Во главе Колиивщины встал запорожец Железняк, а идейным вдохновителем был православный монах Мельхиседек Значко-Яворский. Он побывал в Петербурге и якобы получил "золотую грамоту" от самой императрицы Екатерины II на право избивать поляков и евреев. В грамоте было сказано: "Так как мы ясно видим, с каким презрением и бесстыдством поступают поляки и жиды с нами и с нашей православной религией… то даем приказ и повелеваем Максиму Железняку, полковнику и командующему в наших землях Низового Запорожья, вступить в пределы Польши, чтобы вырезать и уничтожить с Божьей помощью всех поляков и жидов, хулителей нашей святой религии… Дан в Санкт-Петербурге. Екатерина". И хотя императрица объявила впоследствии, что грамота эта была подложной, всюду, где появлялись гайдамаки, они зачитывали эту грамоту и поднимали народ на войну. С лозунгом истребления всех поляков, а также и всех евреев "от Нухима и до Боруха" гайдамаки напали на Жаботин, Черкассы, Смелу, Корсунь, Канев. Затем подошла очередь Тетиева, Рашкова, Липовцов, Тульчина. Везде грабили и убивали, не пропуская ни одного. Очевидец писал: "В Лысянке мы нашли на одной виселице трупы ксендза, шляхтича, еврея и собаки с надписью: "всё одна вера".
Особенно привлекал гайдамаков город Умань, принадлежавший графу Потоцкому. Надеясь на крепостные стены, многие беглецы сбежались в Умань в страхе перед гайдамаками, переполнили город и массами расположились за его стенами. Губернатором города был поляк Младонович, а отрядом казацкой милиции, что защищала город, командовал сотник Гонта. Когда Железняк подошел к городу, Гонта с казаками перешел на его сторону и тут же перебил всех беглецов, что расположились за стенами. После этого Железняк и Гонта напали на город. В первый день штурма поляки и евреи дружно оборонялись на стенах города под командой землемера поляка Шафранского. Дочь губернатора Младоновича вспоминала впоследствии: "Шафранский выбивался из сил, стараясь везде поспеть. Он роздал ружья евреям, чтобы они через палисад отбивались от крестьян… Помню, я видела жидов с опаленными бородами и пейсами, охотно стреляющими и защищающимися. Я могу сказать, что только одни жиды и защищались…" Гайдамаки убедили губернатора, что поляков они не тронут, вошли в город и первоначально напали только на евреев. Началась резня, которая продолжалась трое суток. Жестокость гайдамаков поставила Уманскую резню наравне с самыми ужасными проявлениями массовых преступлений. По приказу Гонты трупы было запрещено хоронить, их бросали в колодцы и отдавали на съедение собакам. Покончив с евреями, гайдамаки принялись за поляков. Губернатор Младонович перед смертью напомнил Гонте, что тот клялся пощадить ему жизнь, но Гонта на это ответил: "И ты ведь изменил своему слову, данному евреям, не выдавать их мне". Всего в городе погибло около двадцати тысяч поляков и евреев. После этой резни гайдамаки вышли из города, устроили на поле табор и, поделив между собой богатую добычу, пьянствовали непрерывно в течение двух недель.
В одном из еврейских свидетельств об Уманской резне сказано: "Все евреи заперлись внутри синагоги… и начали защищаться. Один из них, по имени Лейба, выхватил меч у одного разбойника и убил двадцать врагов; другой, некто Мозес Мокер, защищаясь отчаянно, убил их тридцать. Наконец, разбойники… привезли пушку и ядрами стреляли по синагоге. Тысячи евреев лишились там жизни, но они сделались мучениками за веру. Одна женщина по имени Брейла, боясь, чтобы после ее смерти дети не были обращены в другую веру, утопила их в реке. Гонта-изверг (да будет его имя проклято!), прибыв в Умань, издал объявление, чтобы богатые еврейские купцы, если пожелают спастись от гибели, принесли ему немедленно значительный выкуп. Купцы поверили и принесли его в ратушу. Гонта взял деньги, а несчастных, выбросив из окошка, лишил жизни… Убили целые тысячи евреев, их кровь переливалась за порог синагоги… Убийцы топтали младенцев на глазах их матерей, живых детей вбивали на острия пик и с торжеством носили по улицам, как бы празднуя победу…" Другой еврейский летописец писал: "Разложив на полу свиток Торы, они (гайдамаки) стали топтать его ногами и резать на нем евреев. Резня была так велика и ужасна, что кровь зарезанных стояла в синагоге выше порога. Потом гайдамаки вынесли из синагоги свитки Торы, разложили их по улицам и верхом проезжали по ним". А в актах Уманского Базилианского монастыря сказано так: " Страшно было видеть их (евреев), плавающих в собственной крови, без рук, без ушей, обнаженных, которых добивали собравшиеся из ближайших сел поселяне… Тут даже женщины, ожесточенные примером мужей, дубинами, ножами, лопатами, серпами резали и убивали, и даже детей своих к этим жестокостям принуждали…"
Покончив с Уманью, гайдамаки отправились в Балту, куда бежали евреи из Умани, и убили их там. Из Умани они пошли и в Бендеры, где тоже грабили и убивали. Но это уже были последние их дни. Гайдамаков усмирила Россия, которая опасалась, как бы к этому движению не присоединилась Запорожская Сечь, и как бы восстание не перекинулось и на левобережную Украину. Железняка, как русского подданного, сослали в Сибирь. Семьсот гайдамаков повесили на пути от Умани и до Львова. Гонту подвергли ужасным пыткам и казнили. И на этом гайдаматчина закончилась.
В память об Уманской резне была установлена особая молитва, которую читали ежегодно в уманских синагогах в пятый день месяца тамуз: в тот день гайдамаки напали на Умань. В память тех страшных событий были составлены многие "кинот" - плачи, и в одном из них под названием "Плач на бедствия украинские" описывались все несчастья того периода:
Отче небесный! Как мог Ты взирать,
Чтобы евреи украинские претерпели такие бедствия?…
Да предстанут пред Тобой злодеяния гайдамаков.
Владыка мира!
Помоги всем, кто за нас заступился, - аминь!
В 1672 году турки захватили Подолию и назначили Юрия Хмельницкого, младшего сына Богдана Хмельницкого, гетманом над правобережной Украиной с резиденцией в Немирове. Когда богатый еврей Аарон женил своего сына, не попросив разрешения у гетмана, тот велел привести его к себе, но Аарон бежал. И тогда по приказу Хмельницкого жена Аарона была "живая облуплена", то есть с нее содрали кожу. Аарон поехал в Каменец Подольский и пожаловался на Хмельницкого Каменецкому паше, а тот сообщил об этом в Стамбул. По указу из Стамбула Юрия Хмельницкого вызвали в Каменец и устроили очную ставку с Аароном. Хмельницкий не смог оправдаться и по решению суда был тут же казнен.
Сохранились записи путешественников семнадцатого века по Польше и Литве. Один из них в городке под Варшавой наблюдал пожар в еврейском квартале: "Я бы насмешил, - писал он, - если бы начал рассказывать, какой они подняли гвалт, как колотили их раздраженные христиане". Еще он писал: "Больше всего (в Минске) жидов с их синагогами. Внося аккуратно магнатам огромные подати и будучи через это весьма полезны, они обладают и немалой свободой… На границе Литвы с Московией… торгуют все больше жиды. Скупая дешево меха из соседней Московии, они продают их в Польше с огромным барышом. Тут крайний предел их торговой деятельности: в Московию они и показаться не смеют". А другой путешественник отметил в своих записях: "Большая часть жителей города (Белая Церковь) - поляки; между ними находится много жидов, которые содержат шинки и умножают откупами государственные доходы. Мало находится деревень, в которых бы не было жидов; а это великое счастье для чужестранцев, которые без них не знали бы, где приютиться"
В жалобе польского дворянина за 1708 год говорится о том, что межирицкий мещанин Григорий Пащенко грабил и бесчинствовал, и среди прочего - напал на корчму, связал еврея, бил его, топтал ногами, прикладывал саблю к шее, грозя отрубить голову, если тот не укажет, где у него хранятся деньги. Затем он погнался за другим евреем, но тот успел броситься в пруд, и выстрелы из пистолета в него не попали. Пащенко отправился в замок грабить пана, а еврей, выбравшись из пруда, уговорил мужиков пойти с ним спасать пана. Вскоре толпа мужиков, наломав в лесу дубин, во главе с евреем двинулась на замок. А межирицкий мещанин Григорий Пащенко отправился в корчму, набрал ведро водки и предался пьянству.
В дневнике некоего Петра Апостола записано в 1725 году: "В польском праве… исключаются из судебной должности: отлученные от церкви, схизматики, евреи, бесчестные люди и незаконнорожденные, так как неприлично облекать каким-либо достоинством человека, чем-либо запятнанного".
После гайдамацких погромов второй половины восемнадцатого века многие евреи бесприютно бродили по польской Украине в поисках пропитания, и известен даже случай, когда десять вооруженных человек под предводительством некоего Майорки Шимановича грабили местное население. В судебном акте сказано, что однажды они пришли в дом офицера под видом странствующих купцов. Не застав хозяина, они поспешили в соседнее местечко, потому что наступала суббота, а грабители собирались провести ее так, как это полагается благочестивым евреям. В ночь на воскресенье они вернулись, убили офицера, ранили его жену и ограбили дом.
