Чтобы обособить волокно этой ткани—надо выдернуть его из целого, надо разорвать повседневные связи явлений, привычные соотношения.
Но явление, так выделенное, есть эстетический феномен. Обособленное есть синоним эстетического. В чем же, тогда, разница между религиозным и эстетическим?
— Эстетическое выделяется ради выделения, и смысл его — именно в деятельности выделения — в надежде <?> выделения.
Поэтому эстетическое есть иллюзия, ибо, хотя и выделенное, явление существенно не разнится от среды, не разнится от среды по существу своему и, стало быть, есть та же среда, но с приданной ей особливой формой. Значит, особливой является не то, что формою оформлено, но лишь приданное среде. Иначе говоря, эстетический феномен—лишь как бы выделенный, но на самом деле не выделенный,—лишь претендует на особность, не имея силы особенной. Тут выделяющий акт— все, выделенное же—ничто. Напротив того, в религиозном феномене акт выделения—лишь первый момент. Выделенное—не только выделяемое, но и существенное особливое. Кроме того, эстетические феномены, будучи изолированными друг от друга и самодовлеющими, раздробляют внимание и тем разрушают цельность душевной жизни, тогда как религиозные,—образуя единство, укрепляют и объединяют целостность душевной жизни и тем усиливают волю, тогда как эстетические—расслабляют.
[Выделенные элементы жизни выделяются ради того, чтобы вступить в новую связь. Ткань мирской жизни разрывается ради того, чтобы затем из этих нитей была соткана ткань новой жизни, духовной. Истлевает естественная жизнь, чтобы соткалась сверхъестественная. ]
1914.VII.I. Троицкое
+
Каждое таинство, извне рассматриваемое, есть некоторое телесное действие, но такое, которое имеет в сознании безусловную ценность и святость. Что такое евхаристия?
— Еда, но такая еда, которая имеет абсолютную значимость, т. е. истинная еда. Евхаристия, по слову молитвы, есть «истинная пища» и «истинное питие» {976}. Значит, и физиология может иметь абсолютную значимость. К этому «богоядению— θεοφαγία» примыкает вкушение артоса... [определение его], просфоры [...], благословенного хлеба [...]—вкушение, имеющее священное, хотя и не абсолютное значение, так сказать божественно-ядение, θειοφαγία. Далее идет вкушение пищи в семье, за монастырскою трапезою—вкушение, которое рассматривалось как вид богослужения [ср. у Скабаллановича...]{977}. Далее—еда в обществе, но с молитвою. Далее—безмолитвенное пирование. Еще далее—пожирание буфетного пирожка.
Или, возьмем крещение. Что такое крещение?—Купание, βάπτισμα, lavacrum, омовение, но имеющее значение истины,— абсолютное омовение... Елеосвящение—лечение. Миропомазание— украшение [духи?], абсолютное умащение, косметика. Венчание—половое общение и т. д. Каждый ряд жизненных явлений упирается в символически воплощенную идею свою, в абсолютный корень свой, в «τό» явления—τό βρώμα, τό βάπτισμα, ή μίξις и т. д.
Табу = корван.
1914.VII.23. Серг<иев> Πос<ад> ночь
I
Дедукция идеи таинства.
Принцип изоляции. Этимология слова таинство и историческое разъяснение.
Дедукция (числа) таинств.
Дедукция обряда.
Этимология и историческое разъяснение слова обряд.
Извращения обряда. Типы болезней.
Дедукция основных начал обряда,—дедукция обрядов.
Дедукция быта и этимология.
Болезни быта.
{Без даты}
1) Таинство и житейское действие.
2) Обряд и житейское действие.
3) Таинство и обряд.
4) Что делается с душою после таинства.
5) Что делается с телом после таинства.
6) С душою после обряда.
7) С телом » »
8) Особые действия таинств и обрядов. Действие на кликушу. Богоявленская вода etc. Иконы, мощи...
1914. VII.27. Серг<иев> Πос<ад>
Различие таинств и обрядов
Обряды—об-ряжают, об—т. е. кругом. Что? Таинства. Таинства, центр церковной жизни, об-ряжены, т. е. имеют подготовительные ступени, скорлупы, шелуху... в виде обрядов.
— Меня смущает то обстоятельство), что водоосвящение имеет характер таинства.—Ну да, ведь это и есть часть таинства—крещения.
Об-ряд, т. е. ряд (отдельных моментов), который идет кругом чего-ниб<удь)—таинства. Обряд лошади—упряжка. Обряд таинства—система действий литургических.
Таинства—сердце Церкви. А обряды самостоятельного значения не имеют, и лишь рама таинств.
Таинства—(трансцендентное){978} условие бытия о<бщест)ва и личности.
Число таинств—число «категорий» бытия—корней бытия.
Изучить греч<ескую> и иную терминологию таинств, обрядов etc.
1914. VI 1.29. Серг<иев> Πос<ад>
Загадки
— Задача религиозной помощи—в том, чтобы залечить душевные поранения души, душевные раны.
— Это ты по Фрейду?{979} (Ведь) психоанализы все время говорят о травмах души.
— Ничуть. Выражение τραύμα της ψυχής я беру из канона [? молитв] ко св. причащению... [Кан<он> ко св<ятому> причащению), 4-я песнь{980}.]
— Вот как! Значит, психоанализы мало говорят нового?
1914.VII.30. Сергиев Посад
О скорлуповатости сложения церковного, т. е. дедукция обряда
Таинство—соединение горнего и дольнего, земного и небесного, трансцендентного и имманентного. Чтобы быть таковым, оно необходимо имеет в себе земной момент; а т. к. чувственно только он и виден, то чувственно таинство было бы неотличимо от прочих явлений и вещей мира. Частица Св<ятого> Тела, капля Честной Крови, мазок, пятно св<ятого> мира, струя крещальной воды и т. д. и т. д.— все это не имеет внешнего знака на себе и потому, хотя и выделенное метафизически, однако, оставалось бы слитным эмпирически. Но культ есть метафизически-эмпирическое явление, и потому в самом эмпирическом его сложении должно быть нечто, что не только метафизически, но и в восприятии нашем разобщало бы его с миром, делало бы «превыше мирского слития»{981}. Другими словами, таинство должно не только быть трансцендентным, но и казаться, являться таковым. Для социального сознания это казание должно быть непреодолимо (ибо оно-то и составляет трансцендентальное условие социальности).
Для сознания же индивидуального казание такое должно быть лишь возможным,—т. е. таинство должно предрасполагать к (вере) восприятию своей трансцендентности, но не принуждать, ибо тогда не будет свободы веры, и тогда таинство будет для индивида лишь особым видом эмпирического же, от эмпирического вообще по природе не отличимым—и то, и другое равнопринудительные.
Это казание достигается чрез повторительность принципа изоляции, т. е. чрез столькратное внушающее повторение внешних изоляционных переотгородок от мира, что оно оказывается достаточным психологическим (?!) стимулом к дальнейшему продолжению этого процесса изолирования, уже внутреннего. Другими словами, внешне должно быть дано некоторое число членов изоляции аи а2> а3, ... д„, с η столь великим, чтобы воспринимающий понял принцип образования ряда и понял, как должны были бы быть образованы ап+ь ап+2, ап+3, ... и что ряд бесконечен, теперь уже актом веры мог бы перейти к пределу.
Пределом ряда отделений от мира служит трансцендентное. И если, гносеологически, трансцендентное определяется сознанию как предел ряда отделений, то психологически оно дается как система ряда изоляций, вообще различного по числу изоляций, смотря по тому, в какое время, кому, и какое именно трансцендентное, и при каких условиях дается. Разумеется, чем превыше от мира сам субъект таинства, тем менее может быть изоляций; чем он крепче врос в мир—тем их необозримо более. В пустыне изоляций требуется менее, чем в селе, а в селе— меньше, чем в городе провинциальном, а в гор<оде> провинциальном меньше, чем в столице. Больному их требуется менее, чем здоровому, умирающему—менее, чем больному. При опасности— менее, чем в благополучии. Отшельнику—менее, чем мирянину и т. д. и т. д., святому менее, чем грешнику. Но принцип остается все тот же: повторность изоляции как трансцендентальная схема трансцендентности.
Таким образом таинство (вообще вся церковная жизнь) получает скорлуповатое сложение, делается подобным пасхальным яйцам, вложенным одно в другое: тогда то последнее, которое находится внутри всех, будучи, положим, 30-м или сороковым, и практически недоступным вне прохождения всего ряда для верующего сознания, оказывается схемою абсолютно недоступного, но воплощенного в доступном. Все дело в том, чтобы вовремя остановиться на надлежащем номере и, ибо если η слишком велико, то слишком большая трудность достижения ап создает в душе чувство непреодолимой трудности, и таинство будет казаться не трансцендентно-имманентным, а просто трансцендентным; если η слишком мало, то не получится впечатления перспективы бесконечности, чувства дали, как обертонов а п, и тогда таинство будет слишком доступным, фамилиарным, покажется просто имманентным. N должно предполагаться социальным сознанием и потому, так определенное, соответствует нормальной (т<ак> сказ<ать>, не близорукой и не дальнозоркой) психологии. Вот почему и, будучи трансцендентальным условием бытия общественного (общества), защищается обществом, как начало жизни, и покушение на него, на изменение его, в данное время и в данной стране необходимо рассматривается как потрясение основ, глубочайших корней общества...
