущениях.
Должно быть, вы уже знаете это, но если нет, позвольте мне вам напомнить. Заступничество начинается в принципиально другой точке. Слово «заступаться» означает предпринять действия, а не рассуждать. (Простите, что я опять возвращаюсь к значению слов, но я думаю, что когда мы о чем-то говорим, то важно понимать значение понятий.) И предпринять такие действия, которые поставят вас в центр конфликта между двумя враждующими сторонами. К примеру, откройте Книгу Иова. Где-то в конце девятой главы Иов говорит: Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас (Иов 9: 33). И ответом на слова Иова о посреднике служит Воплощение – когда Бог вступает в историю человечества, становится человеком и неизбежно занимает навсегда место в центре конфликта, соединяя в Себе Бога и человека и делая этот конфликт внутренним, вмещая его в Себя. Вот где начинается заступничество – в том, чтобы быть настолько уязвленным, настолько глубоко тронутым, настолько искренне обеспокоенным чьим-то бедственным положением или обстоятельствами, чтобы быть готовым сделать шаг и встать между молотом и наковальней. Конечно, физически не всегда возможно это сделать, хотя бывают случаи, когда единственное, что мы можем предпринять, – это встать между агрессором и тем, кого атакуют.
Но тогда что мы утверждаем, когда молимся? Я думаю, следующее: мы отозвались на нужду, которую показал нам Бог, и на Божий призыв мы ответили любовью к этим людям. И тем самым открыли для Бога пространство, чтобы Он мог свободно действовать. Потому что Бог всегда может действовать в ситуации, когда установлено или хотя бы зарождается Царство Божие.
Наверное, вы помните евангельский рассказ о браке в Кане Галилейской (см. Ин. 2: 1-11). Гости, приглашенные на свадьбу, все еще там, свадьба бедная, вина недостаточно, и, несмотря на это, все хотят побыть вместе, вместе радоваться. Богородица поворачивается к Иисусу и говорит: «У них нет вина», и Он отвечает: «Что Мне и Тебе? Не пришел еще час Мой». Святой Иоанн Златоуст спрашивает об этом моменте: значит ли это на самом деле, что Божья Матерь, как остальные матери,
