Почти до полёта Гагарина в космические дали, в Израиле можно было послушать сербо-хорватские песни, исполняемые престарелыми боснийцами на просторах Самарии. Бежали, они бежали от православных и католиков, которые не желали слушать муэдзиновы стоны, несущиеся с буйно всколосившихся на христианских землях, минаретов. А бежали, как теперь стало известно, не все. Многие остались и «размножились чрезвычайно». И вот уже летят бундесверовские ассы вразумлять непокорных славян точечным бомбометанием. Всё как всегда! Да и свято место пусто не бывает и многострадальный албанский этнос, уже тут как тут. Ну, неужели не знала Европа, чья эта земля, и что она получит, когда поползут по ней, албанские и боснийские торговцы «дурью» и чужими печёнками? Знала, знала, но «кого Юпитер хочет наказать, того он лишает темечка». Приструнить непокорных сербов, да ещё ткнуть мордой в собственное бессилие, эту, когда-то так пугавшую весь «просвещённый» мир своей необъятностью матушку Россию, что может быть слаще для этой выживающей из ума старухи. Ладно, бес с ними со всеми. С сегодняшнего дня слово «просвещенный», по отношению к Европе, буду писать только в кавычках.
Приняли ислам и цыгане, у которых нет смысла спрашивать, как они здесь оказались, оказались и всё. Приняло его и множество самаритян, отрекшихся от своих братьев, исповедующих, по сей день, одну из древних форм иудаизма. Есть и евреи «возлюбившие» пророка, но эти о своем ужасном происхождении молчат, как рыбы об лёд. Суданцам, и в голову не приходит молчать о своих предках, они их «цвета» на себе носят, такие же, черные, как и их суданская грусть. Поминают, поминают им светлокожие братья по вере, что они потомки африканских рабов пойманных и проданных арабами друг дружке. Не знаю, но может статься, и мечтают по ночам чёрные мусульмане об отчаянной борьбе зинджей, когда Али ибн Мухаммад, который сам не был ни рабом, ни чернокожим, объявил себя «Махди», и вывел 10 веков назад, из солончаковых степей, их предков, пообещав свободу, богатство и как водится, собственных рабов.
Все они и стали заметной частью тех, кого называют «палестинским народом». Сюда входят и осевшие здесь и прирученные, остатки древних завоевателей: персы и афганцы, заблудившиеся и не нашедшие дороги домой индийцы, и, оставившие Бога своего, ради покоя, грузины. В середине своих изысканий, я бросил считать этносы, плохо перемещавшиеся в арабском примитивном плавильном котле. Если кому-то интересно, сколько их всего набралось, считайте, милости прошу.
«Беда многих — половина утешения».Ноябрь выдался совершенно хамский — жара тошнотворная, нудная жара. Ученые гадатели, потомки тех сволочей, что пудрили мозги народу, вплоть до полного своего истребления, в славные годы правления строгого царя Саула, предрекают «седьмой засушливый год». Интересно, видели ли они в своих трудных снах семь коров обезвоженных, которых высосали, выползших из болота семь коров жидких? Жара, осенью не то, что летнее пеклово. Ночью на Острове можно дышать и потеть, мёрзнуть и чихать в предутреннем ознобе. Лежат неподалёку от потного и мерзнувшего тела простыни и надутые курьим пером и пухом одеяла — главное не проспать момент ночного переноса из лета в зиму, иначе сопли, хрипы и антибиотики.
Ну, вот и подходят к концу труды мои тяжкие. Много раз я думал прервать и послать. Я прекращал работу, мне не хватало знаний, я сбивался на ёрничанье или ненужное философствование на кофейной гуще. И вот наступил ноябрь, самый плодотворный месяц туристического года и мне перестали звонить. Изредка появлялись люди, которые мучили меня вопросами, и гробили как личность своей интеллигентностью и неожиданным умом, и у меня появилось, и время и желание всё что могу, им и себе связно объяснить. Ежели гуманитарии, хотя бы вежливо кивали, внутри, наверное, содрогаясь от моей дикости, то математики и физики, гнали свою безбожную бредятину, и выжать из них, если что-то удавалось, то только скупое признание в народившемся, под моим тлетворным влиянием, агностицизме.
«Господи! Наконец то добрались»!
(неизвестный паломник)
«Светильник Господень — дух человека, испытывающий все глубины сердца»
(Притч. 20, 27).
Помните: вот Создатель взял прах земной и вылепил из него куклу. Он, вдохнул в ноздри её дыханье жизни и, приговаривая: «создам я человека по образу нашему и по подобию» вырастил из глины существо, сына земли и Бога. Два таинства, Образ и Подобие, приближают нас к Творцу. Образ в нас, это то нравственное чувство посаженных, проросших и поднявшихся семян, определяющих человечное в человечестве. Дивно говорил Кант: «есть только две тайны вселенной, которые действительно волнуют меня — звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас».
Росток закона в душе может и не взойти, не окрепнуть и даже засохнуть. Его можно поливать, выделяемым самим собой и своими диковатыми соседями, пестицидом пустых сомнений, и вырастить корявый смрадный ствол, и тогда его нужно срубить.
Кто-то, и я даже знаю кто, стонет, что надо быть просто «хорошим» и тогда всё сообразуется и все притрутся друг к другу. Но, что это значит быть «просто хорошими»? Таскать овнов у соседей и кормить ими своих домочадцев, это хорошо? Для домочадцев, разумеется, а для соседей? Забить палками тетку, скосившую глаз на ладного парубка, или соседскую девчонку с ним сгулявшую, это как, это хорошо? Если хорошо то только для мулы — он педагог, а девчонкин труп, наглядное пособие. Отбомбится по Белграду, и обвинить в этом «разбомбленных», сие, просто великолепно! Эта тема: «как быть просто хорошими», очень меня занимает. То, что мои собаки «просто очень хорошие собаки», у меня сомнений ни на грош, но когда эти гнусные кабелюги Дрюч, Крюч и Буч, ни с того ни сего рвут дорогие портки дразнящему их «сефардскому» юноше, то это сволочи, а не собаки — «плохой Шарик, плохой, плохой»! Почему собака злая я знаю, и все знают. Обделённая сосиской псина, хорошей быть не должна, считают гуманисты и пихают самым свирепым псам мясо и карбонат, а дело то вовсе не в сосисках, потому что вкусное и бесплатное питание не помогает совершенно — грызутся накормленные пуще прежнего, и хватают «питателей» за розовые ягодицы крепкими белыми клыками. Моя же собака точно знает, чего я от неё хочу и без сосиски и без шлепков, она так воспитана, и жрёт только сухой корм, без изысков, а всё равно меня любит.
Есть существа дрессировке не поддающиеся, хоть лаской, хоть прижиганием, но человек не псина бессловесная, он значительно опаснее и тупее. Даже верблюд рано или поздно выучит, что за лягания будет избит и кастрирован. А если не перестанет, то его просто вскроют как копилку, вынут лишние кишки и зашьют в брюхо непослушного ишака, в ишака, барана-импотента, в барана-импотента, курей престарелых, в курей престарелых их же яйца запоздалые и всю эту мерзость станут запекать на подручном пепелище. Не то что бы верблюда волновала судьба ишака и всех прочих «начинок», но когда его соседу режут глотку, верблюд нервничает и сдерживается, не лягается. А человек нет, не сдерживается, ему козлу всё равно, он гордый! С чего это ему быть просто хорошим, без достойной компенсации или угроз, он же венец! Так вот, собаки лучше крокодилов и гадюк, потому что ближе к людям и их людей уважают, а люди лучше собак, потому что ближе к Богу, или, если вам так больше нравиться, Бог в них самих, в виде Образа своего, заставляет их быть «просто хорошими»! Посмотрите вокруг, лишённые Образа, как правило, лишаются и Подобия, способностей творца, желания изменить себя и мир к лучшему, и счастья, сидя за письменным столом писать великую трагедию или придумывать смертельный вирус. Без Образа, не срабатывает «ремень безопасности», предохранительный клапан и человек превращается в заурядную скотину, великая трагедия не пишется, может получиться и то с трудом, только смертельный вирус. И Подобие без Образа, увы, совершенно неполноценно, — не успевает совесть, схватить за руки, спешащего творца. В отсутствие тесных объятий духа, никто не мешает создателю, шагнуть во тьму, в «бессовестность», в «бесчеловечность». Быть просто «хорошими», не получалось никогда. Нравственность воспитывается не только опытом: когда мне больно, это плохо, а когда Хусейну, хорошо! Нравственность это обобщение опыта и знание его золотого правила — «не делай другому того, что ненавистно тебе самому»!
«Моральности», приходиться учиться, так же, как приходиться учиться, не писать мимо писсуара. Величие Библии ещё и в том, что она весьма человечна, и позволяет считать нравственными войну с агрессором, убийство насильника и казнь преступника, потому что, «прополка», это наших рук дело, и только в крайних случаях, Богово. И она нравственна! А вот жалость к убийце, попытки оправдать мерзость насилия, жестокость, безнравственны абсолютно.
