Ознакомительная версия.
Иисус явно не был пацифистом. Его «пацифизм» есть часть вымысла о его безвредности и лояльности к Римской империи. Этой историей христианская церковь надеялась усыпить подозрения римлян в том, что христиане являются подрывной группой.
Матфей вкладывает в уста Иисуса следующие слова:
«А я говорю вам, не противься злому: но кто ударит и правую щеку твою, обрати к нему и другую; и если кто захочет судиться с тобою, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду» (Мф., 5:40).
Такие слова суть идеальный рецепт для распространения зла. «Не противься злу» — это формула умиротворения. Что мог на деле сказать Иисус, так это «Не говори: „я отплачу за зло“» (как в Притч., 20:22), что означало следующее: «Не мстите по принципу зуб за зуб. Причиненные несправедливости не дают права на месть».
Требование «Не противься злому» есть отрицание всего, что отстаивали евреи. Писание полно персонажей, противившихся злу, — спасителей народа, боровшихся против внешних угнетателей — филистимлян, ассирийцев, греков, а также против дурных еврейских правителей. Для эллинистических мистиков, из-за политического отчаяния и чувства собственного бессилия обращавшихся к внутренней жизни, такое изречение могло служить утешением. Но для евреев с их несокрушимой надеждой на Царство Божие на земле оно было бессмысленно. Только отчаянное положение христианской церкви, в котором она оказалась после 70 г. н. э., могло привести к тому, что это изречение было приписано Иисусу.
Воспитанный в Галилее, центре идеалистического Сопротивления Риму, месте рождения зелотского движения и его лидера Иуды Галилеянина, Иисус не мог не осознавать трагедии утраты еврейской независимости и не страдать от присутствия свирепых и беспощадных идолопоклонников в святых местах народа Божия. Он должен был пылко ожидать приближающегося искупления, ждать спасителя, ниспосланного Богом, чтобы избавить евреев от иноземной оккупации. Его не могла не потрясти попытка Пилата осквернить Святой город. Это было в 26 г. н. э., когда Иисусу исполнилось 30 лет и он уже стал раввином. Его должно было взволновать выступление Иоанна Крестителя с пророческим известием о приближении Царства Божия. А вскоре после этого он почувствовал, что и сам призван к сходной пророческой миссии.
Из Евангелий достаточно ясно, что первое появление Иисуса как общественной фигуры произошло в роли пророка, а вовсе не в роли мессии. Подобно Иоанну Крестителю, он возвещал пришествие Царства Божия и призывал народ поверить «благой вести» и каяться. На протяжении этого периода он обычно изображается пророком (например, Мф., 8:57). Исключением является Евангелие от Иоанна, которое отличается от более ранних Евангелий тем, как в нем поданы личность и биография Иисуса, и которое, как мы увидим, было в большой степени продуктом церковного мифотворчества.
Ясно также, что Иоанн Креститель никогда не подчинялся Иисусу. Напротив, движения Иоанна и Иисуса были сходны по целям и даже в чем-то соперничали. Сцены, описывающие Иоанна признающим превосходство Иисуса («я недостоин нагнуться и развязать повязку на его ногах»), опровергаются другими случаями, сохранившимися в Евангелиях и показывающими, что Иоанн был равен Иисусу. Мы знаем, что движение Иоанна продолжалось после его смерти и что его сторонники лишь постепенно были поглощены христианской церковью. Сцены, в которых Иоанн показан подчиняющимся Иисусу, предназначены как раз для того, чтобы способствовать этому поглощению и ускорить его, и никакой исторической ценности не представляют. Введение в Евангелие от Луки, написанное им как старательное подражание Ветхому Завету или стилизация под него, содержит сюжет, когда не рожденный еще младенец Иоанн подпрыгивает в чреве матери в знак того, что признает превосходство нерожденного младенца Иисуса[68]!
Царство Божие, возвещенное как Иоанном Крестителем, так и Иисусом, было вовсе не «духовным» царством, находившимся в небесах или в некой отдаленной точке времени. Оно было земным царством, расположенным в Палестине ближайшего будущего. Понятие «Царство Божие» присутствовало в боевых лозунгах зелотов и других антиримских групп; оно означало, что Бог станет царствовать на земле (а отнюдь не на небе), и подразумевало возврат к системе теократии, достижимый единственным путем, а именно изгнанием римских оккупационных войск.
Устраняя все намеки на политику из своих рассказов о событиях той эпохи, Евангелия создают ложное впечатление о народных движениях как Иоанна, так и Иисуса. В Евангелиях едва заметны намеки на то, что Иудея находилась в состоянии политического брожения и что бурлящее недовольство римским правлением постоянно прорывалось в виде революционных апокалиптических движений. Напротив, Евангелия рисуют картину упорядоченной провинции Римской империи, давно примирившейся с римским правлением.
Иоанн Креститель тоже был политической фигурой. Он призывал к покаянию, что в сочетании с «благой вестью» о наступлении Царства Божия означало призыв готовиться к свержению римлян. Это значило, что великие дни, предсказанные пророками, приближаются: вскоре иностранные захватчики будут изгнаны и евреи станут суверенным народом, который будут уважать все прочие народы и государства. Покаяние было жизненно важным потому, что наступление великого дня зависело от возвращения избранного народа к Богу. Но еще и потому, что наступление Царства Божия будет сопровождаться великими войнами и потрясениями, в которых погибнут многие евреи и выживут только те, кто очистится покаянием. Именно для того, чтобы подчеркнуть необходимость раскаяния, Иоанн использовал в своей кампании старинный еврейский ритуал омовения — крещение.
Иисус, подобно Иоанну, первоначально был пророческой фигурой, предтечей, готовящим народ к наступлению великих дней, но не пытающимся самому объявить об их наступлении. Когда Иисус вступил на поприще пророка, в жизни его случилась крупная перемена. Вместо того чтобы в качестве раввина заботиться о нуждах местной общины, которой он служит, он стал фигурой общенациональной, чья миссия обращена к еврейскому народу в целом. Это требовало скитальческой жизни; он переходил из города в город и из одной области в другую, собирая в каждом месте толпу и призывая народ, говоря: «Время настало, и Царство Божие близко: покайтесь и поверьте в благую весть».
Он собрал маленькую группу избранных учеников, которые образовали странствующую коммуну. Это древняя модель еврейской пророческой организации, что видно на примере таких пророков, как Илия и Елисей. Иисус не был в то время военным вождем; миссия его состояла в том, чтобы служить провозвестником и «подготовителем пути». Тем не менее он однозначно был политическим вождем. Целью его миссии было не дать народу погрязнуть в подчинении Риму и пробудить надежду на избавление в близком будущем. Поэтому деятельностью своей он занимался, рискуя жизнью; такие пророческие фигуры всегда вызывали вражду у римских и проримских властей и почти всегда гибли от рук палача. Иосиф Флавий, к примеру, ясно говорит, что Иоанн Креститель был казнен по политическим мотивам[69].
По сохранившимся в Евангелиях рассказам о проповедях Иисуса видно, что в них преобладала апокалиптическая тематика, то есть страстная надежда на скорое наступление Царства Божия. Притча за притчей толкуют об одном и том же — что наступление Царства Божия будет внезапным и что те, кто подготовится к нему, будут спасены, а не подготовившиеся погибнут. Эта проповедь носит срочный и практический характер. Эта проповедь не является доктринерской, она не тщится основать новую религию и не предлагает новые моральные принципы или духовные озарения.
Нужно сказать, что пророческая миссия Иисуса была обращена исключительно к евреям, а не к язычникам. Идея, будто Иисус отверг евреев и передал «обетования Ветхого Завета» другим народам, была позднейшей выдумкой христианской церкви[70]. Иисус неоднократно подчеркивал, что его миссия обращена к «заблудшим овцам дома Израилева», то есть к грешникам среди евреев, которым грозило уничтожение в волнениях, сопровождающих наступление Царства Божия («родовые схватки Мессии»). В одном отрывке, который должен быть подлинным, так как он так сильно противоречит общему направлению позднейшей христианской мысли, Иисус отверг язычников как «псов», которым не подобает бросать «хлеб детей» (Мф., 16:26; Мк., 7:27).
Таким образом, в качестве народного вождя Иисус был пророком и провозвестником избавления. Но вскоре его деятельность вступила в новую и еще более опасную фазу. Он пришел к убеждению, что Мессия и избавитель, чье пришествие он возвещал, это не кто иной, как он сам.
Апокалиптическое движение, вождем которого был Иисус, обрело широкую народную поддержку, отчасти в результате его успеха как целителя (см. приложение 5). Гибель Иоанна Крестителя означала, что Иисус стал единственной оставшейся пророческой фигурой, хотя самостоятельное движение Иоанна продолжало существовать. На короткий период еврейской истории Иисус стал единственной надеждой большой части — возможно, даже большинства — еврейского народа. Иисус должен был предаваться глубоким раздумьям, стараясь осмыслить значение исчезновения Иоанна и отношения между движением Иоанна и своим собственным. Эти вопросы озадачивали также его учеников, и те требовали у него объяснений[71]. Подобное положение не могло сохраняться долго. Ранее Иисус играл роль предтечи или провозвестника, указующего на события, которым предстояло произойти в близком будущем. Теперь смерть Иоанна и бурный рост его собственного движения лишали оснований эту выжидательную позицию. Сторонники Иисуса, убежденные в его величии, ожидали от него каких-то смелых шагов. Они торопили его открыться и выступить на общенациональной сцене, в Иерусалиме[72]. Да и самого Иисуса успех его движения должен был убедить в том, что его роль значительней, чем он до сих пор полагал.
Ознакомительная версия.
