Такой опыт не оставляет равнодушным никого и оказывается сокровенным для каждого. Я вижу это по глазам людей и чувствую по энергетике в храме. До самого позднего вечера люди все время поют мантру Бабаджи «Ом Нама Шивайя» и другие духовные песнопения.
Мы ночуем на крыше маленького здания, сооруженного рядом с храмом. Спим на соломенных матах. В округе бродят обезьяны. Четыре часа утра. Все еще темно. Мы просыпаемся от звуков молитвенных песнопений, доносящихся со всех храмов города, а здесь их более семисот. После душа я немного медитирую, и мы идем в храм на аарати — утреннюю молитву. С волнением ждем появления Бабаджи — момента, когда Он выйдет из своей комнаты и сядет на скромное возвышение, специально приготовленное для Него. Храм необыкновенно чист, повсюду цветы, разносится запах сладких благовоний.
У нас нет завтрака и ужина, только большой ланч. В течение дня раздают фрукты и кусочки халвы. Некоторые продолжают петь до позднего утра, другие работают: убирают, чистят, моют, готовят или носят питьевую воду из колодца, расположенного на площади напротив храма. Бабаджи часто разговаривает с людьми индивидуально: всего по нескольку слов то тут то там, очень спокойно, мягко. После ланча у всех короткий послеобеденный отдых. Примерно в пять часов мы купаемся и снова встречаемся в храме, чтобы сделать необходимые приготовления для вечерней службы.
В послеобеденное время многие идут купаться на реку Джамуну. Эта река является символом Господа Кришны. Вечером проходит аарати, и люди до глубокой ночи поют красивые, мелодичные песнопения. Я не понимаю значения слов, но растворяюсь в мелодии и в ощущении Божественного.
Мне очень трудно привыкнуть к ежедневной рутине? строгой дисциплине, к способности индийцев упорно трудиться, Отчасти это происходит, по–видимому, из–за того, что невыносимо жарко и я быстро устаю. В Индии месяц май — знойный. Это самое гнетущее время года, и я часто бегаю на базар выпить чего–нибудь холодного, хотя знаю, что Бабаджи этого не одобряет.
15.05.1972
Мне становится трудно выдерживать здешнюю жизнь. Ежедневная рутина утомительна и монотонна. Некоторые молодые индийцы очень грубы и плохо ко мне относятся. Они не дают мне работать вместе с ними и обращаются, как с чужой. Бабаджи всегда пленяет меня, но даже Он держит меня на расстоянии. Он недоступен. Почти невозможно ни с кем общаться, поскольку я совсем не говорю на хинди и знаю лишь несколько слов по–английски.
В такую жару меня всегда мучает жажда. Вода в колодце теплая и солоноватая — я не напиваюсь. Река мутная и грязная. После купания чувствуешь себя как–то странно: нет ощущения чистоты. В доме для гостей по утрам приходится отстаивать огромные очереди, чтобы попасть в душ. В храме по вечерам все исходят потом: температура превышает сорок градусов по Цельсию. Знойно и душно. Бабаджи кажется полностью невозмутимым, Он даже не потеет.
Во Вриндаване — сотни стареющих вдов. Они одеваются в белое и живут группами при храмах. Они пребывают в постоянных молитвах, читаемых под звуки малых цимбал и других инструментов. Некоторые пожилые женщины чрезвычайно бедны. Их сари грязно–белого Цвета. Они вынуждены просить милостыню. Это напоминает мне сцену из «Чистилища» Данте. Мне объяснили, что в Индии вдова не может во второй раз выйти замуж. Она отрекается от мира, теряет свой дом, все свои сбережения и проводит остаток жизни в молитвах. Мне это кажется слишком жестоким, и, по иронии судьбы, я вспоминаю женское освободительное движение в Европе. Я не нахожу себе места, и мной овладевает чувство ностальгии по моим европейским друзьям, находящимся в Дели. Я прошу Бабаджи разрешить мне отъехать на некоторое время. Он соглашается.
ДЕЛИ. 18.05.1972
Теперь, отправляясь в путешествие одна, я уже вовсе не испытываю напряжения и страха. На вокзале я расстелила на платформе кусок хлопковой ткани, как это делают индийцы, и уселась терпеливо ждать своего поезда. Все время, пока я его дожидалась, я вглядывалась в окружающих, пытаясь созерцать жизнь и саму себя.
Железнодорожные станции в Индии — места встреч. Здесь царит радостная атмосфера и люди без умолку болтают друг с другом. Индийцы относятся ко мне с большим любопытством. Им интересно, откуда я, почему приехала в Индию, чего ищу. Они удивлены тем, что я покинула Запад, который в их понимании олицетворяет рай материального комфорта, и захотела разделить с ними бедность. Некоторые спрашивают, ищу ли спокойствия ума; приглашают в свои дома, предлагают стол и угол. И всегда с особым чувством гостеприимства и человеколюбия. В Индии гостеприимство — священная обязанность. От встреченных людей исходит тепло, их глаза полны доброжелательности и любви.
21.05.1972
Я в Дели уже несколько дней и чувствую себя вполне комфортно. В старом Дели, в отеле «Краун», я снова встретилась со своими друзьями: Пьеро, Клаудио, Шанти и еще несколькими, недавно прибывшими из Италии. Это трехэтажный отель, старый и грязный. Но в то же время какой–то величественный. С его террасы открывается внушительный вид железнодорожного терминала старой части города. Он является пунктом отправления в разные части света, стоит на перекрестке многочисленных дорог и в месте средоточия индуистских храмов и мусульманских мечетей. Он как будто выступает местом встречи разных цивилизаций: индийской, исламской, западной, китайской, тибетской. На улицах царит непрекращающееся движение людей, рикш, лошадей, повозок, коров и машин. Коровы считаются здесь священными животными, и к ним относятся с большим уважением. Когда они задумывают пересечь улицу, движение замирает.
Многие европейцы большую часть дня проводят на большой террасе, а пребывая в маленьких, душных и влажных комнатах, постоянно держат вентиляторы включенными. Так же как и в Бомбее, все много курят, поглощают огромное количество фруктовых соков, чая и сладостей, бесконечно принимают душ, чтобы избавиться от жары. Это место нельзя назвать красивым или комфортным, но оно обладает неким магическим шармом, несмотря на грязь и хаос; и не в самую последнюю очередь из–за присутствия здесь людей, таких, как я, — ищущих истину, готовых пожертвовать всем, страдать, даже добровольно потерять себя ради духовного поиска.
Люди приходят и уходят, обмениваясь новостями, адресами, способами получения визы и советами по выживанию в «джунглях» индийского города. Многие из них нашли себе Учителей. Я тоже рассказала о Бабаджи, о Его красоте, показала фотографии. Шанти, как обычно, поддразнивает меня, говоря, что меня влечет к Нему, потому что Он молод и красив, но это совсем не так.
Шанти предлагает отправиться с ним к одному из его Учителей — доктору Каушику. Это обычный человек;
женат, у него есть дети, но он очень мудрый и просветленный. Он является учеником Кришнамурти, который не приветствует культ гуру, ритуалы и мантры. Я решаю пойти.
23.05.1972
Шанти продолжает задавать мне вопросы. Его интересует, чему меня учит Бабаджи. Мне как–то трудно объяснить ему это. Я рассказываю о пении мантр и раннем пробуждении на молитву. Затем вдруг припоминаю то, что однажды случилось со мной во Вриндаване. Было позднее утро. Храм опустел, и я поняла, что нас осталось только двое: я и Бабаджи. Я сразу же запаниковала и почувствовала невероятную нервозность. Тут Бабаджи подозвал меня и пригласил сесть рядом. Мы сидели в тишине. Я осознавала непрекращающуюся бешеную активность своего ума и была не в состоянии остановить его. Бабаджи сказал, чтобы я повторяла «Ом Нама Шивайя». Я попыталась, но даже повторение мантры казалось неестественным, невозможным. Внезапно мой ум остановился на несколько секунд, и я ощутила неведомый ранее покой. Бабаджи широко улыбнулся и поднялся. В тот момент я почувствовала внутри себя тишину и осознала целостность того, чему Бабаджи учил меня. Когда я рассказала Шанти об этом, то увидела, что он взволнован. Он сказал, что опыт тишины — это на самом деле то, чем каждый Мастер пытается поделиться.
Стоит нестерпимая жара. Практически весь день мы сидим в отеле, выходим только по вечерам. Здесь все удивительно дешево, и мы чувствуем себя богатыми, имея возможность питаться в разных ресторанах, ездить на такси и покупать одежду. Но я начинаю понимать многие вещи, например принятие идеи бедности. Бедность тут имеет оттенок достоинства. Она уважаема и даже почетна, поскольку очень близка простоте. В западном мире жизнь строится на конкуренции, высокомерии, эго. Бедным нет места в обществе, как и тем, кто стар и немощен. В этой стране хватает места каждому, даже нам, ненормальным хиппи. Индия всегда отличалась способностью принимать разные религии и традиции с небывалой терпимостью. Кастовая система существует и по сей день, это правда. Но она существует и на Западе, только завуалировано: богатые и бедные занимают разные позиции и играют разные роли в обществе. Индия открыта для каждого, как великая мать, и особенно открыта для духовных пилигримов. Она подобна океану, в который вливаются многочисленные реки разных цивилизаций. Здесь чувствуешь себя так свободно, что даже бедность оказывается прекрасной, колоритной, радостной и принимается любое странное поведение.
