Мы возносим молитвы, - наставляла меня Люба, - чтобы божественное око увидело нас. Только великая вера и любовь даруют надежду на единение с божественной силой. В великой милости своей боги могут даровать нам спасение души через любовь. Только посвященным в веру и таинства ее может выпасть высшее счастье через плотское общение с людьми-богами, с земным воплощением – царя и царицы небесных познать высшую истину бытия. Только оно может принести нам смертным надежду на продолжение рода в великих детях, зачатых в мистическом таинстве соития.
И нужно молиться и задабривать небесную чету и ждать знака, знака судьбы. Путь к высшему блаженству единения с Царем небесным, повелителем всего сущего лежит через заступничество царицы. Только в ее власти допустить нас до высшей ступени знания Великой истины, знание меры всех вещей. Царица Инанна и есть истинная мать Бога, а не Богородица, как говорит старое учение. Ее же род – от луны, Селены, не от человека.
Люба с жаром отметала все мои сомнения, когда я говорил, что это уже совсем не христианская вера. Она принесла книгу Бытия и показала мне место, где сказано, что сыны божии брали себе в жены дочерей человеческих и от этого рождались силачи и герои.
- Не в словах вера, а в правде, - горячо твердила она на все мои возражения. – Ты сам увидишь свет истины. Это будет скоро. В полнолуние.
- Почему в полнолуние?
- В это время нужно служить Ей. И ты увидишь. Я научу тебя, как меня учила Варвара, моя благодетельница.
- Чему научила?
- Принести свой поклон великой Деве. В монастыре нам нельзя было это делать, тайно это было невозможно, но Варвара мне подробно рассказала, как это делается. Много часов она беседовала и наставляла меня, велела многое учить наизусть, как и она это делала когда-то.
- А от кого же она это узнала?
- От пророчицы одной, что была и их городе. А имени ее не открыла. Сказала, что книг никаких не существует, что вера истинная в книгах не нуждается – она в сердцах пишется и в душах хранится.
- А кто же такая сама Варвара? Ты не говоришь о ней.
- Не говорю, зато помню ее. Образ ее каждый день вижу. Она стоит, как великая Кормщица, на ветру. Волосы ее длинные развиваются, и она смотрит на меня, все смотрит и ни слова не говорит.
- Где она сейчас? В монастыре осталась?
- Где она, не знаю. Нас разлучили месяц ранее до моего отъезда. Так вышло. Монашки доносили матушке настоятельнице, что мы слишком много вместе времени проводим, да и не молитвенные дела обсуждаем и не пересудами занимаемся, а что-то такое делаем – не понятное им. Они что-то начали подозревать. Мне настоятельница дала такое послушание, чтобы я с ней не могла подолгу находиться. Потом Варвару удалили в дальний скит, а там уж – не знаю.
Перед отъездом мы все же улучили минутку быть вместе, проститься без соглядатаев. И тогда она меня благословила на служение. Сама же сказала, что чувствует близкий свой конец от болезни. Это в голове – она объяснила. – Это червь, который разрастается и убьет меня. Но я не боюсь. Душа моя спасена, и я знаю, ты продолжишь мой путь, когда меня не будет.
С тем и расстались.
Я все жду какого-либо знака, чтобы явлено было: жива ли она? Либо если нет, так дух ее должен пребыть с нами. Я чаю, может на действе, которое скоро свершится будет мне такой знак.
Приближалось полнолуние. Вечером, когда за окном царил полумрак, мы садились друг против друга за круглым столом. Люба читала мне по памяти заклинания-славословия и заставляла повторять и учить наизусть. Слова казались мне путаными, но потом, от многократных повторений, я привык к их странному звучанию. Мне казалось невозможным дать понять сестре, что новой верой я не проникаюсь так глубоко и безоглядно, как ей бы хотелось. Я смертельно боялся дать ей хоть какой-то намек на те сомнения, которые испытывал сам. Я был почти уверен, что это будет страшный удар для нее, которого, возможно, не выдержит ее уже порядком расшатанная психика. Она жила этим. Вечер за вечером мы вместе погружались в этот мир, полный образов, идущих из глубины, странных и завораживающих воображение.
Мне стала сниться Инанна, одетая в мерцающее облако, несущаяся на распростертых крыльях. Она влетала в анфиладу гигантских ворот, которые смыкались за ней каменными кольцами, и погружалась в глубокое необъятное подземелье в поисках своего сына. То вдруг она мне чудилась обнаженная и сверкающая серебром, с синими волосам, ниспадающими до колен. Она сидела на серебряном диске и плакала по своему сыну, а слезы ее расплавляли серебро, которое растекалось повсюду бесконечной лентой сверкающей реки. То она вплывала в мой сон розовым облаком, которое обволакивало и убаюкивало меня. Облако превращалось в прекрасную кобылицу. Я сбрасывал одежду и легко вскакивал ей на спину, без всяких стремян или седла. Медленно она спускалась к берегу и входила в подернутую дымкой испарений воду таинственного сокрытого от людей озера. В отражении спокойной недвижной поверхности я видел, что это Люба несет меня, а не лошадь.
К обрядам мы готовились вместе. Люба попросила меня купить вещи, какие обычно и покупают на новогодние торжества: серебряные нити для елки, блестки, тонкие свечи в серебряной упаковке и другие мелочи. На мои вопросы, зачем это понадобилось, она молчала, но сказала, что сам все скоро увижу.
- Ты помнишь, что я велела делать перед инициацией? – Три дня воздержания, поста и молитв,- напомнила она, то же и сейчас надо. – Только молитвы уже те, что выучил недавно.
В этот вечер я шел к ней с трепетом и предвкушением чего-то что сам в деталях не знал, но мне угадывалось смутными предчувствиями.
Она открыла мне дверь в странном наряде. В отблесках многочисленных свечей я видел, что он был сделан из полосок черной материи, прошитой серебряной нитью, похожей на парчу. Полосок было множество, но никаких намеков на рукава или платье не было – они свисали с шеи и с талии, длинные-длинные куски ткани, и закрывали все тело.
- Пойди в спальню, разденься и облачись в то, что я тебе приготовила, - сказала она без предисловий.
Я повиновался. В спальне я нашел кусок совершенно черной материи с нашитой на него широкой серебряной полосой. Он надевался на манер набедренной повязки.. Переступая босыми ногами, я вышел в коридор квартиры, которая вновь преобразилась. Большинство свечек в коридоре было уже погашено, а в глубине его, там, где у нас гостиная, слышались какие-то постукивания.
Я открыл дверь, звуки усилились, но я почти ничего не увидел. В комнате было темно, только луна светила вполнакала из-за тонких полупрозрачных облаков. Любу я увидел не сразу. Ее шуршащий наряд подсказал мне, что она стоит в самом углу. Между нами было почти все пространство комнаты, которое покрывал огромный старый ковер, засыпанный серебряными блестками, так что не было видно, какого он цвета. Большое, в полный рост зеркало, из спальни теперь стояло в другом углу, напротив окна, так, чтобы свет луны падал на середину ковра. В этом слабом луче стояли два бокала, наполненные искристым напитком.
Сестра сделала шаг в мою сторону.
- Пришел час торжества, - сказала она,- я верю, явится нам Она, во всем своем величии. Так приготовимся!
Она подошла к центру ковра и села перед бокалами на колени, указав мне сделать то же. Люба прочитала короткую молитву. Она заклинала богиню снизойти на нас через священный напиток. Затем взяв свой, она передала мне бокал и мы медленно, по глотку, осушили их. Напиток напоминал шампанское, но вкусом был резок, и даже горек. – Что это может быть? – подумалось мне. Но тут жрица встала и простерла обнаженные руки мне навстречу.
- Приди, о мой возлюбленный брат! Наша царица, Инанна, ждет нас!
Она взяла мои руки в свои и повела в плавном подобии танца, вокруг пятна на ковре, который отбрасывал свет луны. Мои глаза уже совсем привыкли к темноте, и я видел, как извивается ее обнаженное тело под ворохом наряда. Она то отдалялась, то приникала ко мне, то вдруг подпрыгивала. Волосы ее с вплетенными серебристыми нитями развевались от резких движений. Я старался как мог повторять ее па. Палочки все постукивали, и мы все кружились под их ритм. То ли от этого, то ли от вина, у меня началось легкое головокружение. Танец, меж тем, все убыстрялся, дыхание наше учащалось. Но Люба, казалось, была неутомима. Теперь она неслась по комнате, выкрикивая славословия богине-матери, призывая ее войти в нее, одушевить ее, спасти ее. Стало жарко. Внезапно сестра сбросила верхнюю часть своего наряда и осталась обнаженной до пояса. Я увидел, что тело ее тоже покрыто множеством серебристых блесток, они переливались маленьким звездопадом от ее движений в луче света.
