Вот здесь‑то и открывается величайшее значение Евангелия: вот оно – зеркало нормы человеческой; вот – образ Христа, вот Его заповеди; вот он – идеальный человек! Ну‑ка, посмотри‑ка на себя в зеркало; ну‑ка, сравни!? Стыдно!.. Карикатура!.. Он говорит: люби!.. даже врагов своих люби!.. Какое там врагов, я друзей‑то не люблю!.. Друзей не люблю – не только врагов!.. Я ничего доброго не могу сделать: сел за стол – объелся; вышел на улицу – у меня вот такие глаза, как сковороды, во все стороны; тронули меня – так я покажу, где раки зимуют; наградили друга моего – я позеленел от зависти… «Хорош»!.. Вот это «христианин»!.. Это уж действительно на зависть всем! Лучше даже не придумаешь!.. Какой же способ узнать себя? Очень простой: как там я стал хвататься за гирьки, чтобы увидеть, сколько я подниму, так и здесь: мне дан великий критерий, которого никто не имеет в мире, кроме христиан. Этот критерий – заповеди Евангелия. Только понуждение себя к тщательному исполнению заповедей покажет мне, кто я есть на самом деле. И оказывается, что я нищ, что я наг, что я убог – ничего не могу!.. Один раз воздержался за столом, зато уж в другой раз – наверстал упущенное трижды!
Вот это понуждение себя к исполнению заповедей Евангелия открывает мне подлинную, реальную картину: кто я есть на самом деле. Вот это постоянное понуждение себя к исполнению, опять‑таки я говорю, заповедей Евангелия открывает мне мою душу: я хочу! – и оказывается, раз сделал, два… и сорвался… Не осуждай – где там, «не осуждай»!? Как это можно не осуждать?! «За каждое праздное слово дадите ответ» – да что это за человек, который не умеет поговорить в компании!? На каждом шагу, в каждую минуту!.. А чувства?.. А желания?.. А лукавство?.. А лицемерие?.. Ой–ой–ой! Не забирайся только в свою душу!.. Недаром Достоевский устами князя Мышкина заявил, что если бы открылось то, что живет у меня в душе – не только то, что я не открою людям; не только то, что я никогда не открою друзьям; не только то, что я не открою своим ближним; а только то, что я скрываю даже от самого себя – пошло бы такое зловоние, что в мире и жить‑то стало бы невозможно!
Вот оказывается путь, на котором я могу увидеть себя: кто я есть на самом деле… Что дает мне это видение? Величайшее благо: я уже свой нос не вверх поднимаю, а… Господи, помилуй меня!.. Действительно, я ужасен!.. Господи, помоги мне! Вот это состояние и именуют состоянием смирения. То есть истинного видения себя… трезвого, без розовых очков: вот какой я есть на самом деле. Это состояние что дает? Невольно, как тонущий начинает кричать: спасите меня, так и здесь человек начинает обращаться ко Христу. Обращаясь к Нему, я вижу помощь Божью… Молитва к Нему становится уже не просто формальным вычитыванием – нет! Это молитва – вопль тонущего о спасении. Вот здесь и начинается христианство для человека.
Христос есть спаситель. Он нужен тому, кто наконец‑то увидел, что он действительно погибает. Зависть меня мучает, а не кого‑нибудь другого; тщеславие меня мучает; чревоугодие меня мучает и прочие вещи… Вот когда начинается мое обращение ко Христу; вот когда я начинаю понимать, кто такой Христос и почему Он действительно Спаситель. Я начинаю понимать, когда Христос говорит: «Не здоровые имеют нужду во враче, а больные». Вот оказывается, кто такие «здоровые», и вот оказывается, кто такие «больные». Пока я себя не увидел, не понуждаю себя к исполнению заповедей – я здоров… Да, я теоретически знаю: я павшее существо, я ничего не могу, меня спасает Бог, я все это теоретически знаю – хи–хи–хи, ха–ха–ха! Да, Он мой Спаситель!.. Нет, другая картина тут… Я вижу, что страсти это болезни, и я вижу – вот Он, мой Спаситель, который помогает мне при любом обращении к Нему. Еще раз повторяю: тонущему, погибающему нужен спаситель, а не тому, кто жив, здрав, на бережке валяется и загорает – ему Христос не нужен. Он нужен, чтобы наградить меня всякими благами – это естественно, Он мне нужен: и то, и другое, и третье… Спаситель нужен погибающему… Вот откуда начинается жизнь христианская‑то!.. вот когда я начинаю понимать – из состояния смирения! Это смирение, проистекающее из видения всей своей неполноты, своей греховности, дает мне возможность искренней молитвы, искреннего обращения ко Христу. Моя душа открывается и тогда Христос: «Се стою пред дверью и стучу, кто откроет Мне – к тому Я и войду». Вот оказывается когда входит Христос в душу человеческую, вот когда начинается вера спасительная, то есть спасающая, исцеляющая! – начинается процесс уже христианской жизни.
Вот основные моменты, которые я мог вам сегодня изложить в понимании христианства. Первое: фундамент, на котором мы можем строить правильное понимание Священного Писания, Библии. Затем: суть любой религии заключается в учении о спасении. Христианское понимание спасения заключено в жертве Христовой. Два основных понимания жертвы Христовой: юридическое и нравственное. И наконец, как нравственное понимание христианства, присущее православию, может осуществляться в реальной духовной жизни каждого из нас. Теперь остальное время на вопросы.
ВОПРОС: Вы говорили о духовной преемственности, которая очень четко выявляется в православии. Скажите пожалуйста, а вот эти духовные авторитеты, к которым все время обращается православная Церковь и на них строит все свое учение… Насколько вот это обращение к духовным авторитетам имеет какую‑то параллель непосредственному обращению ко Христу, обращению не к традиции, а живому общению с Богом – лично.
ОТВЕТ: Хороший вопрос, спасибо! Я должен вам сказать откровенно свое впечатление, что христианство, конечно, деградирует всюду и везде. Я откровенно хочу сказать о православии: оно совсем не то, каким хотелось бы его видеть, и не подумайте, что это мое только личное мнение. Я вам сегодня называл, например, того же епископа Игнатия Брянчанинова… Когда он пишет о состоянии монастырей, о состоянии духовной жизни, о понимании веры, то он слезы льет горькие… Идет деградация христианства – это процесс всеобщий, он должен всюду идти. Поэтому, когда мы говорим об этой нити, я должен вам сказать: конечно, сейчас мы не имеем ни того духа, ни того горения, ни той ревности, ни той чистоты, которую хотели бы иметь и к которой мы обращаемся. Мы говорим об этом сейчас как о некоем золотом веке, от которого мы – увы! – отошли достаточно далеко, но еще сохраняется связь. Мы верим им, обращаемся к ним, насколько это возможно, придерживаемся еще их, но эта связь ослабевает.
ВОПРОС: Вы сказали, что сущность христианства это жертва Бога и Христа. В связи с этим у меня вопрос: как по вашему мнению, подвиг или дело объясняют личность, то что вы сказали, или личность объясняет дело? Ваше мнение? Я придерживаюсь мнения, что для нас первостепенное значение имеет сам Христос и личность Христа объясняет то, что Он сделал. Как по вашему?
ОТВЕТ: По тому христианство и называется, что мы веруем во Христа, и веруем во все то, что Он сделал. В этом смысле я полностью с вами согласен, но когда мы начинаем смотреть: а что самое существенное и для чего Он пришел?.. Понимаете? Ведь каждое дело определяется целью же, и через цель мы понимаем существо дела. Бог Слово воплотился с целью спасения человека – единственная цель! Исходя из этого, я и говорю, что сущность христианства, то есть сущность дела Христова состоит не в научении нравственным и даже вероучительным истинам, а в Его жертве, благодаря которой мы получаем спасение.
ВОПРОС: Когда мы говорим о различных теориях, теории выкупа или теории нравственной, то в общем‑то мы находим в различных местах Библии обоснование той или иной теории. Та же теория выкупа появилась не откуда‑то просто из размышлений богословов, а на это есть основания. В Писании есть – сейчас не помню точно, какое это место от Матфея, по–моему – где употребляется (в английском варианте это даже больше звучит, там слово rànsom употребляется) слово выкуп – антилитром, по–гречески и, наверное, я думаю, что в тот период, когда Евангелие писалось, человек, который писал его, стремился найти какие‑то образы, которые могли бы объяснить человеку, живущему в то время, что произошло.
ОТВЕТ: Вы совершенно правы. Вся атмосфера Римской империи – это была атмосфера рабовладельческого строя, и сама ветхозаветная религия – это религия закона: то есть, тот же юридизм. Поэтому нисколько не удивительно, что апостолы обращались к современникам на языке доступном для них, поэтому многократное употребление самого этого термина – термина искупление. Но обращает на себя внимание другое: когда мы касаемся вот этого центрального понятия, выражающего существо дела Христова, то мы находим целый ряд терминов: искупление, оправдание, усыновление, спасение – целый ряд терминов! Причем, если обратимся к самому контексту, то вот здесь уже мы попадаем на ту почву, о которой я говорил, на которой утверждается православие. Где оно, зерно понимания того, что совершил Христос? Почему я говорю об этой нити? Потому что совершенно очевидно, что термин искупление вызван временем, эпохой, и он конечно же не передает существа того подвига, о котором сказано: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного». Речь идет не о купле–продаже; не о выкупе, тем более – у кого выкупать? Знаете, у одного из Отцов Церкви, Григория Богослова есть замечательная мысль об искуплении. Он пишет: «Кому же принесена жертва? – и отвечает: – Дьяволу?! Как кощунственно об этом думать: чтобы творец принес выкуп своей твари, да еще падшей!.. Отцу? Да разве Отец меньше любит, чем сын? Он даже Исаака, приносимого в жертву не принял, а дал овна вместо него». Так что, эти вопросы, конечно, обсуждались и если исходить из контекста Евангелия, в котором говорится, что Бог есть любовь, – кстати, тоже беспрецедентное среди религий мира учение, – то совершенно очевидно, что здесь речь идет не о выкупе, ибо не у кого выкупать, и в то же время апостол употребляет этот термин, чтобы быть понятым, чтобы дать намек некий: что же совершил Христос.
