В заключение, по-видимому, следует сказать несколько слов о моём собственном подходе к переводу. Ввиду того, что с буддизмом я познакомилась в ходе изучения индийской культуры, я никогда не забываю о том, что буддистское учение выросло на индийской почве и в формах выражения тесно связано с санскритом. Поэтому я убеждена, что переводчик обязан обращаться к санскритским истокам буддистской терминологии. В переводах некоторых древних текстов, выполненных на основе сугубо тибетских источников, без соотнесения с санскритом, изначальный смысл терминов и понятий иногда теряется.
Перевод буддистских текстов на английский язык сопряжён с трудностями совершенно иного рода, нежели те, с которыми столкнулись в своё время переводчики с санскрита на тибетский. Дело в том, что английский язык складывался под влиянием целого ряда разнообразных факторов, и в результате в нём образовалось огромное количество синонимов. Одно и то же понятие можно выразить самыми разными способами, поэтому в выборе слов и выражений мы зачастую вынуждены полагаться только на собственное языковое чутьё. Всякий перевод — это лишь одна из множества возможных интерпретаций, и идеального перевода быть не может, особенно в такой области, как буддистская литература.
Однако я искренне надеюсь, что никаких стандартизованных норм перевода буддистских текстов не появится ни когда: ведь любые подобные нормы только сковывают свободу переводчика. Конечно, расхождения между различными версиями перевода могут поставить исследователя в тупик, но с другой стороны, в них можно усмотреть и благоприятную возможность для расширения своих познаний. Сравнивая эти версии, читатель, не знающий санскрита и тибетского, может рассмотреть сложные понятия с различных точек зрения и глубже проникнуть в их ускользающий смысл.
Главное же неудобство состоит в том, что история западной философской и религиозной мысли имеет мало общего с историей буддизма. Из-за этого некоторые английские термины, кажущиеся на первый взгляд уместными, в действительности несут в себе нежелательные оттенки смысла. И тем не менее, мне трудно понять тех переводчиков, которые не довольствуются всеми несметными сокровищами языка Шекспира и пытаются изобретать новые слова или подыскивать слишком сложные обороты речи. В подавляющем большинстве текстов о дхарме, как санскритских, так и тибетских, используется, в полном соответствии с установками самого Будды, обыденный разговорный язык. В области учения о дхарме на этом простом языке выражаются даже самые глубокие и сложные идеи и переживания; ни Будда, ни его преемники не пользовались сложными и непонятными выражениями, и я полагаю, что мы должны по мере сил следовать их примеру. Разумеется, это правило не касается сферы философии и логики — дисциплин, в которых обойтись без специальной терминологии невозможно. Но эти области составляют лишь малую часть учения, и в большинстве случаев, в особенности при переводе и обсуждении тантрических текстов, соблюдать простоту языка можно и нужно.
В любом языке значение таких обыденных, разговорных слов определяется контекстом. Если потребуются более подробные разъяснения, их можно дать в комментариях или примечаниях, но в текст перевода, по моему глубокому убеждению, вставлять их не следует. Некоторые учителя утверждают, что смысл некоторых слов, таких, например, как «пустота» или «сострадание», постигается на опыте постепенно, а потому на различных этапах пути, особенно в дзогчен, эти слова понимаются по-разному, и переводить их, соответственно, нужно по-разному. Но с моей точки зрения, такие слова, напротив, очень важно сохранять в неизменности. У великих учителей древности был богатый выбор, однако они предпочитали до конца придерживаться однажды выбранных терминов. Читатель сам должен вкладывать в них то или иное значение в зависимости от контекста и в свете своего личного опыта.
Перевод — это в первую очередь искусство. Работая над переводом, мы не должны забывать, что слова, значение которых мы с таким трудом пытаемся уловить, — это не просто специальные термины. Те же самые слова используются в поэзии, в песнопениях и гимнах, призванных воодушевлять и пробуждать воображение. К сожалению, подобрать точный и в то же время эстетичный эквивалент удаётся не всегда, но наша задача — по мере сил стараться сохранить дух оригинала. Я прекрасно сознаю, что в сравнении с такими глубокими и прекрасными текстами, как «Тибетская книга мёртвых», мой собственный труд несовершенен. Я приношу извинения за все его недостатки. Но, тем не менее, выпавшую мне возможность написать эту книгу я считаю невероятной удачей. Работа над ней приносила мне огромную радость; так пусть же она принесёт радость и пользу всем, кто её прочтёт.
В первую очередь, глубочайшую признательность я выражаю покойному Чогьяму Трунгпе и Ригдзину Сикпо. Я посвящаю эту книгу им обоим; о том, какую роль они сыграли в зарождении её замысла и в последующем её создании, я подробно рассказала в предисловии.
Большую помощь и благожелательную поддержку оказали мне и многие другие сведущие ламы, а также учителя, принадлежащие к иным традициям. Мне выпала великая честь беседовать с несколькими выдающимися тибетскими ламами старшего поколения, которых в прежней телесной форме более нет среди нас. Всем им я в высшей степени благодарна. С глубокой признательностью я вспоминаю покойного Сочи Сена, моего наставника в традиции шактизма, воплотившего в своей жизни образец истинного духа тантры, что превыше всех мелких сектантских разногласий. Приношу свою благодарность также всем учёным и переводчикам, из чьих трудов я черпала вдохновение и необходимые мне сведения.
Кроме того, я хотела бы поблагодарить Кэролайн Кьюпитт, Дэвида Хатченса, Барбару Уонклин и Кэтлин Тэйлор — моих друзей, которые читали первые варианты рукописи и дали мне множество ценных советов, — и Ларри Мермельштейна, внёсшего в книгу квалифицированные поправки на заключительном этапе работы.
Благодарю Гонкара Гьяцо за прекрасные иллюстрации, в которых древность слилась с современностью в образах, неподвластных ходу времён.
И, в заключение, я хочу выразить признательность издательству «Шамбала Пабликейшнз». Я благодарю его руководителя и главного редактора Сэмюэла Беркгольца, с энтузиазмом взявшегося за публикацию моей книги и оказавшего мне большую моральную поддержку; благодарю Эмили Бауэр, опытного, терпеливого и внимательного редактора, работавшего с моей рукописью; и благодарю всех, кто принял участие в создании этой книги и помог мне воплотить мою мечту в реальность.
Я склоняюсь к ногам моих гуру:
Силою своего присутствия
Да вдохновят и напитают они эти слова,
Дабы мечта их стала явью.
Мирные и гневные дэвы
Да воссияют в нашем сердце и сознании,
Дабы мы ясно узрели в них
Нашу собственную пробужденную природу.
Дакини, что танцуют
В безграничном небе мудрости,
Да откроют нам тайное сокровище
Дхармы глубокой и обширной.
Пусть могущественные дхармапалы
Защищают истину, заключённую в этом учении,
Уничтожают все заблуждения
И неизменно ведут и направляют нас на этом пути.
Книга, известная на Западе под названием «Тибетская книга мёртвых», — текст поистине необычайный и удивительный. Это один из первых трактатов ваджраяны и одно из первых произведений тибетской литературы, переведённых на европейские языки. В странах Запада эта книга по сей день остаётся, возможно, самым известным образцом этого корпуса текстов, причём не только среди буддистов. Быть может, первоначально выбор пал на неё лишь по счастливому стечению обстоятельств, однако слава классического произведения тибетского буддизма досталась ей совершенно заслуженно. «Тибетская книга мёртвых» способна привлечь читателей с самыми разными интересами: с одной стороны, в ней излагается весьма своеобразное и узкоспециальное учение, доступное лишь тем, кто освоил сложные медитативные техники, а с другой — она раскрывает общезначимые истины, представляющие интерес и для многих людей, далёких от буддизма. А наша книга «Сияющая пустота» призвана стать путеводителем по этому классическому трактату и подробно разъяснить его основные понятия, употребляемые в нём термины и содержащуюся в нём образность. Мой труд обращён ко всем, кого интересует «Тибетская книга мёртвых», независимо от их отношения к буддизму. Надеюсь, что тем из читателей, кто не следует по пути буддизма, он не покажется слишком специальным. И надеюсь, что благодаря ему сложная символика ваджраяны станет понятнее как этим читателям, так и мало знакомым с ней приверженцам других традиций буддизма.